Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

— Ретано, на пару слов…

Алана удивлённо обернулась от камина. Я успокаивающе ей кивнул.

Танталь колебалась.

Бариан с товарищами хмуро заливали вином вынужденное безделье и финансовые потери; время от времени то один, то другой кидал в нашу сторону вопросительный взгляд. Особенно часто посматривала Динка — вероятно, она горячо желала, чтобы я избавил труппу от присутствия Танталь. Даже не поднимаясь на сцену, бывшая комедиантка оставалась опасной конкуренткой — непобеждённой и уже, наверное, непобедимой…

— ОН тянет меня, — сказала Танталь глухо.

Не в её характере было просить о помощи. Она глядела в сторону, глаза её были сухи и злы.

— ОН хочет… чтобы я вела его к Луару. ОН обещает… — Она осеклась.

— Он говорил с тобой? — спросил я растерянно.

Вместо ответа она поддёрнула рукав. На тонком запястье остался след — пять круглых кровоподтёков, воспроизводящих на коже хватку пяти пальцев.

— Пёс-с-с… — протянул я сквозь зубы.

— Он хочет, чтобы я вернулась. — Танталь вымученно улыбнулась.

— Угрожает?

— Нет… Всё очень пристойно. Очень вежливо. — Танталь опустила рукав. И без того на нас начинали коситься.

Теперь колебался я.

Собственно говоря, если бы не то приключение с потерей булавки… Танталь до сих пор была бы под её защитой. И Черно Да Скоро не дотянулся бы до неё, а ведь, если честно, только Танталь и нужна ему, я для него — использованный инструмент, Алана — отработанный материал…

Я вздрогнул и оглянулся.

Алана по-прежнему сидела перед камином, лица её не было видно, и со стороны казалось, что в кресле угнездилась, скрючившись, древняя старушка. Согбенная, апатичная, жалкая…

Отработанный материал. Какое скверное… определение.

Домой, подумал я яростно. Скорее в родительский дом. Там Алана успокоится, там… видит Небо, я сделаю всё возможное, чтобы искупить свою вину. Ведь это я отдал её в руки Черно — я…

— Ретано…

Не отрывая глаз от скрюченной Аланиной фигурки, я нащупал на манжете булавку. Выдернул не без усилия, но с облегчением, как старую занозу:

— На… Носи.

Было ошибкой обмениваться украшениями на глазах всего трактира. Танталь закусила губу, не спеша принимать подарок; проклятье, я ведь не могу так долго стоять с вытянутой рукой. Мне уже хочется переменить решение и нацепить серебряную уродину на прежнее место…

— Бери, — сказал я зло. — Что уставилась?

Вероятно, грубость должна была защитить меня от малодушия.

Она приняла булавку из моих рук. Повертела в пальцах, будто прицениваясь; протянула обратно:

— Нет.

Я ушам своим не поверил.

— Нет, — повторила она, и я увидел, что её веко подёргивается само собой. — То есть…

Её голос дрогнул. Она снова колебалась — мучительно.

Я разрешил её сомнения. Попросту втолкнул серебряную булавку в её сухую вздрагивающую ладонь.

* * *

Алана заснула у камина, и мне пришлось на руках нести её в отведённую для ночлега комнату. Подняв её из кресла, я понял вдруг, что человек её роста не может весить так мало.

Она не проснулась. Бледные веки оставались крепко сжатыми, и там, под тонкой кожей, метались зрачки.

Что ей снилось?

Она истаяла. Светлое Небо, да она же тает, как свечка, уходит в свои сновидения, а там не сладко — вон как болезненно сжимаются губы…

«Пусть Танталь с ним не ходит».

«ОН хочет, чтобы я вела его к Луару».

«Пусть не ходит. Пусть… не надо. Там страшно… Мне всё время кажется, что я ещё не вернулась. Что я там… останусь…»

— Алана?

Она не просыпалась.

Я уложил её в постель. Посидел рядом, сжимая руку, но Алана не слышала меня и не ощущала моего присутствия, тогда я спустился вниз, спросил вина и взялся сосредоточенно, старательно напиваться.

Почему Танталь отказалась от булавки?

Ведь это она подтолкнула нас к бегству. Ведь это она, как мне кажется, больше всех боялась Чонотакса Оро…

Что же, пёс подери, он ей сказал? Что пообещал?..

— Ретанаар Рекотарс?

Я вздрогнул.

Их было человек десять. Из-под куцых плащей виднелись блестящие нагрудники с гербом — воинство. Стража…

Терпеть не могу стражников. Никаких.

— Ретанаар Рекотарс, отдайте вашу шпагу. Вы арестованы.

Моя шпага лежала сейчас наверху, в той комнате, где спит Алана.

— Вы арестованы!

В таких случаях принято глупо улыбаться, разводить руками и мило спрашивать: «А в чём, собственно, дело?»

Я глупо улыбнулся и плеснул в капитана недопитым вином. «Залил глаза», как говорят несчастные жёны пьяниц. В какое-то мгновение сверкающий нагрудник оказался прямо перед моим лицом — тварь, изображённая на чеканном гербе, была наполовину львом, а наполовину волком и в каждой лапе держала по столовому ножу…

На раздумья не оставалось времени. Охнула старая столешница, погнулась под моим каблуком незадачливая вилка; опрокидывая стаканы, я перемахнул на соседний стол и на следующий, поверх испуганно пригнувшихся голов — к двери…

Над дверью помещались в качестве украшения два скрещённых длинных кинжала. И там же замер в хищном ожидании плечистый стражник с усами щёточкой — ждал, обнажив оружие, плотоядно усмехаясь…

Видывал я таких, дядя. И с усами щёточкой, и с усами ниточкой, и вообще без усов — видывал…

Ну хватит по столам скакать. Это эффектно, конечно, но беда, если хозяин выставит мне счёт за разбитую посуду.

Увернувшись от размазавшейся в воздухе стали, я двинул ближайшего стражника кулаком в челюсть; членовредительство не входило в мои планы. Потасовка в трактире — куда ни шло, но в любом случае гоняться за безоружным — сомнительная доблесть…

Я чувствовал солоноватый привкус во рту. Мне так хотелось действия — после всех этих муторных раздумий, после безнадёжной слабости перед лицом господина мага, после того, как собственная моя шпага истаяла, оставив в руке трогательный огрызок рукоятки…

Стул? Тяжёлый? Великолепно!

Сразу двое стражников присели, ловя валящуюся с потолка мебель; я успел подумать, что хорошо бы пробиться к камину и завладеть кочергой. Вот было бы славно; впрочем, доберись я до камина — путь к выходу окажется отрезан, и никакая кочерга не поможет…

Стражник с усами щёточкой, тот, что задался целью не подпустить меня к двери, обнажил жёлтые зубы. В этот момент он был неуловимо похож на геральдическое чудище, украшающее его нагрудник; его стойка выдавала умелого бойца. Усмешка его сделалась особенно зловещей — в ту же секунду дверь за его спиной распахнулась молодецким толчком.