Просто металл - Борис Некрасов

— Очень похоже! — сказал Гладких, осветив фонариком один из бараков.

Видимо, то же сходство пришло в голову не одному ему, потому что Карташев откликнулся сразу:

— Так то «Конченый» был, Иван Михайлович, — вроде успокоил ой начальника участка. — А этот начинается только.

Витя Прохоров оскорбился за старый их участок:

— И не «Конченый», а «Новый»!

— Кончился «Конченый» сначала, а потом уже «Новый» начался, — настаивал старик. — А здесь все сначала, как полагается.

И верно. Если тогда на участке разведки прииска «Славный» Ивану Гладких приходилось преодолевать не только так называемые производственные трудности — техническую отсталость, плохую организацию труда, недостатки планирования, но и пассивное сопротивление людей, их равнодушие, инертность, то теперь он начинал, опираясь на крепко спаянных, целеустремленных людей. Не надо было на самых первых порах присматриваться, на кого можно положиться, искать союзников. Повезло ему, кажется, и с первым пополнением. Вот только Федор Продасов да Веня Пушкарев не были ему еще ясны до конца. Больно уж слабым, немощным на вид был Вениамин — сдюжит ли? Конечно, внешность бывает обманчива, иной раз и не угадаешь, что за ней скрывается — слабость ли, сила ли. Не та, что в бицепсах или в цвете лица, — их разглядеть не трудно. А настоящая, человеческая. Не проглядывала такая сила в Пушкареве, нет. И взгляд какой-то робкий, прячущийся, и голос тихий, нерешительный, словно сам себе не верит человек. У Продасова — другое. Этому самоуверенности и самомнения не занимать. Любопытно: в чем-то Генку Воронцова напоминает, и в то же время совсем разные они. Генка — весь тут. Самолюбив тоже, да. Но с таким самолюбием люди горы ворочают, себя не щадят. Быть заметным, внимание к себе привлечь и уважение таким, как Воронцов, тоже хочется. Но непременно чтоб по-честному. Такое самолюбие заставляет людей ночи напролет просиживать за учебниками, работать, сжав зубы, когда другие, кажется, уже растеряли все силы, не отступать одному против двоих, троих, десятерых, когда уже и нет, кажется, никакой надежды выйти победителем. Прибавь к такому самолюбию ясность гражданской позиции, понимание общей цели, и оно обернется настоящей человеческой силой. Самоуважением, а не самолюбием называл Иван это качество в людях.

А есть самолюбцы другого рода. Этим тоже важно быть на виду и считаться людьми благородными, смелыми, честными… Но казаться всегда легче, чем быть ими. И они из кожи лезут вон, чтобы казаться. В них-то чаще всего и кроется субъективная причина всякого рода показухи. Вот Продасов и насторожил Ивана слишком уж бьющей в глаза рисовкой, старанием показаться этаким бывалым парнем, которому и сам черт не брат. Видывал Иван таких не в меру развязных отчаянных рубак — до первого хорошего боя. А ему и его ребятам предстоял бой, нелегкое наступление на тундру, на трудности работы и быта, на собственные слабости наконец..

Может быть, и любовь свою Иван считал слабостью? Ему и в самом деле казалось, что постоянная тревога о Вере, мысли о неопределенности их отношений мешают ему сосредоточить внимание на вопросах, связанных с новым участком. Меньше думать об этом ему, разумеется, не удавалось, и это терзало его все больше.

К вечеру Генке опять стало хуже. Обеспокоенная Клава сказала Гладких:

— Что делать, Иван Михайлович? Киномеханик-то забыл, наверно. А без медицины здесь уже не обойтись, я вижу. Обратно Генку везти, что ли?

— Погоди-погоди. Только без паники! Придумаем что-нибудь.

А что можно придумать? Отправить Воронцова с Гуляевым-обратно? Но это трое суток пути. Не окажется ли слишком замедленной такая «скорая помощь»? Фельдшер красной яранги? А где его искать? Киномеханик этот встречный говорил, что неподалеку они сейчас, в оленеводческой бригаде. А что такое в тундре — неподалеку? Три километра или тридцать? Или все шестьдесят?

Посоветовались. Серега-сапер предложил ребят на лыжах послать на все четыре стороны света. Километров на десять. Кто-то, возможно, и наткнется на след.

— И то верно, — поддержал его Карташев. — Оленье стадо не косяк гусей. След виден. По нему и отыскать бригаду, как полагается. Только во все стороны людей посылать нужды нет. Прикинуть надо. Киномеханик и каюр, что с нами чаевали, куда поехали? Наш след пересекли и вот этак, наискосок двинулись. Направление точное должно быть — по тундре петлять резона нет, тут дороги прямые. Киномеханик толковал, что часов через восемь они на месте будут. Вот и считай примерно, куда идти.

