Неспящая красавица - Тэффи Нотт

нахмурилась. Кажется, они подумали об одном и том же. Девушка в два счета достигла пролета, но на лестнице никого не оказалось. Неужто почудилось?

Она уже хотела было вернуться к разговору, но Долгорукий ее опередил и поспешно спустился по лестнице.

– Петр Борисович! Мы не закончили, – удивленно окликнула его Надя.

– Я сказал все что мог, Надежда Ивановна. Прошу простить.

И не слушая больше ничего, князь скрылся из виду.

Все это было в высшей степени странно. Не похоже, что Долгорукий врал, он выглядел испуганным и пристыженным одновременно. Наде казалось, что настолько умело лицедействовать Долгорукий все же не умел. Но поцелуй… Мать и дядя были кузенами. Надя повела плечами. От этой мысли становилось неуютно. Какие еще семейные тайны ей предстояло узнать?

Приемная хозяина особняка пахла затхлостью. Сумрак, скопившийся в отдаленных углах комнаты, казался Наде живым, таил в себе опасность. И все же она твердо шагнула внутрь, намереваясь найти кабинет дяди. Прогнившие половицы жалостливо скрипнули. Надя с подозрением осматривала каждый дюйм комнаты, вздрагивала от малейшего шороха, но не останавливалась.

Ветер гулял где-то под крышей, под половицами шуршала мышиная семья, кажется, разбуженная неожиданным шумом. Надя поежилась. Словами не передать, как ей было от всего этого неуютно. А больше всего страшило то, что ждало ее впереди. Не неизвестность, а наоборот – новость о том, что дядя… словом, что с ним что-то случилось. Они не виделись все эти двадцать лет, поэтому по-настоящему горевать по нему Надя, пожалуй, не смогла бы. Но детские воспоминания о дяде Владимире и его доме хранили исключительно приятные моменты.

За следующей дверью обнаружился и кабинет Владимира Александровича.

Тяжелые шторы, закрывали пол-окна. У стены стоял аккуратный секретер, который скорее ожидаешь увидеть в кабинете у дамы. Пара шкафов с лаковыми дверцами, расписанными затейливым узором. В другом конце кабинета – уютный диванчик, кофейный столик, пара кресел. По стенам картины, портреты. В одном из них Надя узнала прадеда. Дед матери и дяди, один из первых Адлербергов в России. Насупленный взгляд на темном полотне строго смотрел на своих потомков даже сквозь века.

Внимание Нади сразу привлек гобелен, раскинувшийся едва не на полстены, обыгрывающий какой-то средневековый сюжет масштабного сражения. Он наверняка остался здесь еще с тех времен, когда общество было увлечено идеями романтизма. Но Надю полотно привлекало отнюдь не поэтому: она помнила его. И всадников в забавных доспехах, и крупный узор нитей. А главное, дверь, что притаилась за ним.

Одним резким движением, подняв облако пыли, Надя дернула за край гобелена. И точно, между деревянных панелей виднелась ручка. Надя с замиранием сердца потянула дверь на себя, и та очень знакомо скрипнула.

Внутри сразу становилось ясно, что кабинет, оставшийся за стеной, был лишь фасадом. Настоящее таинство работы алхимика свершалось, несомненно, здесь. Вместо скромного секретера – массивный дубовый рабочий стол с многочисленными ящичками, письменными принадлежностями, электрической лампой с абажуром. Позади – несколько шкафов, где за стеклянными дверцами вперемешку с книгами притаились какие-то склянки.

Но центром кабинета, без сомнения, являлся огромный камин. Портал его был сделан из темно-зеленого камня с интересными красными вкраплениями. Внимание Нади привлекли вещицы, что были расставлены сверху. Например, декоративная ваза с крышкой, покрытая толстым слоем пыли. Но Надя все равно ее узнала: подошла к камину, провела пальцем по крышке вазы, и сквозь серую дымку проступил слой эмали, на котором танцевали нарисованные медведи.

Воспоминания вспыхнули в голове яркой картинкой. Однажды она нечаянно разбила эту вазу. Матушка кричала и даже хотела наказать за небрежное обращение с чужими вещами – слез тогда было на целую вазу. А дядя сказал, что это всего лишь ваза. И собрал ее обратно. Странно, как она могла позабыть?

Надя тяжело опустилась на диванчик перед камином, жалобно скрипнули рассохшиеся ножки. Дернула пуговицы на косом воротнике блузки. Воспоминания нахлынули на нее разом, обрушиваясь, словно лавина, путаясь. Вот она сидит на диванчике рядом с дядей, они пьют чай, и дядя протягивает ей свои часы. Капля крови на пальце, боль. Но потом это кажется неважным, потому что… Мама тянет ее куда-то за руку, все платье в крови, так много не может накапать с пальца, да и боль гораздо сильнее, мешается с острым чувством обиды и страха.

Надя с трудом протолкнула воздух в легкие, вздохнула судорожно, выныривая из воспоминаний. Они будто тянулись к ней, прорывались сквозь завесу, но как только Надя пыталась потянуться к ним навстречу, в висках начинало ныть и все вновь подергивалось дымкой.

Затуманенный воспоминаниями взгляд скользнул дальше, и Надя почувствовала, как внутри все похолодело. Среди прочих безделушек на камине стояли фотокарточки. Сам дядя, их с матушкой детская фотокарточка, фотокарточка со свадьбы ее родителей, она маленькая в каком-то смешном пышном платье. И еще одна…

Надя вскочила, схватила рамку с полки, едва не роняя остальные, торопливо протерла пыль со стекла прямо белоснежным рукавом блузки. С пожелтевшей бумаги на нее смотрели счастливые молодожены. Она в белом свадебном платье какого-то смешного фасона и рядом мужчина в праздничном наряде. Надя вгляделась в лицо повнимательней, почти не дыша.

– Как такое может быть? – вырвалось у нее. С фотокарточки ей улыбался Андрей Голицын.

Что это такое? Провалы в памяти? Какое-то ужасающее совпадение? Может, были какие-то дальние родственницы, похожие на нее? Может, сестры отца?

Надя долго всматривалась в лица на фотографии, пока они не стали расплываться перед глазами. Повертела рамку в руках, но ни подписей, ни каких-либо других подсказок не нашла. Тогда она вернула фотокарточку на место и отвернулась. С этим разберется потом.

Надя перешла к рабочему столу дяди. Кажется, Владимир Адлерберг не был склонен к педантичному порядку: в пыли и паутине лежали книги, листы с заметками – по большей части алхимические формулы, Надя едва ли понимала одну восьмую написанного. Словно бедный родственник, с краю примостилась пыльная чайная чашка. Но в первую очередь в глаза бросалась тонкая книжица в кожаном переплете. Кажется, она должна была завязываться шнурком, но книжку будто кто-то читал и небрежно бросил на стол. И, в отличие от других предметов, пыли на ней не было.

Надя аккуратно ее открыла. Это была записная книжка. С первых же страниц на нее смотрел поток текста, разбавленный формулами. Небрежно записанные даты пометок, какие-то рисунки на полях… Что-то вроде рабочего дневника?

Девушка принялась листать страницы, пытаясь вычленить из написанного хоть что-то, что бы проливало свет на происходящее. Первая запись датирована 1869 годом. Далековато от насущных событий. Надя пролистала дневник, пытаясь отыскать что-то