Скинхед - Рена Юзбаши

Она не успела покинуть палату, как тут же присела на припасенный мною по совету врачей «дежурный» стульчик, сам я примостился рядышком — сажусь на корточки рядом. В этой непривычной диспозиции она по давней привычке тянется погладить меня по голове, и, разумеется, натыкается на «ежик», невольно морщится:

— Артемка, у тебя раньше такие мягонькие волосы были, откуда взялась эта щетина?

— Мамочка, ты только выздоравливай, и я тебе обещаю голову мыть такими шампунями, от которых «волосы станут мягкими и блестящими», — отвечаю с искренним смехом голосом ломаки из рекламы.

— Ой, Артемка, какой же ты смешной, — смеется она. — И вытянулся как-то незаметно. В больнице меня совсем замучили расспросами, сколько тебе лет и как так получилось, что ты еще не в армии. Она тяжело, со вздохом поднялась и опершись мне на руку, с грустью проговорила: — Я так по дому соскучилась, поехали?

На улице моросит мелкий дождь, и мама подставляет лицо под капельки, радуясь весенней свежести, в то время как я выбегаю на дорогу «голосовать».

— А, может, в метро спустимся? Здесь же рядом, — просительно тянет она меня за рукав. На счастье в этот момент перед нами останавливается черная убогая «копейка», с гордо красующейся на капоте эмблемой «Мерседеса», в ней воняет бензином. День на удивление хорош: за рулем — русский человек, дорога без единой пробки, и дома полный ажур. Мама даже восхищенно присвистнула: что с ней случается в минуты особой радости.

— Артемка, неужели твоя работа?

— Ну почему же, мне домовой с барабашкой подсобили — чем могли. Вот я с ними на пару и привел нашу хату в божеское состояние.

— И чем же они тебе помогли?

— Барабашка вымыл люстру, а домовой окна, так что мне осталась сущая мелочь: прибрать в комнатах — вот и все! — Усадив ее на нашу табуретку в прихожей, я принялся стаскивать с нее сапоги.

— Ты мне лучше скажи, откуда у тебя взялись деньги? Я обратила внимание, что тебе пришлось потратиться. Правда, я кое-что откладывала, как говорится, на черный день. Но эти копейки в «Сбербанке», ты даже не знаешь, где моя сберкнижка лежит. Так что давай, признавайся, — шутливо грозится она.

— Мам, ты уверена, что сейчас мы должны говорить об этом? — мне страсть как не хочется затевать этот разговор.

— Уверена, да сил нет из тебя все выдавить.

— То-то, значит надо побыстрее выздороветь. Кстати, с чего это сердце у тебя так прихватило? — так удачно поменять мамину «пластинку» мне редко удавалось.

— Да ничего особенного, повздорила с шефиней из-за проектов, которые не успела сдать в срок, разнервничалась, как дура, и вот, что из этого получилось, — она виновато смотрит на меня. — Обычная служебная история. Шефиня сама перепугалась, в больницу ко мне приходила извиняться.

— Нам ее извинения как медведю полярное свечение.

— Ты хотел сказать «полярное сияние»?

— Не-а, именно — свечение. Так лучше — в рифму.

Она прижимает мою ладонь к своей щеке и долго не отпускает. А я мысленно извиняюсь перед ней за все свои прегрешения, обещая никогда более не напрягать ее. Позже, перед тем, как заснуть я думаю о том, что маму удалось спасти только потому, что рядом был Учитель. Не будь его, мне ни за что не вытянуть ее из этого мрака.

* * *

Воскресенье. Я с особым удовольствием разминаюсь в тренажерном, затем разгоряченный спешу полюбоваться собой перед зеркалом. Что и говорить, до Шварценеггера мне еще далеко, но посмотреть есть на что. Любому ясно — за себя постоять смогу.

Тут в раздевалке появляется Учитель. Он широко улыбается мне, очевидно, догадываясь о моих мыслях.

— Ну вот, я же говорил, что прорвемся. Как мама? — И тут же предостерегающе поднимает палец: — Как уговорились — без сантиментов.

— Она в порядке, — я отвечаю четко.

— Теперь о деле. У меня для тебя хорошая новость, со вчерашнего дня у нашего братства есть собственный сайт в Интернете. Так что твоя идея получила путевку в жизнь. Теперь дело за вами: чем заполнять сайт — этот вопрос надо обмозговать. Вечером собираешь отряд и ко мне. Жду в девять.

