Невеста-наследница - Кэтрин Коултер

— А вот и нет. Я была в ночной рубашке.

— Но ты не накрыла меня, пока не насмотрелась вдосталь.

— Вовсе не вдосталь, Колин. Я могла бы смотреть на тебя много часов подряд.

На это у него не нашлось остроумного ответа. Он наклонился, по-прежнему не касаясь ее руками, и осторожно взял в рот ее сосок.

Он думал, что она попытается оттолкнуть его, но она только слегка вздрогнула и застыла, как каменное изваяние.

— Что ты делаешь, Колин? Ведь это же…

Он выдохнул теплый воздух на ее грудь, и она слабо вскрикнула.

— Это мое вступление, — проговорил он и вернулся к своему приятному занятию. Его ноздри наполнились ароматом ее тела, и он сильнее сжал губами ее нежную плоть.

— О, Колин, это вызывает такие странные ощущения…

— И такие сладкие, не так ли?

— Не знаю. Может быть. Нет, пожалуй, все-таки нет… О Боже.

Он очень осторожно приподнял ладонью ее грудь и прижал ее к своим губам. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на ее лицо, он также увидел, какой темной кажется его плоть рядом с ее плотью. До чего они разные…

Может быть, иметь жену в конце концов не так уж и плохо. Ему хотелось войти в нее прямо сейчас, сию секунду, но он знал, что ему придется подождать. Он знал, что сначала женщину нужно подготовить, возбудить, особенно поглаживанием между бедер, к тому же ему хотелось познать вкус ее кожи, почувствовать ее мягкую плоть губами и языком.

Но он уже узнал ее вкус. На сегодня хватит. Пора переходить к следующей части вступления.

Он быстро встал и мгновение стоял неподвижно, просто глядя на свою молодую жену, жену, которой он когда-то так не хотел и которая навсегда спасла его и его семью от нужды. Он начал раздеваться, спокойно и неторопливо, молча улыбаясь жене и видя взволнованное предвкушение в ее удивительных глазах, «голубых глазах Шербруков» — это выражение он слышал от кого-то в Лондоне. Но в ее глазах была и настороженность; они следили за каждым его движением. Он снял рубашку, потом сел на край кровати и начал стягивать с себя сапоги.

Расстегивая и снимая бриджи, последнее, что на нем оставалось, он не отвернулся, а продолжал глядеть на нее, стоя к ней лицом. Раздевшись донага, он распрямился, опустил руки и с улыбкой сказал:

— Теперь можешь смотреть на меня сколько хочешь, дорогая.

Синджен смотрела и смотрела на него, не отрывая глаз. Потом покачала головой и потрясенно вымолвила:

— Колин, у нас ничего не получится. Это невозможно.

— Что не получится? Что невозможно?

Он опустил взгляд и посмотрел на то, на что смотрела она. Он знал, что его мужское орудие весьма велико; при виде него женщины, с которыми он имел дело, обычно приходили в восторг, но он понимал, что девственница вряд ли может испытывать по этому поводу такое же воодушевление, во всяком случае, на первых порах.

— Это, — ответила Синджен, показывая на него рукой, хотя в этом указующем жесте не было ни малейшей необходимости.

— Все будет хорошо, вот увидишь. Только доверься мне, ладно?

Она сглотнула; похоже, ей было очень трудно выдавить из себя хоть слово, и она только молча смотрела на него.

— Ладно, — прошептала она наконец и, натянув одеяло до подбородка, отодвинулась к дальнему краю кровати. — Но мне кажется, что доверие тут не поможет.

Он немного подождал, потом спросил:

— А ты представляешь себе, как все это будет происходить?

— Ну конечно. Дело не в том, что я глупа или несведуща, просто то, о чем я думала, у нас не получится. Он у тебя слишком большой, и хотя я тебе доверяю, это не может произойти так, как я думала. Это совершенно немыслимо. Да ты наверняка и сам это видишь.

— Нет, не вижу, — сказал он и, все так же улыбаясь ей, подошел к кровати.

Глава 7

Она так откровенно дразнила его, держала себя так самоуверенно, вела совершенно беззастенчивые речи, стараясь затащить его в постель, — и что же? Оказывается, на самом деле она все это время боялась. Этот девичий страх немало забавлял его после всех попыток соблазнения, которыми она так настойчиво его изводила. Он смотрел на нее и ясно видел, что она пытается отодвинуться от него как можно дальше.

Он приподнял одеяло, придвинулся к жене и лег на нее, прижавшись грудью к ее груди. От этого прикосновения они оба одновременно судорожно втянули в себя воздух.

— Как хорошо, Джоан, — проговорил он и, целуя ее, потерся о ее грудь.

— Ты волосатый, и мне щекотно. Это очень странное ощущение, Колин.

— А ты мягкая, гладкая и теплая, и мне кажется, будто я потер себя шелком.

Его язык проник в ее рот, и одновременно его гладкая твердая ладонь погладила ее живот и, опустившись ниже, замерла.

Его пальцы не двигались, а только касались ее плоти, чтобы ощущать исходящий от нее жар и чтобы она могла ощутить жар, исходящий от него. Потом он слегка нажал, только для того, чтобы она почувствовала его руку. Она вздрогнула, и это порадовало его. Он также чувствовал, что его плоть стала твердой как камень: это было тягостно, почти болезненно и сводило его с ума.

Пока он целовал ее в губы, Синджен смотрела на его лицо. Глаза его были закрыты, длинные черные ресницы отбрасывали тень на впалые щеки. Он был прекрасен, и именно этого она хотела, хотела с тех самых пор, как решила женить на себе, но Господи, эта часть тела была у него такая большая, слишком, слишком большая, и то, что ей предстоит, не может быть хоть сколько-нибудь приятным. Но в прикосновении его руки, его пальцев, в их легком пожатии нет ничего неприятного, и хотя то место, к которому, он прикасается, очень интимное, то, что он делает, кажется ей правильным, наверное, именно так и должно быть — или нет? Но это, бесспорно, нельзя назвать неприятным, никак нельзя — и, может быть, он этим и удовольствуется. Хорошо бы, если б так оно и было. Вдруг он открыл глаза.

— Еще бы чуточку поближе, и ты бы начала косить, — сказал Колин и засмеялся, но смех получился вымученным, потому что за последнюю минуту его плоть стала еще тверже, пожалуй, тверже, чем камень, — такого с ним не бывало с тех пор, когда он был юнцом и его непрестанно одолевало жгучее желание. Ему хотелось войти в нее сейчас же, немедленно, войти глубоко… все глубже, глубже…

— Пожалуйста, — проговорила она и обвила руками его шею, — пожалуйста, Колин, научи меня целоваться. Я могла бы целовать тебя с утра до ночи.

— Поцелуями дело не ограничивается, но мы начнем с них и всегда будем ими заканчивать. Приоткрой губы и дай мне почувствовать твой язык.

Она так и сделала, и когда ее язык встретился с его языком, она почувствовала, как его пальцы скользнули ниже, гладя ее сокровенную плоть. Она содрогнулась от непривычных ощущений, которые вызвала в ней эта ласка, ощущений, рождающихся где-то в глубине ее тела. И застонала прямо в его открытый рот, поразив этим и его, и себя.