Скинхед - Рена Юзбаши

И чего это меня потянуло к этому найденышу? Признайся, Артем, честно себе: глазенки у него были как у той… Такие же голубые, блестящие… Прозрачные и бездонные, кажется, что утонешь… А вот это уже сантименты. Негоже так, Артем. Ты подобрал просто несчастного котенка, которому перебили лапу. Он, скорее всего, сдохнет здесь, если не забрать его домой, не подлечить, а подлечив, можно вновь вернуть его на улицу. Каждому — свое. Такова жизнь. Короче, разместив крошечное существо под куртку, чтобы не шокировать маму сходу, отправляюсь домой. Увы, привыкший к подвалу скиталец поднял такой шум при виде домашнего уюта, что хоть на лестницу выбрасывай его. Однако, жалкий вид котенка вызывает у нас с мамой приступ сострадания и мы ему даже шину совместными усилиями на лапу соорудили, чтобы у него все срослось. Правда, насчет того, что это кот я погорячился, потому как мама, осмотрев его со всех сторон, уверенно заявила, что теперь в нашем доме женский пол определенно получит преимущество. Неожиданную гостью мы назвали Касенькой, налили ей молочка в блюдечко, которое она тут же вылакала, и постелили ей тряпку на кухне. Впрочем, свое королевское ложе она покинула, как только выключили свет. Кася, прихрамывая, прямиком перебралась на мою кровать и улеглась у меня в ногах. Странная вещь — никому не нужный комочек, вроде бы, а столько хлопот — всю ночь не спал, боялся, как бы, ненароком не раздавить эту маленькую захватчицу.

* * *

На следующий день мы направляемся к Анатолию Борисовичу наводить шорох среди кавказцев. Те окончательно охамели и в открытую выживают русских. Возмущение бабулек, которые не могут сбыть на рынке свой скудный товар, едва сводя концы с концами, понять можно. Куски арматуры в руках моих ребят достаточно веский аргумент в разборке за права бабуль. Одно только жаль — приказано обойтись без крови. Придется как следует покрошить их мандарино-помидоро-огуречные ряды. Этого вполне достаточно, чтобы нагнать на них страха. Главное — они и пикнуть не успели. После того, как, мы вихрем пронеслись по лавкам и лоткам они не скоро появятся на рынке. Но вот задачка: страху-то мы научились на кавказцев нагонять. Но как их отучить торговать? На любом рынке они как рыба в воде. Вот что следовало бы обмозговать в «Красном кольце»…

Глава 9

МАЙ

Итак, мы становимся главной силой, сдерживающей волны азиатчины, волны нового нашествия на Русь. О нас пишут в газетах, болтают без умолку на телеканалах. Кое-кто возмущается, но общей злобы нет. Когда наши дружины проносятся по рынкам, я читаю понимание, одобрение в глазах несчастных русских крестьян. Не то в электричках и на улице. Здесь интеллигентки, заступаются за черномазых. Как же — права человека! А кто-нибудь подумал о правах русских?! Я вижу главную цель в этом — разбудить русского человека от вековой спячки. Затуманили им всем мозги разговорами о демократии и правах человека. Русь — проснись! Где ты? Что с тобой? Мы должны действовать беспрерывно, ежедневно, решительно без страха.

Сегодня новое задание Учителя — подчистить еще один рынок от черноты. Одно плохо вперед выдвигается не мой отряд, а вадимовский. Может, мы в прошлый раз не лучшим образом справились с поручением? Нет, не похоже: если Учитель недоволен мной, он не считает нужным этого скрывать: вызовет к себе и пропесочит. А раз он молчит, значит все в порядке.

Дома ко мне бросается Касенька и начинает тереться о мои ноги. Такая вот ласка кошачья. Она все понимает:

— Кушать хочешь или чего-то натворила? — В ответ Касенька подставляет ушки, мол, почеши, если любишь!

А на кухне, между прочим, наглядные свидетельства ее непрекращающихся проделок: разбитая вазочка и разбросанные по всему полу печенья. Это так оставлять нельзя, попадет Касе от мамы. А вот и она. Я-то всю жизнь думал, что ей работа только во вред и врачи тоже рекомендовали отлежаться как следует. Она же больше двух месяцев не выдержала. Снимая туфли в прихожей, она успевает одновременно мобилизовать меня на новые домашние подвиги:

— Артем, ты пельмени поставил вариться?

— Не-а, я же не знал, когда ты придешь.

Пельмени вмиг извлечены из морозилки, теперь надо с полчаса дожидаться, когда они дойдут до кондиции.

— Но хоть разморозить-то их ты мог? — и мама, швыряет пакет молока и буханку на стол. Такое с ней не часто случается.

