Широкое течение - Александр Андреев

Алексей Кузьмич, вставая, оповестил:

— Решили идти в лес, не будем терять времени!

Выйдя из беседки, все лениво разбрелись по траве, скрываясь от жары в тени деревьев. Захмелевший Дмитрий Степанович, сладко зевнув, с завистью взглянул на окна дачи и сказал серьезным и озабоченным баском:

— Вы, товарищи, идите, гуляйте, я вас догоню… — И сторонкой, огибая кусты и лукаво ухмыляясь, направился в свою комнату.

Володя Безводов окликнул его:

— А сливаться с природой, Дмитрий Степанович?

Учитель приставил палец к усам, прося не подымать шума, и, высокий, сутуловатый, пошел спать.

Савельевна осталась прибираться по хозяйству, остальные, выйдя за калитку, побрели по заросшему травой переулку мимо опрятных изгородей к сосновому бору.

6

Антон все время искал повода остаться наедине с Таней. Но она до самого леса вела за руку Игорька, ни на шаг не отставая от Елизаветы Дмитриевны. Когда же вступили в лес, Алексей Кузьмич с Семиёновым ушли вперед, о чем-то споря; Елизавету Дмитриевну и Володю Игорек увлек к пруду, и Антон очутился, наконец, с глазу на глаз с Таней.

Лес гулко звенел от перекличек множества москвичей, понаехавших сюда провести воскресный день.

Некоторое время Антон и Таня двигались молча, не глядя друг на друга, как бы разобщенно, удаляясь в сторону, где было тише, глуше. Таня изредка нагибалась, поднимала шишку и кидала ее, намереваясь попасть в ствол, и когда ей это удавалось, то детски-довольная улыбка озаряла ее лицо. Антон все время собирался с духом заговорить о том, что его волновало, и не решался. «Вон у той сосны, вон на той поляне», — намечал он и проходил дальше; а она, чувствуя, что он намерен сообщить ей что-то важное и значительное, молчала и ждала.

— Куда мы идем? — приостановившись, спросила Таня.

— Куда-нибудь, — ответил Антон, не задерживаясь.

Они вышли на просеку. Огромные стальные опоры, соединенные тяжелыми провисающими проводами, тянулись по узкому прорубленному коридору; знойный воздух был насыщен их унылым металлическим гудением.

Миновав просеку, углубившись в лес, где не слышно было никаких звуков, Антон и Таня остановились, недоумевая, как быстро, незаметно и далеко они ушли. Дольше молчать было невозможно; взглянув в лицо Тани, Антон, наконец, решился и спросил:

— Вы собираетесь выходить замуж?

Рука ее, занесенная для броска шишки, застыла в неловком положении, затем медленно опустилась, в темных глазах родились колкие золотистые иголочки.

— Откуда вы знаете? — спросила она, подождала ответа и, увидев побледневшее лицо Антона, опять спросила, чуть понизив голос: — А вам так важно об этом знать?

— Вы даже не представляете, как мне это важно знать… — вздохнул он тяжко и обреченно.

Таня нахмурила брови, помолчала, как бы подыскивая ответ, отряхнула с юбки приставшие сосновые иголки и сказала:

— Я знала, что вы спросите об этом. — Вздохнула и ответила откровенно: — Ну, что ж, я вам скажу: собираюсь.

Антону почудилось, будто сосна, возле которой он стоял, покачнулась и начала валиться на него; он уперся в нее плечом, покраснел от мучительного напряжения, стиснув зубы и морщась. Таня нагнулась, подняла пахнущую смолой шишку, погладила ее и, присев, положила опять на землю.

— Собираюсь, — повторила она с грустной улыбкой, — да вот все никак не могу решиться, откладываю…

Антон рванулся к ней почти исступленный, сжал ей руку и проговорил поспешно и с мольбой, точно боялся, что она откажется от своих слов:

— Не выходите за него, Таня, не выходите…

— Почему? — вырвалось у нее.

— Не выходите, — повторил он настойчиво. — Не нравится он мне… Ну что в нем хорошего, в этом Семиёнове?

Круглые темные глаза ее, наливаясь смехом, сужались, подбородок дрожал, и, не сдержавшись, она засмеялась неожиданно и громко:

— Если мне выходить замуж только за того, кто понравится вам, то я навсегда, пожалуй, останусь вдовушкой или вынуждена буду выйти за вас. А Ивана Матвеевича вы плохо знаете. Он очень порядочный человек, внимательный, добрый…

Усмехнулся и Антон:

— Если бы вы знали, как горько видеть… когда девушки… выходят замуж за других… тогда бы вы не смеялись. — Он почувствовал, что ему сразу стало легче: самое страшное, чего он больше всего боялся, как бы отдалилось от него. Надолго ли — неизвестно, да это теперь и неважно. Он знал, что недостоин ее: она слишком хороша, умна… Но ведь и он меняется, и тоже к лучшему; за год он изменился неузнаваемо… Потоптавшись в смущенном молчании, он прибавил:

— Я не хочу, конечно, чтобы вы вообще не выходили замуж, а подождали бы немножко… Ну, год хотя бы.

