Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Манчестер Уильям

Колвилл – который теперь служил Эттли – был в выходные с Черчиллем и помогал ему собрать личные вещи. Профессор – лорд Червелл – уехал, как и Брэнден Брекен. Бывшие телохранители и секретари Черчилля уехали в Берлин с новым премьер-министром. Не слышался рев мотоциклов; молчали телефоны; начальники штабов не появлялись с докладами. А самое главное, не было секретных документов и расшифровок «Ультра». «Не было ничего, – написала Мэри. – Мы с отчаянием наблюдали, как опускалась туча мрачного уныния». Для того чтобы разрядить мрачную атмосферу, завели граммофон, ставили пластинки с американскими и французскими маршами, Гилберта и Салливана, песенку Ноэля Гея «Беги, кролик, беги». Смотрели фильмы – любимым фильмом был «Волшебник из страны Оз». Они играли в карты и устроили матч по крокету, за которым Черчилль наблюдал со стороны. Туча не развеялась. В воскресенье, 29 июля, пятнадцать человек сели обедать за огромный круглый стол; они выпили Rehoboam[2268] шампанского в тщетной попытке развеселиться.

За обедом Черчилль сказал, что «губительно давать волю жалости к себе, что у правительства был мандат» и что «долг каждого поддерживать его». Перед тем как уйти, все расписались в гостевой книге Чекерса, Черчилль расписался последним. Под подписью он написал: «Finish» («конец»)[2269].

На следующий день Черчилль с Клементиной переехали в отель «Кларидж». Спустя две недели, 14 августа, Черчилль устроил в своем номере обед для Идена и нескольких коллег-консерваторов. Поздно вечером они узнали, что японцы капитулировали. Американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки 6 и 9 августа. В течение нескольких дней Токио хранил молчание, но теперь, сказал Иден, «шесть лет испытаний подошли к концу». Черчилль с гостями перешли в другую комнату, где стоял радиоприемник. Там они слушали, как Клемент Эттли «выкрикнул несколько коротких фраз… Война закончилась».

«Наступила тишина, – написал Иден. – Господина Черчилля не попросили обратиться к народу. Мы отправились по домам. Конец пути».

В 70 лет Черчилль достиг шестого, предпоследнего из семи возрастов по Шекспиру. Поля, фруктовые сады и цветники в Чартвелле, одичавшие и разросшиеся за пять лет без ухода, требовали его внимания, как и пруды с рыбой, рыба в них и сам дом.

Он был нужен маленькому Уинстону и остальным, Саре, Мэри, Диане, Рэндольфу и Клементине. Но не собирался становиться шекспировским «тощим Панталоне, в очках, в туфлях, у пояса – кошель, в штанах, что с юности берег, широких для ног иссохших»[2270].

Он не считал, что закончил свой путь. Черчилль стал лидером оппозиции и в этом качестве с энтузиазмом занял место в первом ряду на скамье оппозиции в палате общин и продолжил борьбу. Когда он вернулся в палату (заседания проходили в палате лордов, зал заседаний палаты общин восстанавливали после бомбардировки), консерваторы вскочили с мест и запели For He’s a Jolly Good Fellow. В ответ лейбористы запели The Red Flag.

И хотя оппозицию возглавлял величайший британский лидер, он не мог аннулировать мандаты лейбористов и понимал это. Лейбористы обещали национализировать Банк Англии, угольную и энергетическую промышленность, железную дорогу и сталеплавильное производство. По мере создания лейбористами в ближайшие месяцы и годы органов государственного управления отраслями промышленности самой развивающейся отраслью становилась бюрократия. Через два года после дня победы Черчилль заявил в палате: «Мощная армия из 450 тысяч государственных служащих был изъята из сферы производства и добавлена, ценой невероятных затрат и потерь, в репрессивный государственный аппарат. Вместо помощи в восстановлении страны появилась серьезная помеха». Это был еще сравнительно мягкий упрек социалистическому эксперименту. Первоочередной задачей лейбористов было создание Национальной службы здравоохранения (которая была создана в 1948 году под началом Эньюрина Бивена). Спустя четыре месяца после выборов Черчилль сказал, выступая в палате: «Очереди стали длиннее, полки опустели, в магазинах стало меньше товаров. Вмешательство министерств в повседневную жизнь стало более жестким и унизительным. Теперь нужно заполнять больше бумаг, общаться с большим количеством чиновников. Целые сферы потенциальной деятельности заморожены, застыли и онемели, поскольку правительству важнее доказать свою приверженность социализму, чем показать, как они могут возродить страну и двигаться дальше».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Сэра Стаффорда Криппса Черчилль назвал «великим защитником Силы через Страдания»[2271].