— Так-так, погоди-ка, Семен Павлович. — Гладких выхватил из старого офицерского планшета блокнот и стал набрасывать схему. — Так вот, скажем, мы двигались, а так — эти товарищи на оленях. Допустим… Хм, восемь часов, говоришь? Так. На нартах они, примерно, с какой скоростью ехали?.. Отдыхали еще в пути, конечно. Положим час на это… Вот так, допустим, что бригада где-то в этой точке, вот на этой прямой. А мы?.. Время… Скорость… Так! Если расчет верный, километров около десяти и есть. Вот там их искать нужно, — он показал рукой направление. — Ну, чуть правее забрать, чтобы не промахнуться. В эту сторону нестрашно немного ошибиться — на нартовый след наткнешься обязательно.

Гуляев поддержал:

— А ведь точно, след обязательно пересечешь. Снегопадов не было за это время, да и не предвидится, кажется.

— Тогда решили. Кто пойдет?

В добровольцах недостатка не было. Договорились, что пойдут Сергей и Федор Продасов.

— Главное, — напутствовал их Иван, — с прямой линии не сбиться. Идите так, чтобы все время два ориентира на виду были, впереди и сзади. В тундре это не легко — хороший глаз нужен. Но тогда в сторону не уйдете.

— Понятно, Иван Михайлович. Я же сержант как-никак, — нетерпеливо и чуть обиженно сказал Сергей.

— Эх, жаль компаса нет! — пожалел Продасов, по-флотски ставя ударение.

— Чего нет, того нет, — сказал Гладких. — Ну да не заблудитесь — не маленькие. Свой-то след всегда за спиной. Часы есть? Два с половиной часа вам хорошего ходу в одну сторону. И не минуты больше. Не наткнетесь за это время на след бригады — возвращайтесь. Под твою ответственность, Сергей. Понятно? Чтоб без лишней инициативы.

— Есть, Иван Михайлович.

…Отойдя на несколько сот метров от участка, шедший впереди Сергей подождал Продасова и сказал:

— А ну, моряк, покажи теперь, на что способен. Два с половиной часа — невеликий срок. Придется за счет скорости расстояние выгадывать.

И, не оглядываясь больше, побежал широким скользящим шагом, далеко выбрасывая вперед легкие тростниковые палки.

Но все тщательные приготовления, строгие напутствия и Сергеев запал оказались на этот раз — излишними. Пройдя километра четыре и поднявшись по пологому склону на гребень небольшой высотки, Сергей остановился. Километрах в полутора впереди и чуть левее избранного ими направления он увидел сразу же бросившееся в глаза на однообразном фоне заснеженной тундры темное расплывчатое пятно — стадо. Чуть в стороне от него виднелись два черных пятнышка с повисшим — над ними дымным облачком — пастушьи яранги.

— Можешь не спешить! Порядок! — крикнул Сергей Продасову, достигшему только середины подъема, оттолкнулся и заскользил прямо на дымок.

Фельдшер, немолодой уже, тучный мужчина с обвислыми прокуренными усами сидел в пологе — теплой части яранги, обнаженный до пояса. Обжигая толстые, мясистые губы, он прихлебывал чай из поллитровой алюминиевой кружки. Обтянутый оленьими шкурами тесный кубик полога был до предела наполнен рокочущим шаляпинским басом и всплесками симфонического оркестра — включенная на полную мощность «Спидола» низвергала в это непомерно тесное пространство арию Варлаама из оперы «Борис Годунов». Лампадка-жирник едва освещала эту меховую каморку.

— Вы фельдшер?.. — стараясь перекричать Шаляпина, спросил Сергей.

— Двадцать семь лет был, есть и буду, — прогремел в ответ фельдшер, — Куколкин.

— Что? — не понял Сергей.

— Куколкин, я говорю, фамилия моя. Что болит?

Фамилия эта настолько контрастировала с мощной фигурой его и голосом, под стать шаляпинскому, что Сергей невольно улыбнулся.

— Ясно. Ничего не болит, — Кивнул фельдшер. — Чем могу?

Он выключил, приемник. Над головой его взметнулась сброшенная кем-то с себя телогрейка, и из-за широкой фельдшерской спины выглянула заспанная физиономия киномеханика, разбуженного внезапной тишиной.

— Я — за вами, — объяснил Сергей. — Срочно надо к больному. Разве этот товарищ, — он кивнул на киномеханика, — вам ничего не говорил?

— Говорил-говорил. А как же! Давно говорил — минут двадцать назад, как только я из соседней бригады вернулся. Или мне уже и чаю нельзя попить?! — снова загремел фельдшер. — Куколкин здесь, Куколкин там. Нашли еще одного севильского цирюльника!