Полигон - Александр Шакилов

– Меня зовут Амака, – ответила она и не спросила, как зовут Патрика.

Наверное, постеснялась. Потому и отвернулась.

Патрик задумался. Джитуку приехал в Вавилон из ЮАР вместе со своей мамой Гердой Генриховной, которая там воевала, а потом усыновила его и недавно стала воспитательницей в детском саду Патрика. Девочка, наверное, тоже из Южной Африки.

Он решил уточнить:

– А ты откуда к нам в город приехала?

– Я тут родилась, – ответила девочка и, вновь обернувшись, добавила с гордостью: – Я – местная!

– А ты в садик ходишь? – Патрику понравилось говорить с ней. Он хотел говорить с ней долго-долго, а потом отдохнуть и опять говорить. – В детский садик? Где детки? Или ты уже в школу?

– Нет, – девочка Амака опустила черные-пречерные глаза. – Не хожу в садик. И в школу не хожу.

– Как? – удивился Патрик. – Почему?

– Меня не пускают. Мой папа – очень большой человек. Он в городе всем заправляет, он – самый главный.

– Моим папой никто не заправляет. И мамой. И мной. – Подумав, Патрик уточнил: – Мной только мама и папа. И воспитательница в садике еще. А почему, если папа главный, то в садик нельзя?

Девочка Амака совсем застеснялась.

– Потому что меня могут украсть из садика. Меня должны все время охранять, – сказала она и добавила, явно копируя кого-то из взрослых: – У нашей семьи много врагов. Мы должны быть осторожны.

Патрик вытащил из кармана машинку. Хотел прокатить ее по парте, но вспомнил, что у машинки нет осей, на которые можно и нужно насадить колеса. А без колес только дружбан Джитуку машинки катает. Патрику никак без колес. Он спрятал игрушку в карман и решительно встал из-за парты.

– Как тебе игра, нравится? – он подошел к девочке Амаке. – Я вот с Бабой Ягой сюда приехал, и мы давно уже играем, а мне все нравится. И друг папы тоже будет играть. У взрослых никогда нет времени поиграть, а тут все играют. Ты тоже ведь играешь?

Девочка Амака с испугом посмотрела на Патрика, – наверное, ей не понравилось, что он нарушил правила игры, – и в глазах ее блеснули слезы:

– Я не играю. Меня украли.

– Кто? – удивился Патрик. Он впервые слышал такое, чтобы деток крали.

Папа рассказывал ему, что есть такие люди – воришки, и что надо держать свои игрушки крепко, чтобы никто не отобрал. Но игрушки – понятно. Они же всем нужны. А детки кому нужны, кроме пап и мам?

– Те взрослые, с которыми ты играешь, – сказала Амака. – Ты, наверное, с ними заодно. Тебя оставили за мною присматривать?

Патрик сел рядом с девочкой. И не потому, что ему хотелось оказаться поближе к ней, а просто потому, что, как говорят взрослые, в ногах правды нет.

– Нет, – сказал он, – меня не оставили за тобой присматривать.

– Тогда тебя тоже украли, – уверенно сказала Амака.

Патрик задумался. Вообще-то он ждал, когда придет друг отца. Он ведь обещал с Патриком поиграть. Но друг отца был злым, Патрик это точно знал. Он всегда знал такое о злых взрослых, стоило только на них посмотреть. И они никак не могли скрыть от него зло за добрыми улыбками и подарками. Даже если злой взрослый дарил Патрику машинку, Патрик не заблуждался на его счет. И вовсе не потому, что Патрик какой-то особенный, просто все детки умеют определять злых людей.

Но не умеют противиться злу.

Вот Патрик и поддался чарам Бабы Яги. Решил, что она только притворяется злой – для игры. А она вовсе не притворялась.

А значит, Патрика украли.

Это нехорошо, это не понравится маме и папе.

Они будут ругать Патрика за то, что он позволил себя украсть, как ругали за то, что он как-то обменял дружбану Джитуку две свои новые машинки на одну его старую. А Патрик не очень любит, когда его ругают, и очень любит, когда хвалят.

– Пойдем, – он протянул Амаке руку.

– Куда?

– Домой. Я уведу тебя отсюда, – пообещал ей Патрик.

У нее были очень приятные на ощупь пальчики.

* * *

– Край, куда подевался бэтэр? – в очередной раз спросила моя благоверная и добавила сакраментальное: – Что делать, Макс?

– Неба утреннего стяг, в жизни важен первый шаг[17]… – бодро процитировал я старую, советскую еще, песенку.

