Штамм. Закат - Гильермо дель Торо

Центр города походит на остров. Улицы расходятся от площади Дам. Каналы окружают центральную часть практически со всех сторон, но нигде не прорезают ее насквозь. Сетракян шел мимо трехсотлетних домов с остроконечными крышами; из окон вился сладковатый аромат гашиша, смешиваясь со звуками американского фолка. Мимо пробежала молодая женщина, припадая на одну ногу из-за сломанного каблука. Время было слишком позднее для ее рода занятий – об этих занятиях яснее ясного говорили коротенькая шубка из искусственной норки и сетчатые чулки на подвязках.

Сетракян увидел на булыжной мостовой двух голубей. При его приближении птицы не взлетели. Он замедлил шаг и присмотрелся: что же приковало интерес голубей?

Птицы раздирали на части крысу, лежавшую в сточной канавке.

– Как мне сказали, «Люмен» у вас?

Сетракян оцепенел. Некое присутствие ощущалось очень близко – по сути, прямо за его спиной. Но голос рождался непосредственно в голове Сетракяна. В испуге он полуобернулся:

– Минхер Блак?

Сетракян ошибся. За его спиной никого не было.

– Я полагаю, месье Пирк?

Сетракян резко дернулся вправо. В устье проулка, полностью скрываясь в тени, стояла осанистая фигура в длинном форменном пальто и цилиндре. Незнакомец небрежно опирался на тонкую трость с металлическим наконечником.

Сетракян сделал глубокий вдох. Вместе с глотком воздуха он вобрал в себя и спрятал внутри весь свой адреналин. Все предвкушение. И весь страх.

– Как вам удалось найти меня, сэр?

– Книга. Это все, что имеет значение. Вы действительно обладаете ею, Пирк?

– Я… Она неподалеку.

– Где ваш отель?

– Я снял квартиру рядом с вокзалом. Если вам угодно, я был бы счастлив совершить сделку именно там…

– Боюсь, столь длительная прогулка плохо скажется на моем здоровье. Подагра разыгралась не на шутку.

Сетракян всем корпусом повернулся к существу, скрывавшемуся в тени. Неподалеку на площади виднелись несколько человек, поэтому он рискнул сделать шаг к Древерхавену, изображая ничего не подозревающего человека. Сетракян не учуял землистого мускусного запаха, свойственного стригоям, – впрочем, аромат гашиша, витающий в ночи, с успехом выполнял функцию сильного парфюма.

– Что же вы тогда предлагаете? Я бы очень хотел продать ее сегодня вечером.

– И хотели бы сначала вернуться в свою квартиру?

– Да. Полагаю, хотел бы.

– Хмм.

Тень тоже рискнула шагнуть из проулка, стукнув металлическим наконечником трости по булыжнику.

Хлопнули крылья – голуби за спиной Сетракяна спасались бегством.

– Я вот думаю, – сказал Блак, – почему вдруг человек, путешествующий по незнакомому городу, доверяет столь ценный объект незнакомой квартире, вместо того чтобы держать его в сохранности при себе.

Сетракян переложил складную дорожную сумку из одной руки в другую.

– К чему вы клоните?

– Я не верю, что настоящий коллекционер рискнет выпустить столь драгоценную вещь из поля зрения. Или из собственных рук.

– Здесь всюду воры, – пояснил Сетракян.

– Правильно, всюду, – подчеркнул Блак. – Если и впрямь хотите сложить с себя бремя хранителя этого проклятого артефакта, Пирк, да еще за превосходную цену, вы пойдете сейчас со мной. Моя резиденция всего в нескольких шагах. Нам сюда.

Древерхавен повернулся и двинулся в проулок. При ходьбе он помогал себе тростью, но не опирался на нее. Сетракян взял себя в руки, облизнул губы и, ощущая на щеках колкую приклеенную бороду, двинулся по брусчатке проулка вслед за немертвым военным преступником.

* * *

За все время заключения в Треблинке Сетракяну лишь несколько раз позволили выйти за пределы лагеря, обнесенного стеной с замаскированной колючей проволокой, – это было, когда Аврааму приказали заняться мебелью в библиотеке Древерхавена. «Герр доктор» жил в доме, располагавшемся всего в нескольких километрах от лагеря, рабочих доставляли туда по одному в сопровождении группы трех вооруженных украинских охранников. Контакты между Сетракяном и Древерхавеном в доме сводились к минимуму, а уж что касается лагерной операционной, то, к великому счастью Авраама, никаких «контактов» между ними там не состоялось. В этой операционной Древерхавен изобретал разные способы удовлетворения своего научного любопытства – примерно в той же манере, в какой избалованный мальчишка, оставленный без присмотра, режет червей пополам и поджигает крылышки мухам.

