Закон подлецов - Олег Александрович Якубов

Во-первых, не запрещено, а во-вторых, самим интересно было.

Собственно, у Саши это был уже не первый опыт преподавания английского. Правда, до этого ее учениками были детки, а не взрослые женщины, да еще и с такими непростыми изломанными судьбами.

***

Вскоре после возвращения в Москву, благотворительный фонд, которым руководил Михеев, отреставрировал одну из церквей. По просьбе настоятеля храма открыли здесь и воскресную школу. На открытие вся семья Михеевых отправилась в полном составе. «Я тоже хочу что-нибудь полезное для церкви делать, как ты, — заявила Саша отцу, когда они возвращались домой. И тут же сама предложила: — Например, я могла бы деток в воскресной школе учить английскому».

— А что, — загорелся Сергей, — прекрасная идея, Шурочка. И, не привыкший откладывать важные дела в долгий ящик, организовал все так, что уже в следующее воскресенье дочь провела свой первый урок.

Саша теперь частенько вспоминала своих юных учениц из воскресной школы, в непременных косыночках на головках, благовоспитанных, вежливых и прилежных. Вспоминала, но не сравнивала. Это была другая жизнь, и другие в ней были люди.

***

…Надо сказать, отношение надсмотрщиц к обитательницам 312-й после новогодней ночи изменилось. Они по достоинству оценили изобретательность и рукоделие женщин, сумевших, казалось бы, из ничего так украсить камеру. То и дело теперь кто-то из администрации СИЗО просил то стенгазету оформить, то плакат нарисовать. Начальник изолятора майор Круглый, памятуя о строгом визитере, еще долго справлялся, как ведет себя Лисина, но поскольку больше никаких указаний в отношении нее не поступало, то и он скоро интересоваться перестал. Лишь, выслушивая о том, что в 312-й идеальный порядок, чистота, скатерки да занавесочки, книжки вслух читают, молятся, и даже стали английский изучать, лишь головой качал: «Хоть этих к ним води, будь они неладны, правозащитников».

Глава четырнадцатая

Она читала им книги, по ее просьбе передали в камеру несколько молитвенников, и теперь молились они часто вместе. Саша говорила о Библии, много цитировала, старалась разъяснить то, чего они не понимали, заодно и сама, иначе, чем прежде, вникая в глубочайшую суть Священного Писания. Все, что она делала, нужно было прежде всего ей самой. Она открыла для себя простую и вместе с тем очень сложную истину: «Ничего нельзя откладывать на потом».

«Завтра пойду с детьми в зоопарк, сегодня не хочется. Завтра, послезавтра, через месяц прочитаю еще и вот эту книжку, сейчас недосуг, — размышляла она долгими, часто бессонными ночами, когда глаза уже уставали от долгого чтения и она откладывала книгу. — А завтра утром приходят в дом нежданные люди, устраивают обыск, тебя волокут на допрос, потом в тюрьму. Ну пусть не в тюрьму, не с каждым же такое случается. Но возникнут другие обстоятельства, и все опять отложится на потом. Нет, нельзя откладывать. Здесь, сейчас надо делать то, что ты делать должен, чтобы оставаться человеком. А не превращаться в животное».

Саша и сама, пожалуй, не замечала, как изменилась за эти несколько месяцев. Даже бесконечные истории своих сокамерниц она теперь выслушивала по-другому. Поначалу слушала вполуха, пропуская бесконечно долгие и ничего, на ее взгляд, не значащие подробности. Ну, конечно, важно было лишь то, что происходит с ней самой, ее обстоятельства, ее подробности, ее душевное состояние и исключительно ее, а не чья-нибудь чужая, боль. А то, что рядом были женщины, которые тоже страдали, тоже скучали по своим детям, зубами скрипели от царящей вокруг несправедливости — все это она видела, но оставляла как бы за пределами собственного сознания.

Вспомнила от кого-то давно услышанное: «Человеку, чтобы научиться говорить и слышать, достаточно от рождения двух лет жизни. А для того, чтобы научиться молчать и слушать, иногда всей жизни не хватает». Теперь, когда она научилась не просто слышать, но и слушать, ей хотелось в первую очередь понять, почему жизнь той или иной женщины сложилась так, а не иначе. Были здесь те, кто случайно, не по своей воле, оступился на извилистой и неровной жизненной дороге. А были и такие, для кого тюремная камера становилась родным домом, а жизнь на воле превращалась в сущий ад, нервотрепку. Здесь, в тюрьме, для таких все было просто и понятно: подъем, окрики надзирателей, завтрак, прогулка, обед, ужин, отбой. Есть крыша, есть постель, есть еда, плохая, но с голоду не подохнешь, курево, карты, нарды, даже телик — чего еще надо? Там, на воле, в этом сложном и непонятном мире, обо всем надо заботиться самой: и о пропитании, и о крове.

— Я хочу идти на блатной педали, — откровенничала как-то одна сокамерница, изъясняясь словами, недоступными обычному человеку, но Саша уже и это научилась понимать. — И я буду идти только на блатной педали. И больше всего на свете хочу знаешь чего? Я хочу ширнуться. Если бы здесь ширево было, я бы вообще отсюда не выходила, — уверяла ее наркоманка.

— Ну да, точно как в фильме «Джентльмены удачи»: «украл, выпил, в тюрьму», — с иронией заметила Саша.

Но та иронии не углядела, а лишь поддакнула: «Точняк, это про меня». Она не обиделась на замечание. Они вообще относились к этой худенькой девчонке по-особому, молчаливо признавая ее превосходство над собой. Превосходство не только в образованности, знаниях иностранных языков, общей культуре. Нет, они, эти много повидавшие женщины, безоговорочно, скорее всего, не отдавая себе отчета, интуитивно понимали, что Саша выше, крепче духом. Что она, мать троих детей, иногда без слез не в силах согнуться от боли в спине, переносила все тюремные тяготы не просто безропотно, а с какой-то непонятной для них стойкостью. Никто не слышал от нее нытья, жалоб, не впадала она в такие привычные для них самих истерики. А когда они играли в нарды или в карты, брала в руки книгу. И хотя была она птицей совсем иного полета, а, может, именно поэтому, никто из сокамерниц ни разу не позволил ни посмеяться над ней, ни тем более хоть чем-то удивительную эту женщину обидеть.

— Ну, на фига ты с нами возишься? — только спрашивала иногда кто-нибудь из них. — Сдалось тебе Достоевского нам читать, английскому учить, Библию объяснять?

— Ну, вы же раньше о Достоевском в лучшем случае только слышали, но ничего не читали, и Библию в руках не держали. А теперь вам это надо?

— Конечно, надо, ты интересно рассказываешь.

— Ну, значит, и мне надо.

***

Свято место пусто не бывает: нашла Ганибалова замену Черединой на месте руководителя следственной группы. Сначала и сама чуть было не ошиблась: остановила свой выбор