Мы отлично проводили время в лесу, разыскивая следы «коробочки» или хотя бы парнокопытных, но никак не могли обнаружить ни то, ни другое, что только добавляло пикантности нашей ситуации. Наконец я решился поговорить с Миленой о гибели Резака. Кабанья тропа обрывалась внезапно, метрах в двадцати от того места, где мы с нее свернули согласно капризу покойного ныне «африканца». Ничем, кстати, не обоснованному капризу. Видите ли, он решил срезать путь-дорожку. Будто бы знал, куда идти и где конечный пункт нашего квеста, вот и решил покороче… Тогда из-за семейных разборок ни Милена, ни я не придали этому значения, но теперь… Чем больше я обо всем этом думал, тем меньше мне это нравилось.

Почему Резак свернул конкретно там, где свернул, а не раньше? Не хотел, чтоб мы добрались до края тропы и обнаружили, что БТР-80 будто в воздухе растворился или сквозь землю провалился? Первый вариант, который насчет воздуха, я отбросил сразу, а вот окрестности у конца тропы облазил чуть ли не на брюхе, пока Милена прикрывала мои изыскания, пребывая в полной боеготовности встретить стрелами любого врага, который вздумает к нам нагрянуть… Увы, щелей в дерне обнаружить не удалось, хотя, признаться, я был всерьез настроен найти вход в громадный подземный схрон, куда без труда можно загнать и бронетехнику, и небольшое кабанье стадо.

Просто чудеса чудные, да и только! Был бронетранспортер – и оп-па! – нету его.

Вместо следов протектора мне постоянно попадались следы чудовища, уничтожившего целый отряд «американцев». Либо монстр этот обладает потусторонними способностями, либо ветераны, попав на Полигон, стали вдруг кроткими агнцами господними и потому не пожелали даже пальцем пошевелить в свою защиту.

Чтобы не пугать Милену, следы монстра я незаметно затаптывал. У меня создалось впечатление, что чудовище обитает неподалеку и тут его охотничьи угодья. Настроение мое от этого не улучшилось.

– Макс, ты ничего не хочешь мне сказать? – Милена возвышалась надо мной, все еще стоящим на карачках.

– Хочу. Любимая, дело в том, что я… – наткнувшись глазками на снайперский прищур красавицы-супруги, я непроизвольно выдал то, чего сам от себя никак не ожидал услышать: – Давай собаку заведем. Давно ведь хотели. И Патрик просил, и…

Я думал, она меня нашпигует стрелами, а потом разведет костер и зажарит на медленном огне. Но – сдержалась, хоть и побагровела так, что удивительно, как из носу кровь не пошла.

– Край, если ты сейчас мне не объяснишь, что происходит, я…

– Любимая, если не хочешь собаку, так и скажи. Чего нервничать?

В общем, вынудила она меня покаяться.

Как на духу я рассказал Милене о странной вещице Резака, которую покойный держал в кармане шорт и постоянно щупал через ткань. И о том, что меня одолело любопытство, тоже рассказал, ничего не утаивая. Потом сообщил свои соображения насчет самой вещицы, – вот она, кстати, смотри, любимая, – мол, лишившись ее, Резак стал таким же беспомощным на Полигоне, как мы. Типа до этого он уверенно чувствовал себя на этой загаженной чужаками территории, а тут засуетился, страх почувствовал. Наверное, эта штуковина, камушек этот, как-то блокирует выброс адреналина в кровь или еще что… Ты разве не заметила, любимая, как парня под ней колбасило? Ах, ничего такого? Странно. Я думал, женщина в этом смысле чувствительнее. Ах, ты не засматриваешься на чужих мужиков, тем более – на пацанов совсем безусых, у тебя свой есть, усатый? И ничего, любимая, я не сошел с ума, нет у меня никакого стресса, я вообще – кремень, у меня вместо нервов – электропроводка в изоляции, меня ничем не пронять, я… Почему это я не о том думаю? Очень даже о том. Да я все время прикидываю, как спасти Патрика! Мне ли не знать, какой Новак страшный человек?! И каждая минута – да что там минута, каждая секунда! – просто проведенная рядом с Новаком, приносит вред здоровью нашего мальчика!..

О минутах-секундах, пожалуй, не надо было говорить, потому что Милена скорчила такое лицо, что я враз уверился: сейчас из нее хлынут два фонтана – да так хлынут, что впору искать спасательный круг, ибо наводнение гарантировано. А так-то Милену моя история не впечатлила.

Я думал было сунуть камень Резака в карман, хотя не камень это вовсе, но не сунул. Не доверял я этой штуковине. Хотел выбросить – размахнулся даже… И понял, что так нельзя, что есть в этом камешке что-то – прибор это, не иначе. Еще пригодится. Достал из своего сидора рыбацкий набор. С сомнением уставился на свистульки, которые якобы отпугивают медведей, – и решительно выкинул их, не нужны они, незачем таскать.

– Ты что, Край, совсем умом тронулся? Собрался с удочкой на окуней и карасиков?!

Не обращая внимания на подколки жены, я леской обвязал «камень» – так я буду называть эту хрень – и повесил себе на шею. Если что не так пойдет, можно легко сорвать с себя.