— Мамулик, что случилось-то? Может, что на работе произошло?

Мама устало опускается на табуретку, и принимается разглаживать клеенку на столе, так она обычно делает в минуты сильного расстройства.

— Помнишь, я говорила, что у нас соседи — молодые ребята? Представляешь, Гуля перестала со мной здороваться, что произошло, ума не приложу? Увидит меня во дворе и отворачивается. Как-то вышла я на площадку, она куда-то с детьми собиралась, так при виде меня, она детей домой завернула и дверь захлопнула. Когда я заболела, она постоянно наведывалась… Чем я могла ее обидеть — ума не приложу.

Монолог заблудшей России в исполнении мамы — сама еле дышит, а переживает за какую-то татарку или таджичку, а может узбечку — кто их к черту разберет!

— Нашла, о чем думать, из-за чего расстраиваться. Ну, не здоровается с тобой какая-то ч… — я вовремя спохватился и прикусил язык, какая-то — чувырла. Бог с ней!

— Просто странно как-то. Людей стало трудно понять. Ладно, может, ты прав, вон скоро сессия начинается, мне уже звонят по поводу чертежей. Свои бы дела успеть. И без соседей проблем хватает. Кстати, давно хотела спросить, а как у Иры дела?

— Не знаю, и знать не желаю.

Мама удивлена, пока она собирается с вопросом, я ставлю все точки над «и»:

— Между нами все кончено.

— А почему? Такая девочка! И к тебе прекрасно относилась. Из-за чего вы поссорились?

— Мам, я даже имени ее слышать не хочу, не то чтобы обсуждать, почему мы расстались! — Сказал, как отрезал. Сейчас самое лучшее — подняться так же резко из-за стола.

— Тебе вообще ничто не нужно, кроме клуба! — запахло скандалом крупного значенья. Мама принимается массировать под сердцем. Просто давит на меня или впрямь с сердцем плохо?

— Что у тебя произошло с Ирой?! — Это уже допрос с пристрастием и от него так просто не отделаться.

— Ну, она мне соврала… — мелких потерь не избежать, главное — обойтись без истерики — с сердцем шутки плохи.

— В чем Ира тебя обманула? — Жесткие нотки в голосе мамы не оставляют шансов на отступление.

Вранья она не выносит, лучше сказать правду, наверняка поймет и поддержит меня.

— Когда мы начали встречаться, она скрыла, что у нее мать — азербайджанка, — мне давно хотелось с кем-нибудь поделиться своим несчастьем, и я просто с облегчением выплюнул этот ком, давно застрявший у меня в горле.

— И что с того?

Она действительно не понимает, что сделала эта мерзавка или рассчитывает представить все как детскую шалость?

— Как «что с того»? Она меня обманула! Да еще в таком важном вопросе! — меня начинает медленно, но верно выносить на крик.

— А ты ей сказал, что у тебя бабушка — армянка? — мама хоть и не кричала, но злости в ее голосе ощущалось не меньше.

— Что? — Вместо крика у меня вырывается хрип. Я вскакиваю со стула и смотрю на мать. — Ты сама хоть понимаешь, что несешь?

— Могу разъяснить: моя мама, то есть твоя бабушка, обыкновенная армянка, не из тех, кто перебрался в Москву в годы перестройки, а много-много раньше. И сама не припомнит когда, да и считает уже давно себя русской. И что же со мной ты тоже не будешь разговаривать? Я же никогда не говорила о своем армянском происхождении.

Она бледна как смерть, вмиг состарилась на сто лет — сидит по-старушечьи, сгорбившись.

У меня что-то похожее на столбняк. То ли язык отнялся, то ли мозги отключились. Пытаюсь соображать молча. Что бы такое ей сказать? Нет, решительно нечего. В голове — хаос. Что придумать, и главное — что делать? Как же так, а?

— Почему я об этом узнаю сейчас? — вопрос повисает между нами, подчеркивая особый смысл, неожиданно наступившей тишины. Я слышу глухие удары сердца и пульсирующую кровь в вене. И гул в ушах.

— Да потому что я никогда не задумывалась над тем, какая разница Петросян она или Петросова. Она и отца-то своего не помнит. Получала паспорт и попросила написать «ова» вместо «ян». Три буквы вместо двух и что с того? Что случилось, что теперь это для тебя стало принципиально важно?

— Потому что теперь я не могу называть себя русским!

Наверное, в такие минуты совершаются величайшие преступления — сын отказывается от матери, мать отворачивается от сына. Господи, возможно ли такое со мной? Если да, то за какие грехи? Грех ведь не на мне, а на той, что называется матерью, скрывшей от меня тайну моего происхождения. Она не понимает или делает вид, что не сознает, к какой пропасти она меня подвела?