Взгляд Черчилля, уверенный, что власть лейбористов когда-нибудь закончится, был устремлен за пределы Англии. Поставив перед собой две глобальные цели, он собирался выйти за рамки внутренней политики Британии на международную политическую арену. Черчилль хотел установить особые отношения (пока он не определил для себя, какие именно) между англоязычными народами, в том числе американцами, и схожие, но более четко регламентированные отношения со странами Западной Европы – его давняя идея о Соединенных Штатах Европы. Он всегда был патриотом Европы. Британцы отправили его в отставку, но европейцы его любили. Это был политический капитал, и он стал его инвестировать. 16 января, выступая в Брюсселе, он заявил, что для предотвращения другой «ненужной войны» (причина отчасти, сказал он, в нежелании Америки присоединиться к Лиге Наций и противостоять перевооружению Германии) «мы должны возродить процветающую Европу: европейская цивилизация должна возродиться из хаоса и кровавой бойни, в которую была вовлечена. И в то же время нам необходимо разработать меры по обеспечению безопасности мира, чтобы предотвратить новую трагедию». Он предложил создать «Соединенные Штаты Европы, которые объединят Евро пейский континент так, как не удавалось со времен падения Римской империи, и в которых все народы смогут жить вместе в благополучии, справедливости и мире»[2272].

Не все лидеры Консервативной партии разделяли его взгляды на будущее Британии, Европы и даже партии тори. После того как избиратели вывели консерваторов из игры, многие тори считали, что настало время Черчиллю отойти от руководства партией, «уйти на покой», как выразился лорд Моран. Черчилль должен был написать историю войны, как это мог сделать только он; писать картины, путешествовать и наслаждаться жизнью. В разговорах с Мораном, «после торжественных заверений в восхищении и уважении», некоторые коллеги Черчилля заводили разговор об отставке. Они устали от черчиллевского стиля руководства, временами жесткого, обычно чрезмерно властного. «Короче, – написал Моран, – когда война осталась позади, лидеры тори больше не хотели терпеть его [Черчилля] методы». Но Черчилль не собирался отказываться от должности лидера тори. «Еще недавно я был готов уйти на покой и с достоинством умереть, – сказал он Морану в 1946 году. И добавил, имея в виду новое лейбористское правительство: – Теперь я собираюсь остаться и выпроводить их. Я выпущу им кишки. Я в прекрасной форме». Это «кровь Джеромов», сказал Уинстон[2273].

В первую неделю января 1946 года министры иностранных дел и дипломаты со всего мира собрались в Лондоне на первую сессию Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций. Черчилля не было среди собравшихся. 9 января он, Клементина и Сара поднялись на борт «Королева Елизавета» и отправились в Нью-Йорк, решив провести двухмесячный отпуск во Флориде, на Кубе и в северо-восточной части Соединенных Штатов. Черчилль еще не принял решение относительно написания воспоминаний о войне и во время путешествия работал над незаконченной «Историей англоязычных народов». Но вскоре по приезде в Майами он прочел недавно опубликованные эссе помощника Эйзенхауэра, капитана Гарри Бутчера, основанные на его дневниковых записях. Рассказы Бутчера о черчиллевских ночных бдениях и завтраках с распитием спиртного были неполными, неинтересными и выставляли Старика не в лучшем свете. Черчилль, не собираясь мириться с такой «историей», вызвал Эмери Ривза, который до войны был его литературным агентом. Бутчер (и книга Эллиота Рузвельта As He Saw It («Его глазами») помог Черчиллю принять решение: он решил написать свою историю войны.