Шесть опаленных роз - Карисса Бродбент

том, чтобы услышать это.

— Я не хочу, чтобы ты там был, — сказала я. — Это слишком опасно. Ты — один из детей Ниаксии. Любой бог Белого пантеона возненавидит тебя за это, включая Витаруса. Лучшее, что ты можешь для меня сделать — это уехать отсюда подальше и никогда не возвращаться.

Мои слова были резкими, отрывистыми и холодными. Тот же тон я использовала, когда говорила Мине, что не могу остаться с ней, или когда прогоняла Фэрроу, когда он задавал слишком много вопросов. Мой голос был твердым, как железо.

Такой тон обычно отсылал их прочь с насмешкой и покачиванием головы.

Но Вейл не отпустил меня.

— Должно быть, это тяжело, — пробормотал он. — Нести на себе груз стольких привязанностей за столь короткую жизнь.

Мои глаза яростно горели. Мне пришлось зажмуриться, сдержать внезапный судорожный вдох.

Никто никогда не видел этого раньше. Никто не видел любви в моем холодном отсутствии. Мне всегда было легко позволить им поверить, что я этого не чувствую.

Все это время я думала, что это я изучала Вейла, но это он изучал меня.

Но в один ужасный момент я ясно увидела, насколько ценным было это… то, что мы построили.

Я никогда больше не встречу никого похожего на Вейла.

Останься, хотела я сказать ему. Останься со мной. Мне все равно, если это погубит нас обоих. Мне все равно, если это проклянет весь мой город. Останься, останься, останься.

Но я отстранилась от него и подошла к своей сумке, которая лежала у изножья кровати. Роза была немного помята, а лепестки сплющены с одной стороны. Я должна была ему две розы. Сегодня у меня была только одна, эта уродливая, однобокая и деформированная, но все еще вечно живая.

Я ненавидела эти розы. Я так сильно их ненавидела.

Вейл потянулся ко мне, но я лишь сжала розу в его руке.

Я встретилась с его янтарными глазами.

Останься, умоляло мое сердце.

— Иди, — сказала я. — Я ухожу, и тебе тоже пора идти.

Вейл знал меня лучше, чем Фэрроу. Лучше, чем Мина.

К его чести, он не просил меня не уходить.

ТЫ МОЖЕШЬ ПОЧУВСТВОВАТЬ это в воздухе, когда бог рядом. Воздух разрывается и дрожит, как невидимая молния, висящая в дыхании и трещащая по коже.

Ощущения были точно такими же, как и в тот день, все эти годы назад.

Я скакала так быстро, как только мог нести меня мой бедный измученный конь. К тому времени, когда я вернулась в Адкову, уже близился закат и зверь был близок к падению. Когда я подъехала к моему дому, я практически спрыгнула с коня, распахнула входную дверь и стала неистово звать Мину.

Я проверила свой кабинет, ее спальню, кухню. Дом был пуст.

Я хотела верить, что она просто уехала в город. Но волосы на моих руках встали дыбом.

Может быть, какая-то часть меня знала, что я увижу, когда открою заднюю дверь, ту, что вела в поле.

Дверь открылась, и на мгновение я снова стала ребенком, который стоял в этом дверном проеме, смотрел, как отец стоит на коленях в этих злосчастных полях, испытывая то же жуткое ощущение божественного страха.

Мина стояла на том же самом месте, спиной ко мне, в окружении кустов диких роз.

Воздух был неподвижен. Безмолвен.

Впервые за несколько месяцев она держалась прямо. В грязи вокруг нее не было ни пылинки кожи цвета слоновой кости.

— Мина, — позвала я.

Мой голос дрогнул. Мои шаги замедлились, когда я приблизилась.

Мина не повернулась. Ее голова была наклонена вверх.

Над нами кружили, кружили облака.

И там, в центре этих облаков, находился Витарус.

Глава

21

Витарус был прекрасен.

Все боги были прекрасны, и все смертные знали это. Но когда люди говорят, что боги прекрасны, вы представляете себе красоту человека, возможно, даже красоту вампира, нестареющего и совершенного.

Нет. Нет, это было совсем не так. Красота Витаруса была красотой горного хребта или грозы, красотой солнца, отражающегося от горизонта равнины, красотой свирепой летней бури, которая убивает половину городского скота, трагической красотой тела оленя, гниющего и возвращающегося в землю.

Витарус был прекрасен, как смерть была прекрасна за мгновение до того, как заберет тебя.

Он опустился на землю, но ноги его не касались, а парили над кончиками редкой травы. Он был высок и грозен. Его волосы и глаза были вечно меняющимся золотом солнечного света и пшеничных полей, а кожа сияла бронзой. На нем были свободные брюки из шелка и длинный халат без рукавов, который при каждом моргании казался то зеленым, то золотым, и он был распахнут, обнажая худой торс, покрытый силуэтами цветов и листьев. Его руки и предплечья были темнее, чем все остальное, вплоть до локтя — они выглядели непохожими друг на друга, хотя я не могла понять, почему, ведь я была поглощена собственным непреодолимым страхом.

Его окружал мерцающий белый туман. Когда он подошел ближе и его влажность прилипла к моей коже я поняла, что это был водяной пар. Трава шелестела, зеленела, и увядала под его ногами.

На мгновение его присутствие парализовало меня.

И тут его бескорыстный и жестокий взгляд, упал на мою сестру. Мина сжалась, как лань, загнанная в угол волком, и это зрелище пробудило во мне все дикие защитные инстинкты.

Я даже не помнила, как добежала до поля.

— Уходи, — прорычала я, отпихивая Мину в сторону и падая на колени перед Витарусом. — Уходи, Мина.

Я не стала оглядываться, чтобы проверить, послушала ли она меня — ведь бежать было некуда.

И я не смогла бы, даже если бы захотела, ведь глаза Витаруса встретились с моими. В них было миллион цветов неба и земли, все оттенки лучистого солнца и грубой грязи.

— Это была не она, — сказала я. — Она невиновна. Она не сделала ничего такого, что могло бы тебя обидеть.

Его взгляд был настолько завораживающим, что я не сразу вспомнила, что нужно склонить голову. Я опустила подбородок, но крепкая хватка снова подняла его. Прикосновение кожи Витаруса к моей вырвало из моего горла вздох.

Меня одолело головокружение, а по телу пробежала волна жара и слабости. Я ощутила дыхание смерти на моей коже, слишком знакомое ощущение, которое я не чувствовала настолько сильно уже очень давно. Мой взгляд переместился на потемневшую кожу предплечья Витаруса, и природу его рук, ту, которую я не