Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны - Семен Красильщик

Дело осложнялось, но, к счастью, штаб находился в том же направлении, куда нам было нужно, а информация сама шла к нам в руки. Мы пошли по ярко освещенной луной лесной дороге в сопровождении десятка немецких солдат, беспрерывно болтавших, словно школьники, возвращающиеся с футбольного матча.

На рассвете 24 апреля мы пришли в штаб дивизии СС «Мертвая голова». Меня посадили за письменный стол. Потом пришел лейтенант танковых войск и принялся осыпать меня бранью. Я пытался и ему рассказать о моей миссии милосердия, но безрезультатно. Появился еще один лейтенант и замахал кулаком у меня перед носом. Он высказал все, что думает о нас с тех пор, как мы начали бомбардировку немецких городов. Я сказал ему, что это начали не мы, а немцы, что мы, наоборот, хотим прекратить бомбежки и избежать уничтожения людей и имущества. Но он совсем разошелся, и я опять вспомнил о матери. На сей раз, думал я, я ввязался в такое, с чем мне не справиться. Однако, дав выход своей злобе, допрашивавшие меня немцы поутихли и продолжали разговор уже с большим пониманием.

Было уже шесть часов утра. Я заявил, что нам не найти общего языка и нет смысла продолжать разговор.

Сказал, что мне нужно встретиться со своим командованием. Они ответили, что напрасно я на это надеюсь. Тогда я попросил доставить меня в штаб более высокого немецкого командования. К моему удивлению, они согласились. Нас посадили на заднее сиденье «мерседеса», лейтенанты сели впереди. Нас сопровождал двойной эскорт — впереди и позади нас двигались мотоциклы.

Немцы возили нас взад и вперед по той самой территории, которую мы и собирались обследовать. Мы встретились поочередно с двумя полковниками, рассказали им нашу историю и оба раза были отосланы к вышестоящему командованию. Дело стало походить на глупую шутку. Мы дважды проезжали через Торгау. Утром 24-го мост через Эльбу был еще цел и находился под охраной. Высились баррикады. Город обстреливала артиллерия. Сопровождающие сказали нам, что русские находятся в 20 километрах к востоку от Эльбы. Мы озябли: в сапогах стояла болотная вода.

Когда мы во второй раз поехали через город, машина остановилась у крепости напротив моста. Потом какой-то впечатляющего вида тип отвел нас в теплую комнату, где на матрасах лежало около 15 американских солдат (хотел бы я знать, что с ними потом стало). По всей видимости, это был конец пути. Я принялся кричать и колотить в дверь.

Пришел охранник, спросил, в чем дело. Я потребовал встречи с командованием. Сказал, что мы прибыли с дипломатической миссией, а с нами возмутительно обходятся. Должно быть, капрал Соловиц хорошо переводил, потому что охранник ответил, что устроит нам встречу с генералом. Нас опять посадили в «мерседес» и в эскорте двух мотоциклов возили по Торгау и его окрестностям. Генерала нигде не было.

Не выдержав, я закричал: «Кто-нибудь же должен отвечать за действия армии!» Мы поехали на восток. После долгого путешествия остановились около деревенского дома. Наш хозяин вошел в дом и вскоре вышел в сопровождении капитана фон Рихтгофена.

Капитан прекрасно говорил по-английски. Он стоял на обочине и в течение 15 минут выслушивал мои призывы. Он был вежлив и внимателен и с сожалением сообщил, что практически ничем не может помочь.

Я сказал, что вопрос слишком важен для того, чтобы излагать его, сидя на заднем сиденье автомобиля, и спросил, нет ли какого-либо другого места, где можно было бы его обсудить обстоятельно. В ответ капитан предложил мне прогуляться.

Пока я изо всех сил убеждал его, мы успели пройти несколько кварталов. Я все время говорил о тщетности сопротивления и «сострадании» к солдатам. В конце концов он сказал, что согласен со мной, и что командование прекрасно сознает всю сложность положения, и что он поговорит с майором. Он вернулся в дом и пробыл там минут двадцать.

Я ждал. Наконец капитан вышел. Его одолевали сомнения. Ему казалось странным, что мы углубились в их расположение, вместо того чтобы встретиться с немецкими солдатами ближе к реке. Он недоумевал и по поводу скрещенных сабель у меня в петлице[34]. Тогда я спросил, кому же еще могли поручить пробраться на территорию врага и найти там человека, у которого достаточно проницательности и власти, чтобы принять разумное решение. Я, может быть, и не убедил капитана, но он отнесся ко мне с пониманием и сказал, что сделает все возможное, чтобы воздействовать на майора. Он пояснил, что майор из разряда старых вояк и ему предстоит тяжелая внутренняя борьба с уязвленной гордостью. Он же, фон Рихтгофен, тем временем лично обсудит вопрос с генералом.

Мы снова отправились в путь. Впятером погрузились в машину, а капитан сел в коляску мотоцикла. Объехали несколько деревень, но генерала не обнаружили. Я не знал, куда мы, собственно, попали, но старался этого не показывать. И лишь когда мы вернулись в город, с которого начали свое путешествие, до меня дошло, что это Эйленбург. Подъехали к бункеру, спустились вниз, прошли по коридорам, забитым солдатами, и попали в большую комнату с длиннющим столом посередине. Вдоль стола на скамьях сидели солдаты.

Было около 18.00. Капитан несколько раз уходил беседовать с майором, потом возвращался и повторял, что все дело в самолюбии майора. Около полуночи он сказал, что, если к утру решение не будет принято, он, невзирая на упрямство майора, сам подготовит войска к капитуляции. Я знал, что наша 69-я дивизия расположена прямо напротив бункера, на противоположном берегу Мульде. А правее по флангу моя дивизия «Тимбервулф». Я хотел, чтобы в обеих американских дивизиях знали о намерении немцев капитулировать, и сказал фон Рихтгофену, что необходимо как можно скорее сообщить об их планах на другой берег. Он попросил меня письменно изложить просьбу о принятии капитуляции и сказал, что попробует убедить майора подписать ее.

Около трех часов утра 25 апреля фон Рихтгофен сообщил что бумага уже у майора. Несколько позже я узнал что он лично доставил ее майору и потом получил ультиматум от 69-й дивизии с требованием капитуляции к 6 часам утра.

Фон Рихтгофен сказал солдатам — их было около пятидесяти, — что он, тщательно взвесив все как солдат и просто как человек, пришел к выводу, лучше сдаться. Но добавил что предоставляет им право самим решать этот вопрос. Он несколько раз упомянул меня, восхваляя «благородство» моих усилий. Его торжественная речь несколько раз прерывалась аплодисментами. Когда он закончил слушавшие по очереди подходили, чтобы пожать мне руку. Оружие свое они грудой свалили на столе.

Ровно в 6.00, выходя из туалета, я услышал свист снарядов. Я и шедший впереди солдат одновременно бросились на землю. Когда огонь начал смещаться к югу, мы оба, американец и немец, кинулись к бункеру. В течение полутора часов 69-я дивизия обстреливала Эйленбург. Потом наступило затишье.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});