Отец Александр Мень: «Люди ждут Слова...» - Ив Аман

На самом деле это не совсем так. Конечно, поддержка Ватикана и Всемирного Совета Церквей была тогда для нас чрезвычайно важна, поскольку советский режим был вынужден считаться с международным общественным мнением. Это прекрасно понимал такой великий человек, каким был митрополит Никодим, и извлекал из этих отношений максимум пользы для православия в России и в других республиках бывшего СССР. С другой стороны, католики (например, брюссельский центр «Жизнь с Богом» и его руководители Ирина Михайловна Поснова и о. Антоний Ильц) и протестанты, прежде всего из США, помогали верующим в России просто и абсолютно бескорыстно.

Ведь именно они печатали для России религиозную литературу, которая затем в чемоданах дипломатов нелегально попадала на территорию СССР, они готовили эти книги и печатали их, в том числе и книги отца Александра, которые, разумеется, тогда не могли выйти в свет в России. Эта постоянная помощь и поддержка ничем, кроме как их верой во Христа, не объяснялась. И тут необходимо заметить, что в шестидесятые — семидесятые годы мы, верующие в России, как‑то очень ясно ощущали, что близки друг другу не только по той причине, что против нас всегда борется один и тот же враг — КПСС и ее марксистская идеология, но и по причине несравненно более важной: они (коммунисты) борются против своих бесчисленных врагов в стране и за ее пределами, мы же сражаемся за то, чтобы человек мог свободно верить в Бога и иметь возможность совершенствоваться в своей вере.

«Главное в экуменизме отца Александра, — пишет Андрей Еремин, — практический подход. В словах Христа «да будут все едино» (Ин. 17, 21) батюшка видел призыв не к богословствованию, а к действию… Поэтому к любому позитивному начинанию христиан других конфессий он относился терпимо и с интересом». «Отец Александр, — говорит Андрей Еремин, — постоянно напоминал, что Христос пришел учить нас не Filioque, а жизни с Богом, которая дается причастием к Рожденному, Воплощенному, Распятому и Воскресшему». То, что нас, христиан разных исповеданий, объединяет, неизмеримо больше того, что нас отделяет друг от друга, — постоянно подчеркивал о. Александр.

Однажды, говоря о том, почему в мире сегодня так много разных исповеданий, он заметил: «Противоречивость между различными христианскими исповеданиями — протестантами, католиками, православными — что это не есть распад, разлом, а лишь проявление частей целого, единого целого, до которого надо дойти — до глубины». На вопрос журналиста о том, как он, православный, относится к другим исповеданиям, отец Александр ответил: «Отношение мое сложилось не сразу. Но путем долгих размышлений, контактов и исследований я пришел к убеждению, что Церковь по существу едина и разделили христиан главным образом их ограниченность, узость, грехи. Этот печальный факт стал одной из главных причин кризисов в христианстве. Только на пути братского единения и уважения к многообразным формам церковной жизни можем мы надеяться вновь обрести силу, мир и благословение Божие».

Именно поэтому он стал горячим сторонником возрождения Российского Библейского общества, в котором христиане всех исповеданий России (а тогда всего Советского Союза) объединились бы для издания Священного Писания совместными усилиями. Воссоздание общества шло трудно, поскольку это было осенью 1989 г., когда все общественные инициативы (особенно в сфере религии) еще жестко контролировались сверху, но в январе 1990 г. инициативной группе удалось провести первую конференцию, и РБО заработало.

В те годы уже начали появляться новые переводы Священного Писания, сделанные не с библейских языков, а с современного английского текста. Эти переводы, естественно, сразу привлекли внимание новых протестантских деноминаций, поскольку читать их было намного легче, чем традиционный Синодальный перевод Библии. Вместе с тем они содержали упрощенный двойным переводом текст, что делало их непригодными для серьезного чтения Писания. Поэтому одной из первых задач, поставленных о. Александром перед обновленным Библейским обществом, стала работа над новым переводом Слова Божьего. Прекрасным заделом для этого был начатый под руководством о. Александра его прихожанкой Валентиной Кузнецовой перевод Нового Завета.

