Тайные тропы (сборник) - Георгий Брянцев

– А может, с собой прихватим? – вырвалось у Андрея.

Никита Родионович покачал головой: нельзя.

Друзья подождали с полчаса. Кибиц не возвращался.

– Ну, пойдем, уже первый час… Зорг, наверно, беспокоится.

…Друзей приняла жена Зорга. Самого его не оказалось дома. Она объяснила, что мужа минут двадцать назад вызвал к себе Юргенс, и провела друзей в свою комнату.

В углу стоял прекрасный, почти в рост человека, трельяж, отделанный красным деревом. На туалетном столике, на этажерке, на пианино была расставлены затейливые статуэтки, изящные флаконы с духами, всевозможных размеров баночки, пилочки и прочие принадлежности кокетливой и придирчиво относящейся к своей внешности женщины.

Жена Зорга села за пианино и бурно заиграла вальс из «Фауста».

Через несколько минут вошел Зорг, очень расстроенный, и объявил друзьям, что занятий не будет.

Ожогин и Грязнов, не вступая в расспросы, раскланялись и ушли.

– Что-то приключилось, – сказал по дороге домой Никита Родионович.

– Да, и необычайное, – согласился Андрей.

Дома друзья заговорили о тетради Кибица. Из пометок Кибица выходило, что он считает виновником неизбежного поражения Германии нынешних ее руководителей, которые завели Германию в тупик.

– Эта тетрадь нам пригодится, – сказал Никита Родионович. – Мы ее используем против него.

– Каким образом?

– Сразу сказать трудно. Надо обдумать все хорошенько и не торопясь.

В полдень в парадное кто-то постучал. Никита Родионович вышел открыть дверь и увидел Варвару Карповну.

– Вы удивлены моему приходу? – спросила Тряскина.

– Удивлен.

– У вас, конечно, будет тысяча вопросов, как и что произошло?

– Пожалуй, нет.

– Почему? – несколько разочарованно произнесла Тряскина и опустилась на диван.

– Потому что я знаю все: отец навещал вас, вы рассказывали ему, он – соседям, а те – нам.

Никита Родионович пытливо разглядывал Тряскину. В ее поведении, как ему казалось, появилось что-то новое: она стала спокойнее, похудела, исчезло дерзкое выражение глаз.

– Знать бы вот только, случайно в меня пуля попала или нет, – прищурив глаза, проговорила Варвара Карповна.

– А зачем это знать? Ну, допустим, вам скажут, что не случайно, что вы предпримете? – спросил, чуть заметно улыбнувшись, Ожогин.

– Что?

– Да.

– Поблагодарю от всей души… Если бы пуля обошла меня, тюрьмы мне не миновать. Кто бы поверил в то, что я тут не замешана!

– Стрелявший в Родэ не имел ни малейшего намерения нанести вам хотя бы царапину, – заверил Никита Родионович. И, желая переменить тему разговора, задал новый вопрос – что Тряскина собирается предпринять в дальнейшем.

Варвара Карповна уже думала над этим и поделилась своими мыслями. Она считала невозможным в данный момент сидеть дома без дела, тем более что Гунке, посетивший ее в больнице, сказал, что ждет ее в гестапо. Тряскина знала также, что на ее место никто еще не принят.

Ожогин тоже считал, что рвать отношения с гестапо сейчас невыгодно, но промолчал.

– Я согласна подождать, – сказала Варвара Карповна. – Но у меня так много неясностей, в голове – сумбур…

– То есть?..

Тряскина нахмурила лоб, сделала над собой усилие, будто что-то припоминая, и заговорила вдруг быстро, горячо:

– Как нам удастся реабилитировать себя, оправдаться перед советской властью? Мы уничтожили Родэ. Вы жертвовали собой, а я приняла пулю. Но кто же поверит, что убили, допустим, вы, а убийству содействовала я? Подобное может заявить любой, тем более что виновник не найден. Чем же мы докажем то, что сделали?

– На этот вопрос я вам уже отвечал, – спокойно произнес Ожогин. – Положитесь целиком на меня.

– Хорошо, – вздохнула Тряскина, – я согласна, но меня волнует и другое: достаточно ли того, что мы сделали для искупления нашей вины?

