Шесть опаленных роз - Карисса Бродбент

его лице.

— Все, от чего он был готов отказаться ради плодородной почвы, — пропел он. — Я говорил ему, что жизнь требует смерти. Ему было все равно.

Витарус вертел розу между кончиками пальцев. Лоза теперь обвивала всю его руку, цветки и листья так распустились, что заполнили всю ладонь.

— Красиво, не правда ли? Жаль, что они не съедобны. Скажи мне, девочка, был ли он разочарован этим?

Мои глаза горели. Мой глупый, эгоистичный отец. Правда заключалась в том, что он даже не дожил до появления роз. Он был первым, кто умер от этой болезни, и первые ростки этих кустов пробились из земли после его смерти. Я прекрасно помню, как смотрела на них, когда шла домой с похорон, смотрела на эти маленькие зеленые бусинки, как на уравнение, которое не имело смысла.

Что ж, они действительно не имели смысла. И никогда не имели.

Я раздавила розу в своей сжатой ладони. На моей коже остались черно-красные пятна.

Все это было напрасно.

Я боролась. Я училась. Я пожертвовала всей жизнью, которая у меня осталась, и я преуспела, я преуспела в создании лекарства, но все было напрасно.

Витарус наклонил мой подбородок вверх, его покрытая розами рука смахнула слезу с моей щеки, шип оставил красную царапину на моей коже.

— Почему ты так удивлена? — пролепетал он, задавая искренний вопрос. — Неужели ты до сих пор не знаешь истинную природу людей?

Он обнял меня, как любовник, положив руку на каждую щеку — одно прикосновение смерти, другое — жизни. Я чувствовала, как внутри меня бушует и то, и другое, поднимаясь от его прикосновения — болезнь и жизненная сила, упадок и рост. Мое отражение смотрело на меня из его любопытных глаз, окутанных золотым блеском его желания.

Он хотел поглотить меня так же, как он поглощает увядающие посевы. А я хотела сдаться и позволить ему сделать это.

Но тут что-то шевельнулось за его плечом, что-то едва заметное в густой облачности. Маленький отблеск серебристо-белого цвета.

Крылья.

Вейл.

У меня свело живот.

Вейл не мог быть здесь. Витарус не потерпел бы вампира в своем присутствии. Не было ничего, что боги Белого пантеона ненавидели бы больше, чем напоминание о предательстве Ниаксии.

Возможно, Вейл знал об этом.

Витарус нахмурил брови, заметив, что я отвлеклась. Он начал поворачиваться, но в порыве отчаяния я снова повернула его лицо к себе. Его кожа была очень горячей, и я резко вдохнула, пытаясь подавить желание отдернуть руку.

— Я сказала тебе, что хочу заключить сделку, — заявила я. — Я хочу расторгнуть сделку моего отца.

Я не могла предложить Витарусу ни изделий, ни богатства. Но в бессмертной жизни одна вещь становится ценнее всего остального. Я услышала ответ, который Вейл сказал мне несколько месяцев назад:

Любопытство, мышка. Любопытство.

— Это будет игра, — сказала я. — Если я смогу вернуть тебе все то, что ты отдал моему отцу, ты заберешь обратно чуму. Ты будешь относиться к нашему городу так же, как и раньше.

На мгновение я подумала, что просчиталась, и мелочный гнев Витаруса все равно победит. Но…

Вот. Вот оно. В его глазах мелькнуло любопытство. Жестокое развлечение. Его костяшки пальцев погладили мою щеку и на коже расцвело гниение.

— Ты не знаешь, что предлагаешь мне, дитя.

— Мы договорились? — сказала я.

Вдалеке все быстрее летел Вейл. Теперь я могла различить его очертания: он мчался по воздуху с невероятной скоростью.

Витарус не смог устоять перед этим. Он улыбнулся и наклонился к моему уху.

— Договорились, — прошептал он, а затем выпрямился. Теперь, когда он снова стоял во весь рост, меня почти парализовал страх. Но он протянул руки, ожидая, выжидая.

Мой отец заключил сделку от отчаяния.

Я зачерпнула горсть земли из-под земли и вложила ее в руки Витаруса.

— Почва, — сказала я.

Ладонь Витаруса оставалась открытой, ожидающей.

Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир — почва, которая не давала жизни, посевы, которые не росли.

Я сорвала цветок с кустов роз и положила его на грязь в ладонях Витаруса.

— Цветы.

Медленная, страшная улыбка расползлась по его губам.

Вейл почти был здесь. Я видела его лицо, теперь уже отчаявшееся, его протянутую руку, которая тянулась ко мне, хотя он был еще далеко. В ней был один единственный цветок, всего лишь крошечная красно-черная точка вдалеке.

— Что еще? — спросил Витарус.

Мой отец заключил сделку, потому что его окружал увядающий мир.

Почва, которая не давала урожая.

Урожай, который не всходит.

И дочь, которая должна была умереть.

Мой отец ненавидел богов за то, что они отняли у него средства к существованию. И он слишком сильно любил свою семью, чтобы отпустить ее. В тот день он стоял на коленях в поле и смотрел на меня, как на разбитую надежду, так же, как он смотрел на те мертвые растения.

Теперь это казалось таким очевидным.

Я думала, что не доживу до семнадцати, двадцати, двадцати пяти лет. Но вот мне исполнилось тридцать лет, сердце все еще бьется, смерть идет в ногу со мной, не обгоняя. Я все еще живу, как и проклятые и одновременно благословенные цветы, оставленные моим отцом.

Я чувствовал себя дурой за то, что не поняла этого раньше. Что моя более долгая, чем ожидалось, жизнь была не просто удачей. Я жила, пока город увядал. Почему мне даже не пришло в голову задаться этим вопросом?

Я вложила свою руку в руку Витаруса, положила поверх цветка и грязи.

Вейл упал на неровную поверхность земли прямо за Витарусом.

Но внимание бога было приковано ко мне.

— И? — произнес Витарус на выдохе.

— Я, — сказала я. — Я отдаю тебе себя.

Витарус наклонился ближе, его губы были так близко, что касались моих.

— Люди, — промурлыкал он. — При всех ваших недостатках, может быть, вы все-таки не такие уж скучные.

Его поцелуй был яростным и глубоким, его язык раздвигал мои губы, требуя, исследуя. Я не могла дышать. Мир растворился. Жизнь и смерть столкнулись друг с другом. Он вдохнул в меня воздух, и его дыхание было ростом, солнцем, водой и светом, а затем он глубоко вдохнул, отбрасывая все это и разжигая, как огонь, болезнь, которая преследовала меня с самого рождения. Мои силы иссякли. Мои легкие сморщились. Моя кожа стала горячей от жара и холодной от дрожи. Сердце билось, билось, билось, пульсируя лишь тонкой, бессильной кровью.

Пятнадцать лет болезни, которую удалось предотвратить благодаря сделке с моим отцом, теперь снова обрушились на мое больное тело, причем вся сразу.