Versipellis - Мирослава Миронова

слезы, прикиньте? И сижу, молюсь за упокой птички, — водитель вновь расхохотался, но быстро затих, погруснев. — Да… Потому ко всему живому с теплотой и трепетом. И детей своих этому учил и внуков буду. И черт бы с ним: оборотень, человек, какая разница?

Когда "Скорая" припарковалась у нужного дома, человек со всем великодушием хотел помочь занести Викторию, но Брут его вовремя остановил. Поднимались молча, в крохотный старый лифт внести девушку на руках не получилось. Арес трижды постучал и дверь, в полном изумлении, открыл Арман.

В офисе федеральной службы контроля, в полдень…

Агент, перекатываясь с пятки на носок, ждал своего часа у массивной дубовой двери. Она не пропускала звуков, но ему казалось, что там для него уже подготовили кипящий котел. Из кабинета вынырнул директор ФСК, жестом пригласил подчиненного войти и тут же захлопнул за ним дверь. В воздухе сквозило такое напряжение, что, казалось, рукопожатие могло бы убить током обоих, и агента и Леонарда Себулу. Тот, развалившись в кресле начальника, раскуривал сигару.

— Проходи, садись, — сказал он с подозрительным добродушием. Мужчина подчинился. — Знаешь, почему ты здесь?

— Я провалил важное задание, — ответил он, опустив глаза. — Готов понести наказание и…

— Не в то русло, попробуй ещё раз, — скучающе прервал его министр.

Округлив глаза, агент встал, вытащил из кобуры служебный пистолет, жезл с амулетом из петли, удостоверение, сложив их грудой на стол, и уже потянулся сорвать собственные погоны, когда Себула расхохотался. Истерично, неконтролируемо. На его глазах выступили слезы, а отекшая кожа лица мелко подрагивали в такт, отражавшемуся от стен, смеху. В миг он посерьезнел, но сохранил доброжелательный тон:

— У вас инструкции на такой случай есть, о которых я не знаю? Как один все, ей-богу. Да, садись ты, в конце концов. Давай-давай.

Себула достал из под стола полупустую бутылку виски и стаканы. Уверенным движением разлив спиртное, подал, совсем уж растерявшемуся, мужчине.

— Но, в чем-то ты прав. Действительно провалился. Но наказывать тебя мне нет смысла, — он лениво выпустил дым сигары и, словно придя в себя, махом выпил виски. — Будешь в моем личном подчинении. Ты и твои люди, если такие остались. С твоим директором все улажено. И будешь должен мне в любом моем статусе и местонахождении. Понял?

За городом…

Когда Оден взвыл, мы принялись собираться. Путь предстоял недолгий, но сложный: через горный склон по серпантину и затем, ближе к ночи, назад в город. Мы двигались нестройной молчаливой шеренгой несколько часов, на открытой местности побежали и, будучи вновь скрытыми кронами столетних деревьев, перешли на шаг. И все казалось таким спокойным и обыденным, таким, как оно всегда должно было быть.

Когда заканчивался первый час карабканья по горе, Хорс внезапно повеселел, стал тянуть заметно уставшего брата за шкирку, как будто мог его унести, и, потеряв энтузиазм к этой затее, вырвался вперёд. Там его схватила в охапку старушка — оборотень, но в человеческом обличии, вся увешанная бусами и браслетами. Из ее объятий внука вырвал другой волк, крупный и седой, принявшись облизывать его и играть. Третий же, поняв, что пока щенок ему не достанется, бросился к младшему с не меньшей радостью. Приободрившаяся стая поднималась к пещерному логову.

К моему удивлению, порыв старческого счастья от встречи быстро прошел. Щенки и Селена разбрелись по, заготовленным для них, местам отдыха. Скорее не из реальной усталости, а повинуясь наказу вожака и старейшин. Остальные же собрались у входа в убежище. Миранду приняли с большим уважением. Оказалось, что у нее и Деви, той самой бабушки Хорса, был общий знакомый, о чьих выходках они вдвоем, тихо и в стороне, рассказывали истории. Волки Найл и Ронан же допытывали у пришедших последние новости.

— А ещё недавно финансирование сократили, теперь не только мы, но и люди за свои деньги форму покупают, — сокрушался бета из стаи Одена, работавший на лесопилке.

— Сам уже пристрастился природу губить? Нравится? Карьеру будешь строить? — презрительно фыркнул один из старейшин. — Я лучше послушаю того, кто нашего мальчика обучал. У него то явно сохранилась честь.

И он, Найл, совсем седой с торчащей клочьями шерстью, перевел взгляд на меня. Вожак вскользь уже объяснил причину моего присутствия здесь, что вызвало лишь грустные, но полные понимания взгляды.

— Расскажи-ка нам, Алекс, сын Либера, как ты будешь проблему свою решать? — увидев мой, несколько оторопевший взгляд, он уточнил. — Ты ж не оставишь щенков и волчицу у того живодёра? Ты мне показался славным представителем вида. Даже… — он приблизился ко мне и тихо шепнул. — Получше брата твоего.

Разумеется, Вендиго все слышал. Он всегда все слышал, но никогда не реагировал. Я сглотнул и, набравшись смелости, со всей почтительностью сказал:

— Уважаемые старейшины, именно по этому вопросу я и хотел просить вашего совета и наставления.

Все притихли. Даже женщины, до этого смеявшиеся своим разговорам, посмотрели на меня. Оден перевел взгляд на Ронана, своего отца, и, получив ответный кивок, встал сам и, одним лишь жестом, поднял всю стаю. Они одобрительно, но с некоторой опаской оглядывались на меня, скрываясь в пещере. Мама, глубоко вздохнув, подозвала брата и вместе с ним удалилась. Сказать, что я тогда растерялся — не сказать ничего. Возможно, это была традиция общения со старейшинами, возможно, так им легче просить совета Луны, или просто все решили оставить безумца на воспитательную беседу о приличиях одного, я не знал. Но, не смотря не на что, я не сомневался в том, что все делаю правильно.

— И о чем же ты хочешь узнать? — мелодично проговорила Деви, присаживаясь рядом, она все ещё сохраняла человеческую форму.

— Я считаю, что нынешняя система адаптации уродлива в своей сути, — планомерно начал я, но Найл меня остановил.

— Все это мы уже слышали и знаем. А моя жена, — он кивнул на старушку. — получше даже многих из тех, кто со ступенями.

— Я хочу изменить это, — чуть помедлив, ответил я. — Хочу помочь не только тем щенкам, но и всем оборотням. Тем, кого пытают в изоляторах, кого сгоняют под дула автоматов каждое полнолуние, кто вынужден жрать капсулы с сублиматом, скрываться, терпеть унижения…

Я уже не говорил, я кричал. И каждое слово отражалось от стен пещеры, от крон деревьев, улетало на самое солнце и пробуждало во мне огонь. Я чувствовал, как становлюсь от него сильнее. Никогда, никогда раньше я не испытывал этого чувства. Меня заперли в людском мире, когда оно ещё не могло пробудиться и теперь я нашел в себе это пламя.

— И на что ты готов ради своей, несомненно,