– Нет, пожалуй, недостаточно. Точнее, очень мало.

Тряскина прислонила голову к стене и задумалась.

– Да, – произнесла она тихо, – но что я могу еще сделать?

– А вот об этом давайте подумаем сообща.

27

Пришел яркий май, с нежной зеленью распустившихся деревьев, с ароматом цветущей черемухи, с соловьиными трелями на зорьках, со звоном разноголосых птиц. Перестала дымиться земля, просохла, прогрелась, покрылась ярко-зеленым ковром.

Все ожидали дождя, но его не было. Бездождной оказалась большая половина апреля. Бездождьем начался и май.

Сегодня с утра на горизонте появились темные облака, загромыхали первые раскаты далекого грома, дохнуло свежестью, но дождь так и не пошел.

– Плохо дело: засуха будет с весны, – сказал Кривовяз, внимательно осматривая чистое небо. – Вот смотри. – Он сорвал едва возвышавшийся над зеленым покровом лесной полянки стройный одуванчик и подал его начальнику разведки Костину. – Он в эту пору должен быть в два раза больше, а не таким карапузом…

Начальник разведки посмотрел сквозь очки на поданный ему цветок, но ничего не сказал.

Кривовяз и Костин обогнули маленькое озеро. Его зеркальная гладь отсвечивала перламутром. Над водой летали стрекозы. Пугливые бекасы, увидев людей, вспорхнули и исчезли на другом берегу.

– И озеро недолго проживет без дождя, – заметил Кривовяз, – иссохнет…

Костина удивляли слова командира. Почему его беспокоит отсутствие дождя, судьба никому не нужного лесного озера, все эти одуванчики, стрекозы и бекасы? Сейчас не до этого. Настала третья партизанская весна, и чем суше она, чем меньше слякоти и сырости в лесу, тем лучше для партизан, тем подвижнее и боеспособнее они будут. При чем тут эта весенняя лирика?..

Под низкорослой, но развесистой сосной на разостланной плащ-палатке спал Сашутка.

– Вернулся, – тихо сказал командир бригады, увидев своего ординарца. – Ну, пусть подремлет еще маленько, поговорить успеем.

Кривовяз опустился на траву, достал трубку и кисет. Рядом сел начальник разведки. Набив трубку махоркой, Иннокентий Степанович передал кисет Костину. Тот взял его, но не закурил: на голодный желудок курить не хотелось.

Привязанный к березе конь жадно щипал траву. На ногах и на груди у него подсыхали куски желтовато-белой пены. Видать, торопился парень. Иннокентий Степанович задержал взгляд на спящем ординарце. Ему и жаль было будить уставшего Сашутку и в то же время не терпелось узнать новости. Кривовяз осторожно тронул Сашутку за плечо, и тот моментально вскочил, протирая глаза.

– Ну? – коротко бросил Иннокентий Степанович.

Сашутка рассказал о второй встрече с Повелко. Сто русских военнопленных выведут утром во вторник из городского лагеря с таким расчетом, чтобы в середине дня пригнать на завод. Конвоировать пленных должны двадцать автоматчиков. Встретить колонну надо в шести километрах от завода.

Кривовяз выслушал Сашутку молча. Когда тот кончил, Иннокентий Степанович встал и поправил кобуру с пистолетом.

– Что же, надо встретить… Как ты думаешь, успеем подготовиться? – обернулся он к Костину.

Костин, как и обычно в тех случаях, когда ему приходилось что-либо решать, снял очки, слегка протер стекла и ответил неторопливо, одним словом:

– Конечно.

На другой день, на рассвете, сводная группа партизан под командованием Костина вышла к лесной дороге и остановилась в шести километрах от завода. Оглядев местность, Костин приказал залечь в двадцати метрах от дороги и укрыться, а сам, с двумя командирами взводов, начал тщательно изучать участок предполагаемой операции. Место ему понравилось. Появление колонны можно было заметить на значительном расстоянии, что давало возможность нанести удар наверняка. Группу разбили на две части по тридцать человек и расположили по обеим сторонам дороги.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Гауптман – капитан.

2

Творило – подъемная дверь.