Четвертая масть - Игорь Черемис

мнения своих соседей и знакомых, наперекор не пойдут. Надо бы ей, кстати, позвонить, чтобы билет не сдавала… Эти танки на Ленинградке… бррр.

— Да я понимаю, — лицо Аллы говорило об обратном. — Просто мне страшно, Егор. Мы же с Иркой созванивались на днях, она ещё живая была, веселая, планы какие-то строила, а тут — бац, и всё. Мертвая — и никаких планов. Как думаешь, найдут того, кто это сделал?

— Найдут, конечно, — уверенно ответил я.

Советскую милицию можно было обвинить в чем угодно, но только не в неэффективности, хотя, конечно, случалось всякое. Но большую часть убийств они раскрывали, причем по горячим следам, и преступники получали очень серьезное наказание. И жаль, что сейчас практиковалось две крайности — расстрел или лет десять-пятнадцать за решеткой. Многие убийцы вышли как раз в начале девяностых, оценили обстановку и очень быстро вернулись к своим прежним привычкам.

— А чего нам ждать от того, что затеяли Михаил Сергеевич с Валентином?

— Ал, во-первых — это не они затеяли, хотя наверняка играют там не на последних ролях, — тихо сказал я. — А во-вторых — хуже, думаю, не будет. А вот лучше — может.

Она сосредоточенно кивнула.

— Это хорошо… жаль только, я не знала, что вы к Михаилу Сергеевичу поедете — я следующий перевод закончила, отдали бы.

— Думаю, ему сейчас не до этого, — я улыбнулся. — Ну а как всё закончится — съездим вместе, мне кажется, ты сама должна ему вручать плоды своих трудов — и получать из его рук заслуженную награду.

— Скажешь тоже! — Алла попробовала стукнуть меня кулачком по плечу, но успел отскочить.

И направился к плите, чтобы получить ещё одну порцию кофе.

— Мне тоже сделай! — потребовала Алла. — И бутерброд тоже! Я теперь ощущаю себя очень голодной!

Я хотел заявить, что жрать на ночь вредно для фигуры, но вспомнил, сколько нам лет — и плюнул на советы диетологов из будущего.

Глава 12

Г.К.Ч.П.

Утром я проснулся от громкого разговора. Елизавета Петровна и Александр Васильевич что-то обсуждали в прихожей, не понижая голоса, но отдельных слов я не разбирал. Я посмотрел на часы — начало десятого, поздновато для меня обычного, но после вчерашнего я был готов к позднему подъему. Я осторожно, стараясь не потревожить всё ещё спящую Аллу, поднялся, натянул треники и майку-алкоголичку и пошел проверить, что случилось.

При моем появлении оба потенциальных родственника замолчали.

— Поздно, я уже встал, доброе утро, — улыбнулся я, давая понять, что нисколько не обиделся. — Вы так громко спорили…

— Я тебе говорила, что разбудишь их, — с упреком сказала бабушка. — Всегда непослушным был.

— Алла ничего не заметила, — сообщил я. — Так случилось что-то?

— Ну… вообще-то да, — ответил Александр Васильевич и протянул мне газету, которую держал в руках.

Сегодня было воскресенье — такой день, в который советские печатные СМИ отдыхали от праведных трудов по укреплению могущества социализма. То есть «Правда», например, сегодня не должна была прийти — но пришла. Я взял газету — и понял, что это какой-то экстренный выпуск. Она была толще обычной раза в три, а на торчавшей наружу последней страницы был какой-то убористый текст, которым новости спорта точно не печатали.

Я развернул номер — и сразу увидел четыре большие черные буквы, которые были мы хорошо знакомы по первой жизни.

Г.К.Ч.П.

Я сумел справиться с удивлением — и внимательно всмотрелся в то, чем была заполнена первая полоса.

Сначала шло небольшое по объему «Заявление Советского руководства», из которого следовало, что Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко внезапно потерял возможность управлять Советским Союзом из-за болезни, и вся власть в стране переходит созданному за ночь Государственному комитету по чрезвычайному положению.

Некоторые обороты в этом заявлении я узнавал, поскольку сам рассказывал их Михаилу Сергеевичу и Валентину. «В целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса», «предупреждения хаоса и анархии», которые угрожают жизни и безопасности граждан, «суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости нашего Отечества»… Конечно, я не помнил дословно те документы, которые в первый день Августовского путча девяносто первого года зачитывали в режиме почти нон-стоп, с перерывом на «Лебединое озеро», по первой программе Центрального телевидения СССР. Но кое-какие обороты у меня в памяти остались, а эти два деятеля, похоже, сумели их зафиксировать — и потом включили в этот документ. Я уже понимал, что они были членами этого ГКЧП, хотя не мог представить, в каком качестве — и как, во имя всех богов, они собираются себя легализовать.

Потом я пробежал глазами по казенным словам других текстов — и понял, что ребята подошли к ситуации очень изобретательно.

Следом за заявлением шел указ «О чрезвычайном положении в СССР», который ссылался на какую-то статью Конституции; потом была длинная простыня собственно «Закона о ЧП», из которого следовало, что это самое «ЧП» вводил «Государственный комитет», а потом должен был утвердить Верховный Совет — но действовать это положение начинало сразу. Сейчас его вводили сроком на полгода; кажется, в будущем оригинальное ГКЧП тоже устанавливало именно такой срок.

Политические партии никто не запрещал — было бы странно для коммунистов запретить самих себя, — а вот различные неформальные объединения граждан распускались до последующего уведомления. В текстах не расшифровывалось, что имелось в виду, но я подозревал, что речь шла не о кружках по изучению искусства макраме — и очень удивился, что в СССР возможно найти что-то подобное. Но потом вспомнил про ленинградский рок-клуб — и понял, что этот извод ГКЧП всё же представляет, что происходит в стране. Хотя, возможно, они имели в виду вовсе не несчастных рокеров.

Собственно, всё остальное содержимое газеты было лишь дополнением к тому, что изложено на первой странице — указы, постановления, которые уточняли то и это, обязывали чиновников всячески содействовать и тому подобное.

В целом, в «Правде» я не нашел лишь двух вещей. Там не было указано, зачем потребовался этот «Г.К.Ч.П.», под который даже прописали новый закон, а ещё ни слова не было сказано о персональном составе комитета. Это было что-то безликое, лишенное имен и фамилий — а оттого, наверное, более страшное, чем ГКЧП, которое я помнил. Тогда, в девяносто первом, хорошо знакомый народу Янаев с трясущимися руками не испугал никого.

* * *

— Ну и как тебе новости? — спросил Александр Васильевич.

— Забавное, — ответил я. — Пленум ЦК КПСС принял решение из двух пунктов. Первое — избрать Генеральным секретарем Черненко. Второе — похоронить его у Кремлевской стены.

Подходящий случаю