Теперь, когда «Радостная весть» в переводе В. Н. Кузнецовой расходится по всей России большими тиражами, те времена, когда Валя читала о. Александру в его комнатке при церкви первые фрагменты своей работы, а потом рукописные варианты отдельных посланий или фрагменты из Евангелий обсуждались в молитвенных группах, кажется, ушли в далекое прошлое. Проделан огромный труд, который довольно быстро завоевывает себе признание у читателя. А было время, когда сама мысль о новом переводе казалась более чем дерзновенной…

Дело в том, что верующий человек относится к переводу Писания довольно сложно и с подозрением. Однажды, когда один из современных переводчиков Евангелия о. Леонид Лутковский отвечал по радио на вопросы радиослушателей и заметил, что и он сделал свой вариант перевода, на радио позвонила разгневанная женщина и с возмущением закричала: «Хватит нас «кормить» переводами… дайте нам подлинный текст… хватит скрывать правду от народа…» Разумеется, она не подозревала, что оригинал существует только по–гречески и ни на каком другом языке прочитан быть не может.

Опыт показывает, что есть люди, которые думают, будто славянский текст и есть оригинал. Другие, прекрасно понимая, что так называемый Синодальный текст является всего лишь переводом с греческого, видят тем не менее в нем какую‑то копию с оригинала и судят об остальных переводах исключительно сравнивая их с Синодальным. Это связано еще с тем, что среднему читателю трудно смириться с фактом, что оригинал ему недоступен, и поэтому хочет, чтобы Писание существовало в каком‑то одном точном переводе. Любые же варианты вызывают у него отторжение, поскольку он боится, что они искажают текст Библии. Опыт, однако, показывает, что «точных» переводов не бывает и даже у самого лучшего из них непременно найдутся недостатки.

«Сегодня, — писал о. Александр о переводе В. Кузнецовой, — в мировой практике библейских переводов господствует плюрализм. Признавая, что любой перевод в той или иной степени является интерпретацией оригинала, переводчики используют самые разные приемы и языковые установки… Это позволяет читателям ощутить различные измерения и оттенки текста. Так, в традиционном Синодальном переводе сохраняется близость к церковно–славянскому языку, что связано с чисто историческими причинами. В. Н.Кузнецова идет по другому пути. Она стремится добиться максимального приближения к живому современному русскому языку. Отсюда отказ от архаизмов, от слов, изменивших сегодня свое значение… Были учтены достижения современной экзегетики и филологии, а также наиболее авторитетные современные переводы».

Однако отказ от архаизмов нравится далеко не всем. Так один из рецензентов (между прочим, блестящий ученый–патролог и ныне епископ) пишет: «Происходит сознательная и последовательная десакрализация священного текста, который переводится на площадной, базарный, кухонный язык… Даже самые возвышенные тексты апостола Павла теряют свою красоту и силу… Перед нами не перевод, а пересказ, причем дурной пересказ, искажающий смысл и стиль оригинального текста. В основу… был положен изначально ложный принцип — стремление подстроиться к языку, на котором якобы говорит современный российский обыватель» («Журнал Московской патриархии», 1998, № 10, с. 79–80).

Смысл этого пассажа ясен до предела: рецензента не устраивает «десакрализация священного текста», который на самом деле (и, казалось бы, автор рецензии должен об этом знать!) написан не на каком‑то особом священном языке, как писалась древнеегипетская «Книга мертвых» или «Упанишады», а на простом разговорном языке своего времени; апостол, работая над своими посланиями, меньше всего думал о литературных красотах. Молодой епископ спорит не с В. Кузнецовой, а с о. Александром, причем по одному из самых принципиальных для о. Александра вопросов.

Отец Александр Мень часто повторял последние слова Иисуса, которыми заканчивается Евангелие от Матфея («И се Я остаюсь с вами во все дни до скончания века»), и всегда утверждал, что в христианстве не должно быть благоговейной бессмыслицы, что Иисус говорил со своими учениками не на сакральном языке священного текста, но просто и используя разговорное наречие своего времени. «Для меня, — говорил о. Александр, — в Церкви, конечно, дороги, как с детства было, и песнопения, и церковная архитектура, и традиции, и книги, и обычаи. Но все это имело бы преходящий смысл, не более важный, чем традиции древних индейцев, или египтян, или любого другого народа или времени, если бы я не чувствовал, что Он действительно остался, если бы я не слышал Его голоса внутри, отчетливого голоса, более отчетливого, чем иной человеческий голос».