Год в Ботсване - Уилл Рэндалл

К моей досаде, обнаружилось, что в глазах рабочей силы — число которой колебалось от трех до семи человек в зависимости от дня и их других обязательств — просто из-за того, что мне доверили ключи от машины, я de facto стал боссом. Нет необходимости говорить, что для подобной роли я не подходил никоим образом. Что еще стало совершенно очевидным, к моему величайшему расстройству — и это чувство не оставляло меня на протяжении всего пребывания в Африке, — что моим коллегам еще проще было воспринимать меня в данном статусе потому, что я был белым. Именно тогда я осознал, насколько глубоко и неизгладимо колониальная история последних двухстолетий въелась в менталитет африканцев. Каким-то образом, даже не отдавая себе отчета в происходящем, эти люди, в особенности необразованные, позволяют белым распоряжаться собой, вопреки всем усилиям некоторых правительств установить равноправие. Я горячо желал тогда — так же, как и сейчас, — чтобы такого больше не было.

Поскольку в тот первый день как будто каждый горел желанием поучаствовать в поездке, мы все вместе и отправились с холма за стройматериалами. Клевер сделал очень точный, как впоследствии оказалось, расчет требуемого количества краски и уже разработал цветовую палитру: зеленый для крыш и дверей, бледный песочно-коричневый для наружных стен и чистый белый для классных комнат — все в сочетании с природным окружением. Валики, кисти, наждачную бумагу, лотки для краски и растворитель также загрузили в джип.

— А теперь перейдем к самому главному, — провозгласил Клевер, причмокнув губами, и с этим мы двинулись в супермаркет. — Чем ты будешь нас потчевать?

Грэхем оставил мне некоторое количество пул (на языке тсвана это слово означает «дождь», что весьма ясно указывает на важность местной валюты) от церковного фонда, учредившего школу и финансировавшего ее деятельность. По его замыслу нам лучше было закупать продукты для приготовления обеда, нежели тратить слишком много времени на дорогу до дома и обратно. Увы, я едва ли имел представление, что именно покупать.

— А сами-то вы что хотите?

— Bogobe!

Когда мне объяснили, что это такое, мы купили двадцатипятикилограммовый куль муки сорго.

— Мясо!

Высоченный, от пола до потолка холодильник был наполнен разнообразными кусками мяса не менее разнообразных животных — помимо тех, что были мне знакомы, еще и множества других, которых я не мог представить даже в живом виде, не говоря уж о том, чтобы распознать в мертвом: импалы, куду и еще четыре или пять видов антилоп. Бригада выбрала какие-то крайне разрозненные жирные куски говядины, которые, как я заметил, стоили почти столько же, сколько и высококачественное, на мой взгляд, мясо.

— Овощи!

Морковь, капуста, зелень и репа — со всем этим проблем как будто не возникло.

— И пироги! — потребовал Габамукуни, падкий до сладкого юноша, пристрастие коего разделяли, кажется, и все остальные.

— Да, чтобы было с чем попить чай во время перерывов! — согласился я. И в «Горячем хлебе» мы запаслись замороженными булочками.

Как только под тщательным присмотром специалистов я научился стряпать «bogobe» — нечто вроде овсянки, только из сорго; это блюдо готовится в большой кастрюле на открытом огне и подается с тушеным мясом и овощами, — бригада усердно принялась за ремонт школы. В жару, в пыли и грязи. Мало-помалу, впрочем, строения начали приобретать более приличный вид. К счастью, в двух душевых за одним из зданий имелась проточная вода, так что вскоре после прихода рабочих я начинал разводить огонь, варить кашу и накрывать стол под деревьями, окружавшими постройки. Около полудня все заканчивали работу. Это напоминало мне обеды во Франции, хотя еда здесь приканчивалась в рекордные сроки, да и красное вино отсутствовало.

По завершении обеда каждый находил себе уютный уголок, дабы вздремнуть — какой же обед без сиесты? Мои изнеженные кости отказывались испытывать комфорт в тех позах, что принимали другие, и чаще всего мне приходилось устраиваться на заднем сиденье джипа.

Естественно, чем дольше мы работали сообща, тем лучше узнавали друг друга, но уже с самого начала мне доставляло большую радость, что ко мне ни в коем случае не относились с подозрением. Эти люди были такими добродушными, что охотно принимали меня таким, каким я им и представлялся, и пока я был тактичен с ними, они сами вели себя так же по отношению ко мне. Вскоре они уже забрасывали меня всевозможными вопросами о моей жизни в Англии. Сколько мне лет? Долго ли я работаю учителем? Женат ли я?

Когда на последний вопрос я ответил отрицательно, последовало многословное и даже несколько грубоватое обсуждение, кто мне лучше всего подошел бы. Каждый из них, казалось, знал ту единственную, которая послужила бы мне идеальной парой.

В свою очередь, я много чего узнал об их жизни. Большинство рабочих оказались верующими. Хотя все они были христианами, но принадлежали, тем не менее, к совершенно разным конфессиям. Соперничество между церквями сродни соперничеству между футбольными клубами. Чтобы включиться в их разговор, я заявил, что придерживаюсь англиканства, — точно так же я объявил бы, что болею, скажем, за «Астон Виллу». Несмотря на веру в христианского бога, многие из них оставались очень суеверными, и потому, если вдруг возникали затруднения, каждый предлагал собственное решение проблемы. Когда однажды Клевер пожаловался на головную боль, вызванную главным образом вдыханием ядовитых паров краски в жарких классных комнатах на протяжении целого дня, тут же последовало множество предложений, как ему лучше всего излечиться, — в числе советов были и такие, как постоять на голове, употребить некое отвратительное варево, главным ингредиентом которого было что-то типа тухлой рыбы, или же доехать до соленого озерца и наглотаться тамошней тошнотворной воды — именно это средство Клевер и выбрал. Последовавшая рвота, очевидно, в миг его исцелила. Когда позже мы ехали назад в школу, он утверждал, что весьма доволен результатом.

Увы, стало совершенно очевидно, что недуг юного Габамукуни столь простым методом не излечить. Габамукуни, стильный юноша, испытывавший явное пристрастие к американским спортивным костюмам, кроссовкам и довольно диковинным здесь банданам, которые он повязывал по самые глаза, в действительности являлся смотрителем школьной площадки и с началом следующей четверти должен был также переехать на новое место. С помощью Клевера Габамукуни уже привел в порядок лужайки и высадил на квадратных клумбах многолетние растения — на фоне окружающей дикой природы упорядоченная аккуратность его трудов выглядела еще более впечатляюще. Габамукуни был дружелюбным парнем, всегда готовым прийти на помощь, однако необычайно тихим, что поначалу я объяснял его стеснительностью. Вскоре, однако, у меня появились подозрения, что тут проблемы значительно серьезнее. Хотя ему было едва ли больше двадцати, он поразительно быстро уставал и часто спал после обеда, к которому практически не притрагивался. Когда я однажды застал Габамукуни во время приступа кашля, перепачкавшего густой темной кровью бандану, которую бедняга прижимал ко рту, мы с Клевером отвезли его в лечебницу, располагавшуюся в небольшом торговом комплексе в нескольких сотнях ярдов вниз по дороге. Вернувшись через пару дней, Габамукуни потряс передо мной флакончиком с таблетками, однако каких-либо дальнейших объяснений давать не захотел. Поскольку коллеги его проявляли безразличие, хотя и без признаков враждебности, я лишь некоторое время спустя понял, в чем же заключалось дело.