Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

В порыве откровенности Василий, сбиваясь и с трудом подбирая нужные слова, стал рассказывать матроне про свое гадание у волховицы.

Евпраксия слушала его, не перебивая.

Тусклый лунный луч, то и дело пробиваясь сквозь стеклянное оконце, озарял ненадолго ее задумчивое лицо.

Закончив свой рассказ, Василий опять взял Евпраксию за руку.

– Ты мне веришь? – тихо спросил он.

И получил вместо ответа страстный поцелуй в уста.

Они долго целовались, сжимая друг друга в объятиях, похожие на два стремительных потока, слившихся воедино.

Когда Евпраксия, обнажив свои полные белые ноги, забралась на колени к Василию, он вдруг озабоченно спросил ее:

– Куда мы едем? Мне надо к Влахернской церкви.

– Ах, нашел о чем беспокоиться! – с притворным негодованием прошептала гречанка. – Мой возница знает, куда ехать.

Одинокая карета, проехав по Псамафийской улице до конца, повернула к площади Быка, а потом выехала на широкую Месу, затем миновала Амастрианскую площадь и по улице Константина Великого выехала к Золотым воротам. Сделав гигантский круг по спящей столице, возок выехал на площадь Августеон и остановился.

Возница решил дать мулам передышку.

Из кареты доносились то частые мужские вздохи, то протяжные женские стоны. Тем, кто в ней находился, явно не сиделось спокойно, судя по тем толчкам, которые сотрясали тонкие стенки кареты.

Заметив на площади отряд топотеритов, ночных стражей, обходивших спящий город, возница погнал мулов дальше. Он был предан своей госпоже, поэтому не хотел, чтобы кто-то из воинов опознал ее возок в столь поздний час.

В карете между тем водворилась тишина.

Через некоторое время дверца приоткрылась и властный голос Евпраксии приказал вознице ехать к Влахернской церкви.

Откормленные мулы быстро домчали карету до нужного места.

Из кареты выскочил статный молодец в военном плаще. Послышался звук торопливого поцелуя, затем завернутая в плащ фигура стала быстро удаляться по пустынной улице, пока не скрылась за углом.

– Домой! – бросила вознице Евпраксия и захлопнула дверцу.

* * *

Слова Евпраксии, обращенные к Василию перед самым расставанием, запомнились ему и пробудили в нем желание поспорить с судьбой.

«Если верить гаданию, то Доминика рано или поздно должна стать твоей женой, Василий, – сказала Евпраксия. – Если это рок, то от него тебе не уйти, как ни старайся. Волховица заметила также, что суженая твоя все равно тебе не достанется, Василий. Здесь звучит явное предостережение, пренебрегать им нельзя.

Если Доминику выдадут за другого, значит, предсказание не сбылось. Если Феофилакт выдаст Доминику за тебя, Василий, то ты ее все равно потеряешь, по утверждению колдуньи. Доминика либо умрет, либо сбежит от тебя к другому, либо ты сам погибнешь. Что еще может случиться, я не знаю.

Старайся в дальнейшем поступать здраво, Василий. Не ищи встреч с Доминикой, если ты желаешь ей добра. Судьба сама сведет вас, если так суждено».

Василий решил как можно реже приходить домой к Феофилакту. Чтобы стереть из памяти облик Доминики, Василий стал чаще встречаться с Евпраксией, благо она сама стремилась к этому.

Супруг Евпраксии совершенно не дорожил своей женой, имея множество любовниц на стороне. Он не делал тайны из своей супружеской неверности.

– Я уже не помню, когда последний раз делила ложе со Стратоном, – призналась однажды Василию Евпраксия. – Дело в том, что, плавая у азиатских берегов и общаясь с азиатскими рабынями, мой муж заболел неприятной кожной болезнью. С той поры я не допускаю его к своему телу. А может, у Стратона случился этот недуг от общения не с женщинами…

Евпраксия грустно вздохнула.

– С кем же кроме женщин мог делить ложе твой супруг? – пожал плечами Василий.

Гречанка с улыбкой провела пальцем по его подбородку.

– Глупый! Сразу видно, что на Руси нет этих гнусностей.

– Каких гнусностей? – не понял Василий.

– Тебе незачем знать об этом, мой милый, – отрезала Евпраксия.

Однако Василий вскоре узнал «об этом» от Архилоха, который предложил ему развлечься с красивыми мальчиками. Видя, что Василий не понимает, о чем идет речь, Архилох привел его в какой-то притон, находившийся возле терм Юстиниана.

– Богатые горожане обычно встречаются со своими любимцами в термах, – молвил Архилох, – а в этом заведении оставляют записки, в которых пишут о времени встречи.

Владелец заведения, лысый толстяк с бегающими глазками, сразу узнал Архилоха и непрестанно раскланивался перед Василием, приняв его по одежде за военачальника.

