Скитальцы - Марина и Сергей Дяченко

И швырнула к моим ногам тускло звякнувший предмет. Большую серебряную булавку.

Лицо Тисы перекошено было от боли. Нижняя губа вспухла, прокушенная, и на подбородке лежали две кровяные дорожки.

* * *

…А «испытателем» был Фантин.

Приключение стало известно всей труппе, хотя Фантин рассказал только Мухе, а тот только Бариану, а тот только Танталь, а та одному лишь мне. Как узнала Динка — ума не приложу; что до Аланы, то она снова впала в апатию, и я грыз губы, проклиная всё на свете, желая и не умея вырвать её из власти потустороннего бреда.

По словам Фантина, ему легко удалось сговориться с симпатичной служанкой о взаимных ласках, и совершенно бесплатно; вероятно, этот толстяк с лицом злодея не пользовался успехом у женщин, и потому возможное приключение взволновало его и возвысило в собственных глазах. Служанка затащила его в комнату под лестницей и была податлива и мила, пока дело не дошло до дела, и тут красавицу словно подменили. Жаркий поцелуй сменился вдруг сдавленным воплем; дамочка принялась выдираться, как дикая кошка, и это было тем более удивительно, что идея ночного похождения принадлежала в общем-то ей.

Дальше всё пошло ещё удивительнее: пока Фантин, чей порыв был грубо подавлен, пытался сообразить, в чём дело, дамочка, одёрнув рубаху, кинулась за дверь прямо-таки в исподнем и бормотала при этом проклятия, от которых покраснел бы самый бранчливый извозчик. Фантину ничего не оставалось делать, как убраться подобру-поздорову; если бы дело происходило летом, то он предположил бы, что любвеобильную служанку укусило насекомое из тех, что сползаются в дом в жару. Но поскольку на дворе зима, а укус обычной блохи такой реакции на вызывает, Фантин терялся в догадках и предпочёл на всякий случай держаться от дамочки подальше…

Пока Бариан с Мухой хохотали, пересказывая друг другу историю любовных похождений Фантина, меня догнала Танталь. От неё не скрылись ни моё подавленное, прямо-таки убитое состояние, ни новый приступ апатии у Аланы.

— Ретано…

— Сила — это не власть, — пробормотал я устало. — А правосудие что такое? А? Что, как не власть?!

Танталь взглянула на меня с подозрением:

— При чём тут…

И я вдруг вспомнил с ужасом, что ничего не рассказывал ей о Судье. И что Алана смолчала тоже.

— Не правосудие, а Правосудие, — бросил я, глядя в сторону. — Просто Правосудие, и всё.

* * *

В крупном посёлке, славившемся своими кузницами, задержались на два дня: снимали с повозок колёса и заменяли их полозьями. Бариан кряхтел, отсчитывая денежки, но зима в этом году подчёркнуто не скупилась на снега. Заметала дорогу, будто желая преградить комедиантам путь, будто хвалясь передо мной напоследок — вот какая красивая и белая эта последняя в моей жизни зима…

Танталь поглядывала на меня с беспокойством.

Повозки превратились в сани, и люди и лошади приободрились. Даже Алана проявила подобие интереса, разглядывая из-за полога белое поле вокруг и кромку леса на горизонте; я кутался в плащ и то и дело неосознанно касался серебряной булавки на рукаве. В последнее время она меня беспокоила: мне казалось, что подарок Дамира болит. Что он стал частью моего тела и саднит, как воспалённая царапина.

Алана разглядывала кристаллики снежинок, запутавшиеся в ворсе шубки. Слишком внимательно, на мой взгляд, разглядывала. А ледяные узоры на стекле — ведь два дня мы прожили в гостинице — попросту пугали её.

— Нас накрыли, — сказал я Танталь. — Господин Черно отдохнул наконец и набрался сил.

Танталь ничего не ответила. Пожала плечами.

* * *

Комедиантов, ввалившихся на постоялый двор, встретили косыми взглядами. Хозяин хмуро выглянул и скрылся снова, и минуту спустя явился служка, которому приказано было осведомиться, точно ли явившиеся в поисках пристанища есть орава отвратительных комедиантов?

Вероятно, Бариан в дороге навидался всякого; у него хватило выдержки, чтобы ответить вполне спокойно. Да, новоприбывшие есть комедианты, и они намерены заплатить за ночлег. Разве хозяин имеет что-нибудь против?

Служка убежал и вскоре вернулся с ответом: нет, хозяин не против, господа паяцы могут остановиться в гостинице на день или даже на два, но омерзительное действо, именуемое «представлением», запрещено на землях герцога Тристага под страхом тюрьмы. Если господа паяцы вздумают нарушить запрет, он, хозяин, первый же на них донесёт.

Бариан надулся и почернел, как туча; я вздрогнул. Мне не понравилось словосочетание «земли герцога Тристага». Что-то такое было в нём… нехорошее воспоминание, наверное.

Комедианты сбились в кружок — Бариан хотел посовещаться; я усадил Алану перед камином и с преувеличенно равнодушным видом сел рядом. Танталь стояла неподалёку — как бы заодно с комедиантами и как бы чужая. Ни туда ни сюда…

Обеденный зал понемногу наполнялся вечерними посетителями. С горя Бариан заказал вина; установить границы земель герцога Тристага оказалось неожиданно сложно. Румяная служанка охотно пояснила, что даже соседние властители толком этого не знают — с каждым годом территория герцога расползается, глядь, и сельцо, спокон веку мнившее себя свободным, оказывается землёй Тристага, так что ехать вам, господа, вниз по реке — может быть, денька через два с земель герцога и выберетесь…

Я сцепил зубы. Ехать «вниз по реке» означало здоровенный крюк; для того же, чтобы поскорее добраться до города, нам следовало пересечь земли герцога поперёк. Без единого «омерзительного действа, именуемого представлением».

— Не вытянем, — сказал Бариан сухо. — Сворачиваем, от греха подальше…

— Давайте, — отозвался я, рассматривая круглую бородавку на зловещем лице Фантина. — Сворачивайте. Время расстаться.

Губы Бариана шевельнулись; я скорее разглядел, чем расслышал: «Опять»…

Я выпятил подбородок. Лицо моё сделалось надменнее герба, и на дне Бариановых глаз ожил давний страх. Страх перед наследником Рекотарсов, который любит вваливаться без спросу, обрывая полог…

— Время, Бариан, — сказал я холодно. — Игры закончились. Нам не от кого теперь прятаться, если Чонотакс Оро хотел нас найти — он давно сделал это… Спасибо за приключение, но мне смертельно всё надоело. Я нанимаю карету; ты, — я обернулся к Танталь, — решай сама. Может быть, тебе снова захочется тряхнуть стариной?

Она смотрела с непонятным выражением. Я, честно говоря, думал, что предложение «тряхнуть стариной» уязвит её; оказалось, что ей плевать. Она пропустила мои слова мимо ушей, её беспокоило нечто другое. Даже, кажется, пугало.