Идеже хощет Бог. Жизнь и чудеса старца Порфирия - Анаргирос Калиацос

очень расстроил, знаю. Но я расстроился из-за тебя еще больше, и, как ты знаешь, я ведь очень болен. Чего ты хочешь от меня? Ты хочешь, чтобы я умер? Почему ты не отвечаешь? Я тебя спрашиваю! Ты хочешь, чтобы я умер?..

Я молчал.

- Уже темнеет. Прекрати работу, не то поранишь себя. Скажи правду, что ты сделал с крестом, который я тебе дал? Разве я тебе не говорил, чтобы он всегда был с тобой? Я сам его сделал. Своими руками. Дал тебе. Знаешь ли ты, что это за крест? Я так долго держал его на Святом Гробе Господнем! И столь же долго — на Честном Животворящем Кресте! Я тебе говорил, чтобы ты каждый раз, когда идешь ко мне, показывал мне его. Дай-ка я на него посмотрю.

Молча я извлек крест из кармана и показал ему. Он взял его, перекрестился, поцеловал и вернул мне.

Крест этот имеет свою историю. Когда меня перевели на работу в область, мне сообщили об этом телеграммой. В результате я вынужден был немедленно выехать, не успев сообщить об этом Батюшке (у него в то время не было телефона). Когда через месяц я вернулся в Афины, я стал искать Батюшку, но напрасно! Мне сообщили, что с ним случился инфаркт и после недолгого пребывания в больнице он поселился в доме у друзей, которые за ним ухаживают. Адрес этого дома от меня тщательно скрывали.

После того как, приложив сверхчеловеческие усилия, мне все же удалось отыскать отца Порфирия за пределами Афин, я вынужден был ему все рассказать на исповеди, которая длилась достаточно долго. Исповедовал он меня в лесу.

- Когда и кому я говорил, чтобы меня от тебя скрывали, дитя мое? Видишь ли, мои духовные чада делают все по своему усмотрению. И плохо делают, отчего страдают другие мои духовные дети. А сейчас подойди ко мне, я прочту над тобой молитву, и все будет хорошо.

Потом Батюшка сказал:

- Дай-ка мне ту вещицу, которую тебе кто-то подарил.

Я ему отдал. Он многократно начал крестить ее, шепча какую-то молитву, а потом с силой бросил в лес.

- Теперь возьми вот этот крест, и он будет тебя хранить. И смотри не потеряй его. Каждый раз, когда будешь у меня, ты мне его показывай. Ты слышишь?

И действительно, всякий раз он просил показывать ему крест! То же было и при нашей последней встрече, прежде чем Батюшка совершил свое последнее путешествие в вечность. Теперь у меня нет необходимости показывать ему крест… Он его видит оттуда сам!

НОЧНОЙ ВИЗИТ

Многие, знавшие отца Порфирия, были убеждены в том, что я — его любимое духовное чадо. И действительно, нас с Батюшкой связывало многолетнее знакомство. Мы с ним встречались несчетное количество раз и подолгу беседовали, и так было на протяжении многих лет.

Однако у меня свой взгляд на этот вопрос. Я знаю, что Батюшка меня очень любил, но ничуть не сильнее, чем я его. Я согласен с тем, что он был ко мне очень внимателен и я пользовался его особым ко мне расположением, но я категорически отрицаю, что был его любимчиком. Скорее, я был самым трудновоспитуемым его чадом. Эксплуатируя его любовь, я злоупотреблял его добротой и очень потребительски к ней относился. Да простит он меня за это!

Кроме того, Батюшка не разделял своих чад на любимчиков и не любимчиков: он всех одинаково любил!

Другое дело, что мы все без исключения — и я первый — пытались заполучить… место Иоанна! Какого Иоанна? Да того ученика Иисуса, Иоанна Богослова, которого "Он любил"!

И, разумеется, одно дело — мечтать или горячо желать чего-то, а другое — то, что нам реально удается и что мы в конце концов получаем.

Таким образом, все мои помыслы и мечты были направлены на то, чтобы занять "место Иоанна" возле отца Порфирия. И так продолжалось ровно до того момента, когда блаженный Старец выпрыгнул из окна своей кельи в скиту, для того чтобы сказать мне то самое ужасное и незабываемое: "Уходи! И больше не возвращайся! Я тебя не люблю!".

После этого многое изменилось — ведь известно: кто был первым, будет последним, а последний — первым! Счастливым стал кто-то другой.

С того самого момента борьба за "первое место", как бы мы сказали, сменилась борьбой за сохранение звания духовного чада отца Порфирия. Ведь он ясно тогда сказал: "Убирайся и больше не приходи". То есть прогоняет не временно, но навсегда! Он как бы говорит: "Я не желаю тебя больше видеть!". И объясняет почему. Потому что не любит! Очень жесткая постановка вопроса. Поэтому и принять ее было чрезвычайно трудно, ибо приказ исходил не от кого-нибудь, а от отца Порфирия, от святого человека!

Будь это мой родственник или друг, я бы легче ему противостоял или же дал соответствующий отпор, так как я с детства научился угощать каждого из той же чаши, из которой угощают меня[39]! Но как защищаться здесь и что при этом делать? Положение мое было не из легких.

Я решил испить эту горькую чашу до дна и потому отвечал молчанием, но оно, однако, говорило о многом. Очень о многом! И лучше всяких слов!

Итак, в тот злополучный день, погрузившись в молчание, переполненный чувствами печали, боли и гнева, я выехал поздно вечером из скита и вернулся в Афины. Как я тогда добрался до дома и в котором часу, лучше не спрашивать…

Фактически с того дня мои "дипломатические отношения" с Батюшкой прервались! Никакого контакта. Ни по телефону, ни в обычной общей с ним молитве! "Сущий албанец", как привык называть меня Батюшка, хотя и не верил в это.

С того дня я сам вынужден был действовать, вступив в борьбу за преодоление свалившихся на меня трудностей, связанных с моим переводом по службе. Поэтому я немедленно воспользовался положенным мне отпуском, чтобы попытаться разрешить их так, как мне это представлялось.

Но, увы, вдали от Бога и, конечно же, без молитв и предстательства Батюшки перед Господом решение не находилось. Так