– Как раз для вас у меня имеется парочка чудесных ангелочков! – лебезил толстяк. – Прошу вас немного подождать, высокочтимые господа. Сейчас я отправлю слугу за ними.

Все стены заведения были испещрены рисунками самого развратного содержания, выполненными в грубой форме, но со знанием дела. Оглядев эти «художества», Василий только теперь понял, что имела в виду Евпраксия под «этими гнусностями» и почему она предпочла уйти от объяснений. От этого открытия на душе у Василия стало мерзко и неприятно.

Сюжет рисунков был один и тот же. На них были изображены обнаженные здоровенные мужчины, совокупляющиеся с другими мужчинами, мощными и волосатыми, либо с совсем еще юными мальчиками, хрупкими и кудрявыми, похожими на нежных дев. Содомский грех был представлен здесь во всей красе и в мельчайших подробностях.

«До какой мерзости докатились ромеи, а ведь на них взирает вся Вселенная! – с отвращением подумал Василий. – Неужели Господь не видит этого? А ежели видит, то почему не накажет ромеев за это!»

Выйдя на улицу, Василий зашагал прочь, не слушая что-то кричавшего ему вслед Архилоха.

Встречи Василия и Евпраксии происходили чаще всего у нее дома, куда Василий приходил поздно вечером с черного хода. Верная служанка Евпраксии провожала его до покоев своей госпожи, она же предупреждала любовников о внезапном приходе супруга Евпраксии. При желании в просторных хоромах Евпраксии можно было спрятать не одного, а несколько человек, но Василий тем не менее уходил незамедлительно тем же черным ходом, не желая подвергать опасности репутацию дорогой ему женщины.

Иногда в дневные часы Евпраксия приходила в гости к сестре, тогда она встречалась с Василием там.

Сестра Евпраксии была сообщницей и поверенной всех ее тайных дел. Муж сестры был придворным императора и большую часть времени проводил во дворце.

«Женщинам иначе никак нельзя, особенно знатным, – делилась Евпраксия с Василием своими взглядами на жизнь, – поскольку мужчины, знатные или нет, попросту используют нас, как предмет сладострастия, как повод для интриги. Мужчины пользуются нашей красотой, нашими чувствами, умом, богатством. Пользуются до поры. Потом мужчины бросают нас, но перед этим пускают по рукам или вытирают об нас ноги. Бывает, даже убивают нас за полной ненадобностью или из глупой ревности. Бескорыстная любовь так редка в наше время, что на двух влюбленных, коим кроме друг друга ничего не нужно, люди смотрят, как на помешанных. Может, на Руси и не так. Я не берусь судить обо всех странах».

Василий всегда с интересом слушал Евпраксию, удивляясь ее умению во всем подмечать истинный смысл, докапываться до сути всех вещей и при этом облекать все это в достаточно убедительные фразы.

Защищать мужчин Василий не пытался. Он и сам в недавнем прошлом разбил немало девичьих сердец, поломал не одну девичью жизнь, а одну девушку даже довел до самоубийства. Так что на фоне мужчин-греков его обращение с женщинами было нисколько не лучше.

В один из вечеров, когда Евпраксия и Василий нагие возлежали на ложе, утолив первый порыв сладострастного желания, гречанка вдруг сказала:

– Помнишь, возвращаясь от Феофилакта в моей карете, ты удивился моему признанию, что я давно несчастна. Ты спросил еще, в чем заключается мое несчастье. Помнишь? – Евпраксия запустила свои тонкие пальцы в густые кудри Василия, а ее задумчивые глаза в этот момент блуждали по его лицу. – Ты, наверно, не поверил мне тогда, а может, решил, что я таким способом хочу тебя утешить. Ведь у тебя тогда вырвались такие горестные слова! Так слушай же, милый, мою исповедь. Выслушай печальную историю женщины, которая на свою беду родилась красивой.

Евпраксия ненадолго задумалась, затем продолжила:

– Десятилетней меня отдали в женский монастырь, где образованные монахини просвящали меня Священным Писанием, открытиями в астрологии и движении небесных светил, географией и историей древних народов. Обучали меня чтению, письму, музыке и пению в хоре. Пять лет провела я в стенах монастыря среди своих сверстниц, дочерей константинопольской знати. Там же я получила свое первое причастие.

Сразу по выходе из монастыря меня обручили с сыном новелисима Григория Дуки, который был правой рукой императора Иоанна Комнина. Григорий Дука был женат на двоюродной племяннице императора. Сын Григория был старше меня на семь лет. Он, как и его отец, путался с самыми продажными женщинами, о чем я узнала позднее. Через год состоялась свадьба. Собралось много гостей. На моей свадьбе присутствовал даже сын василевса Мануил, наш нынешний император. Мануил был так хорош собой, что я сразу обратила на него внимание.