— Почему год? Я ждала больше. Дальше что?

Он не ответил, а она с покорным видом согласилась:

— Хорошо, я подумаю над вашим советом, и может случиться, что и подожду…

— Пожалуйста, Таня, подождите, если это возможно… если это не так срочно. — И, осветив лицо улыбкой, прибавил: — Я вам верю… А как я буду работать этот год!.. — И вдруг огласил лес восторженным мальчишеским криком.

Таня удивленно пожала плечами и усмехнулась. Ее покоряли и удивляли простота и наивность этого человека, его доверчивость, резкий и взволнованный переход от отчаяния к радости.

«Странный парень!..» Она никогда еще не проверяла всерьез своего отношения к нему, — он увлекал ее своей непосредственностью, свежестью, бьющей через край силой. С ним ей было хорошо, светло, даже беспечно. Она не могла забыть той сцены, когда он, ворвавшись к Антипову, увез Люсю, не могла забыть выражения его лица, и она, не признаваясь себе в этом, немножко завидовала той девушке: почему это он не за ней приехал тогда?.. Порой он, большой, беспокойный и решительный, представлялся ей беспомощным, обиженным, и ей хотелось погладить его…

Вот и сейчас ей захотелось провести рукой по его волосам, убрать со лба упавшую прядь. Но вместо этого она, задумавшись, погладила шершавую кору ствола, нечаянно коснулась липкого смоляного потека, отдернула руку, понюхала пахнущую смолой ладонь, сказала:

— Идемте назад.

— Постоим еще немного, — попросил он и медленно огляделся, словно стараясь запечатлеть в памяти это место. В лесу висели мягкие теплые тени, кое-где прошитые тонкими световыми нитями; вверху, в просветах между вершинами деревьев, виднелось голубое небо; непоседливо сновали птицы, и вниз, тихо струясь, падали желтые иголки; одна такая игла застряла в волосах Тани, и Антону казалось, что она колет ей голову, и хотелось вынуть ее.

Антон и Таня обошли пруд. Среди полуголых тучных, зажиревших без физической работы мужчин, загорелых женщин, крикливых и встревоженных мамаш и бабушек с выводками детворы, густо облепившей берега, никого из своих не нашли и направились на речку. Солнце, садясь, косо просвечивало лес, и стволы сосен казались медно-красными, накаленными.

На берегу речушки звенел голос Игорька, играющего с Володей в прятки; увидев подходивших, он помчался к матери с радостным криком:

— Тетя Таня идет! Глядите, я первый их увидел…

На траве была раскинута скатерть, на ней в беспорядке разбросаны остатки еды, открытые консервные банки, две пустые бутылки. Алексей Кузьмич полулежал, ленивый, чуть захмелевший, великодушный. Семиёнов стоял возле скатерти на коленях, заглядывая в пустую консервную банку. Увидев Таню, Иван Матвеевич шагнул к ней навстречу, высокий, худощавый, осуждающий, улыбнулся и сказал, скрывая обиду:

— Что же вы, Татьяна Ивановна, пригласили в гости, а сами удалились, позабыв все и всех на свете.

— Мы искали вас, весь пруд обошли, — проговорила Таня в оправдание и почему-то смутилась, покраснела.

— Долгонько искали, — сказал Семиёнов. — В трех соснах заблудились…

— Знаем мы таких заблудших!.. — насмешливо вставил Алексей Кузьмич. — Сами вот так же заблуждались!..

Таня опустилась на траву рядом с Елизаветой Дмитриевной, попросила:

— Выпить ничего не осталось? В горле пересохло…

— Не стоило бы вам давать, — отозвался Алексей Кузьмич, вынув из зубов трубку. — Но проклятая жалость к ближнему вынуждает. — Извлек из сумки припрятанную бутылку, поставил перед ней: — Пейте и цените мою заботу…

Таня признательно улыбнулась ему, налила вина себе и Антону, но пить не стала — вино было теплое и кислое.

Антон тоже отказался, отошел в сторону и прислонился спиной к сосне.

Скрестив на груди руки, Семиёнов прохаживался по берегу, любуясь закатом, и задумчиво напевал что-то, не раскрывая рта. Потом, взглянув на часы, остановился около Тани, промолвил как будто с сожалением:

— А ведь мне пора домой. Володя, вы едете?

— Нет, — ответил за него Антон.

Володя озадаченно глядел то на Антона, то на Таню и по лицам их не мог догадаться, что между ними произошло.