Вот он, мой час! Чувствую — грядет спецзадание! Предчувствие не обманывает меня. В общем-то, задание достаточно простое. Надо подыскать подходящего кавказца и отдубасить его так, чтобы мать родная не узнала. Но фишка заключается в том, что все это надо снять на камеру, а потом выложить ролик на сайт. А текст придумать такой, мол, за дело получил. Но текст будут придумывать другие, а задача отряда заключается в том, чтобы взять черного в круг, дабы исключить возможность отступления бегством. А то эти трусы, столкнувшись с силой предпочитают бежать так что пятки сверкают. Прихватив цифровую камеру (за съемку ответственным назначается Максимка, парень что надо), к десяти вечерам мы выкатываемся гурьбой на улицу.

«Огонь батарея! Огонь батальон!»

И сразу же навстречу толстяк, явный хачик, живот трепыхается с вызовом, мол, у меня своя автономная жизнь. По мобильнику треплется так, словно не московская земля у него под ногами, а Великая Армения — от моря и до моря! Одет в пальто, а оно нараспашку, да и пиджак распахнут, на рубашке половина пуговиц расстегнута, и золотая цепь с мой палец. Умора какая. Несколько ребят отделившись от толпы, двигаются ему наперерез, но я движением руки останавливаю их:

— Нам нужна дичь половчее. Этот кусок студня сдохнет от ожирения и без нашей помощи.

Другое дело вот тот долговязый узкоглазый китаеза, вышагивающий по тротуару, аккуратно обходя лужи, он — наш.

— Эй, чистюля, запачкать унты боишься? — Он оглядывается на нас, не пытаясь бежать, а просто оторопело стоит и ждет, когда мы приблизимся к нему. Круг замыкается и Максим включает камеру.

— Ну, ты, голова — два уха, долго будешь страну нашу пачкать?..

На этом я считаю беседу законченной. Он пытается уйти от удара, неумолимого как возмездие. Его ответный выпад может вызвать только улыбку. Она блуждает на моем лице, пока мои руки работают легко и привычно, как на тренировке со спарринг-партнером. Никаких переживаний, мешавших мне под Новый год в общаге. Через несколько мгновений он лежит распластанный на асфальте — прекрасный объект для съемок.

Напоследок пнув его в бок, обращаюсь к Максим, который с техникой на «ты»:

— Все снял? Без проколов? — я бы с удовольствием еще одного нашел и провел бы всю операцию заново, если что не так с записью.

— Да, командир! — рапортует тот, укладывая ловко камеру в футляр. — Четыре с половиной минуты. То, что нужно для Интернета, просмотр не надоест, на половине не прервут, и скачивать будет легко.

Я домой возвращаюсь довольный, как от души поработавший человек. Во мне что-то изменилось. Я внушаю окружающим уважение, силу, а может и страх. И это новое во мне отражается во взглядах моих бойцов. Что-то похожее мелькнуло и в перекошенном от удара лице чурки, когда он падал на асфальт…

* * *

Ира стоит на бетонной плите как на возвышении — тонкая, изящная, готовая взлететь по-птичьему в синь неба! Интересно, кого это она высматривает. Во мне шевелится ревность.

Этим кем-то оказываюсь я, потому что, завидев меня среди толпы, рвущейся к вратам знаний, то есть бредущей в школу, она спрыгивает со своего пьедестала и подбегает ко мне, легкая, почти воздушная, как птица:

— Артем, я знаю, твоя мама лежала в больнице, поэтому ты всю неделю не появлялся в школе.

— А откуда ты узнала?

— Трубку дома никто не брал, мобильный был выключен, я спросила у вашей старосты, — она тараторит, не переводя дыханья. — Марина мне все и рассказала.

— А она-то откуда знает? — я в недоумении, мне кажется, что в школе никто не должен знать.

— А у нее должность такая: все обо всех знать, — и мы весело смеемся, потому что с этой своей работой Марина, наша староста, действительно справляется блестяще.

— Спасибо, малышка! Все это уже в прошлом. Я ее вчера домой привез… — И тут же делаю предложение, неожиданное и для себя: — А хочешь с ней познакомиться?

— А ты ей обо мне рассказывал? — Ира изучает носочки своих блестящих сапог так внимательно, как будто видит их впервые.

— Да, еще когда мы только начали встречаться, — и я тороплюсь успокоиться: — Ты ей обязательно понравишься и она тебе тоже, я знаю. Давай после школы?

— После школы не получится, мне надо зайти домой, привести себя в порядок, — Ира наморщила лобик. — А если я надену джинсы и белую кофту, в которой была 14 февраля, ей понравится?

Убей меня бог на этом месте, если я помню, в какой кофте она была 14 февраля. Такое, пожалуй, она мне не простит, надо увильнуть от ответа:

— Ты ей понравишься в любом наряде. Уверен.

Вот он, ответ достойный мужчины — Ира даже зарделась от удовольствия.

Как и договорено, мы встречаемся ровно в четыре у нее во дворе, Ира — с круглой коробкой в руках.