Древерхавен был библиофилом уже тогда, и мародерские трофеи, приносимые ему войной и геноцидом, – золото и бриллианты, снятые с живых мертвецов, – позволяли ему тратить безумные деньги на приобретение, или присвоение, редких книг из Польши, Франции, Великобритании и Италии; чаще всего это были книги весьма сомнительного происхождения, мелькавшие в хаосе черного рынка военных лет. Сетракян получил приказ закончить работы в библиотеке, выполненной из роскошного дуба и занимавшей две большие комнаты, а также изготовить металлическую стремянку на колесиках и привести в порядок витраж, изображающий жезл Асклепия. Этот образ часто путают с кадуцеем – магической палкой Гермеса, обвитой двумя змеями, – в то время как жезл Асклепия представляет собой посох, вокруг которого обвивается одна змея или червь; с древних времен он служит символом медицины и врачебной деятельности. Что касается жезла в витраже Древерхавена, то его набалдашник представлял собой «мертвую голову» – символ подразделений СС.

Как-то раз Древерхавен лично инспектировал работу Сетракяна. С бесстрастным, хрустально-ледяным выражением голубых глаз он прошелся пальцами по нижним сторонам полок, отыскивая неровности и дефекты. Ничего не найдя, Древерхавен оценил работу коротким кивком и отпустил Сетракяна.

Впоследствии они встретились еще один раз – когда Сетракян стоял перед пылающей ямой, а доктор наблюдал за бойней все с тем же ледяным выражением голубых глаз. Эти глаза тогда не узнали Сетракяна: слишком много лиц и все неотличимы одно от другого. К тому же экспериментатор был слишком занят: его помощник тщательно измерял, сколько времени проходит между вхождением пули в затылок и последними судорогами жертвы.

Период, когда Сетракян подробнейшим образом изучал фольклор и оккультную историю вампиров, совпал с его охотой на выживших нацистов лагеря смерти, и в это же время он вел интенсивный поиск древнего текста, известного под названием «Окцидо люмен».

* * *

Сетракян оставил «Блаку» предостаточно свободного пространства, отстав на добрых три шага, – главным образом чтобы держаться вне досягаемости жала. Древерхавен спокойно шел, помогая себе тростью, – он явно не опасался незнакомца за спиной. Возможно, он возлагал надежды на многочисленных пешеходов, фланирующих по Де Валлен в этот ночной час, – само их наличие служило препятствием для любого нападения. А может быть, ему просто хотелось произвести впечатление простодушного и бесхитростного человека.

Иными словами, кошка, очевидно, решила прикинуться мышкой.

Между двумя витринами с девушками, озаренными красным светом, обнаружилась дверь. Древерхавен вставил ключ в замок, повернул его, они вошли и поднялись по лестнице с красным ковровым покрытием. Древерхавен занимал два верхних этажа; помещения были прекрасно обставлены, однако обжитыми не выглядели. В комнате, куда они вошли, лампочки горели вполнакала, тускло освещая мягкие ковры. Фасадные окна выходили на восток. Тяжелых штор на них не было. В задней части окна отсутствовали вовсе. Оценив размеры комнаты, Сетракян понял, что помещение слишком узко для такого здания. Он тут же вспомнил, что подобные же подозрения родились у него при посещении дома Древерхавена возле Треблинки, – эти подозрения строились еще и на бродивших в лагере слухах о секретной «смотровой» в доме врача – иначе говоря, потайной операционной.

Древерхавен прошел к освещенному столику и пристроил к нему трость. На фарфоровом подносе лежали бумаги, в которых Сетракян узнал то, что раньше передал брокеру: документы, устанавливающие подлинность происхождения «Люмена», в том числе те, которые самым правдоподобным образом подтверждали связь между продаваемой книгой и марсельским аукционом 1911 года, – все это были очень дорогие подделки.

Древерхавен снял цилиндр и расположил его на столике, однако к Сетракяну так и не повернулся.

– Могу я заинтересовать вас аперитивом? – спросил он.

– К сожалению, нет, – ответил гость, щелкнув боковыми застежками своей дорожной сумки; однако верхний клапан остался закрытым. – Путешествия плохо влияют на мою пищеварительную систему.

– А-а, понятно. Лично у меня желудок бронированный.

– Пожалуйста, не отказывайте себе из-за меня.