Мой капитан - Жанна Раскита

слезы.

Ах, мама… как бы ты поступила? Где мне взять силы?

Мои синяки почти сошли, когда служанка сообщила мне, что сегодня за ужином к нам присоединиться граф. Я подозреваю, что отец специально запрещал ему приходить, пока не сойдут следы нашей с ним ссоры.

Мы с отцом хранили ледяное молчание.

Я долго принимала ванну, в тайне желая, чтобы Кирилл снова оказался на моем балконе. Но он, наверное, уже далеко…

Горничная подала мне пушистое полотенце, я поднялась из воды, и укуталась. Села за туалетный столик.  В последнее время я чувствовала себя неважно. Должно быть, постоянная уверенность в угрожающей мне опасности привели к паранойе. Мне везде мерещились косые взгляды, казалось, что за мной наблюдают, или даже следят.  Сидя в четырех стенах – это очень странно. Я не доверяла новым слугам, а если учесть, что отец набрал  полностью новый штат, меня держали за сумасшедшую. Даже к столу я ходила с пистолетом Кирилла.

И сейчас, глядя на оружие, мне вдруг стало смешно. Как это глупо, ходить с оружием в своем собственном доме! В родном городе. Но присутствие здесь Казбека настораживало меня. Подсознательно, я ожидала его появления. И хотела быть к этому готовой.

Но сегодня за ужином, с отцом и графом, мне вряд ли удастся защититься при помощи пистолета. Я решила оставить его здесь, среди флаконов духов и баночек с кремом.

Горничная помогла мне одеться – я выбрала ярко-красный, вызывающий наряд. Он мне совсем не шел, за то, наверняка, разозлит отца. Девушка помогла мне причесаться. Я не знала имени своей горничной, да и знать не хотела.

Часы в гостиной пробили семь, когда я спустилась. Здесь еще было пусто, и я с облегчением вздохнула. Странная слабость одолевала меня весь день. Виной тому может единственный стакан сока за весь день? Есть мне не хотелось, постоянный страх забивал все мои потребности и нужды.

Через некоторое время я услышала шаги. Оглянулась.

В дверном проеме в гостиную стоял граф Михайлов.

– Анна Петровна, – он поспешно шагнул ко мне, сжал мои руки, – ваш батюшка… все рассказал… не думайте, я все понимаю… я догадывался о вашей привязанности к капитану… но, учитывая обстоятельства…я имею в виду его отъезд, для вас, да и для меня, что уж скрывать, этот брак весьма выгоден… Уверяю вас, уважения и доброты с вашей стороны мне будет достаточно.

Я, молча, слушала, вглядываясь в его лицо. Граф мне всегда нравился. Он добрый, смелый, благородный, богатый, красивый…но он меня не любит, а я не люблю его.

– Алексей Владимирович, – начала я, Михайлов почтительно смолк, – мне очень льстит ваше постоянное, неутомимое желание помочь мне. Поверьте, я это очень ценю. Вы самый верный друг, о котором только можно мечтать…

– Граф! – восторженный оклик из холла прервал мою речь.

Отец поспешно направился к Михайлову, крепко пожал его руку.

– Рад снова видеть вас в своем доме. Идемте, идемте ужинать!

Я взглянула на родителя, меня испугала его горячность и неестественная радость. Мой папенька, окинув меня недобрым взглядом, прошествовал в столовую.

Мне нравился античный интерьер столовой в нашем городском доме. Белые колонны, мрамор, стулья с парчовой обивкой…

Длинный дубовый стол сервирован на троих. Во главе стола место для отца, по правую руку от него – графа Михайлова. Слева  для меня.

Едва мы сели, вокруг засуетились слуги. Снова не знакомые мне. Еще вчера, казалось, их не было.

Они разлили в бокалы красное вино, подали холодные закуски. Я удивилась роскоши сегодняшнего стола – красная рыба, икра, окорок. Обычно мы обходились одним блюдом на ужин.

Должно быть, отец хотел произвести впечатление на графа. Зачем? Весь город давно знает, что у отца ни копейки за душой.

Я потягивала вино. Есть совсем не хотелось, странный ком сжимал горло.

Отец болтал без умолку, не  глядя на меня. Изредка требовал однозначного ответа от графа.

Меж тем, слуги подали первое  горячее блюдо, и откупорили еще бутылку вина.

Первую тарелку поставили отцу, вторую графу, третью мне. К супу я не притронулась, моим ужином было сегодня вино.

Отец, напротив, довольно проворно опустошил тарелку.

Граф слабо ковырялся ложкой в своем блюде.

Отцу сменили блюдо. Тот отрезал кусок отварной оленины, и вдруг выронил вилку. Я удивленно взглянула на него, моя голова отчаянно кружилась. Папа снова дернулся и запрокинул голову, из его горла вырвался странный, булькающий звук.

– Отец! – выкрикнула я, мой язык оказался не способен произнести это простое слово. Попыталась подняться, но ноги меня не слушались. Рук я не чувствовала. Снова попыталась позвать графа, но мой язык окончательно отказался мне повиноваться. Мое тело  оказалось полностью парализованным.

Изо рта отца стекла белая пена, и упала куском на черный бархатный сюртук. Его лицо начало медленно синеть.

Граф вскочил со стула, кинулся звать слуг. Но на его зов никто не явился. Тогда мужчина бросился к дверям столовой. Двери распахнулись прежде, чем он их достиг. В столовую вошел кто-то, чью фигуру скрывала старинная колонна.

Михайлов испуганно попятился, схватился за грудь, и осел на пол.

Я, в сознании, но совершенно обездвиженная, осталась наедине с гостем.

Гость обошел стол, сзади меня, так и не явив свой облик. Я слышала только легкие шаги, и шелест платья.  Мой враг – женщина? Но какой женщине понадобилось травить папу? И какую женщину мог узнать граф? И почему я все еще жива?

– Здравствуй, сестрица, –  справа от меня показалась девушка, Татьяна. Она склонилась надо мной, и улыбнулась, – Удивлена? Недолго же вы горевали! Как ты проворно окрутила Михайлова! Поразительно.

Эхом раздались чьи-то шаги. Татьяна оглянулась.

– Свяжи его, – обратилась  она к пришедшему.

Бессознательно тело графа оттащили в сторону стола, усадили на стул…

Желтый свет светильника  на секунду выхватил лицо мужчины, его рыжие усы и веселую ухмылку.

Мартынов!

Мужчина спокойно привязал графа к стулу.

Татьяна стояла около меня, и внимательно следила за происходящим. Даже отдавала четкие указания. Ее образ, к которому я привыкла, исчез куда-то. И это меня испугало. Я просто не верила глазам. Зачем Таня делает все это? Почему ей помогает Мартынов? Совершенно очевидно, что помогает он ей, а не наоборот.

Татьяна взглянула на меня.

– Ты еще с нами, сестрица? Ничего, ненадолго. Не жалей своего папочку. Он был сволочью, и собирался  сбежать со своей любовницей, как только та ограбит казну.

В комнате показался Мартынов,  в руках он сжимал небольшой сверток, в коричневой бумаге, обвязанный бечевкой.

– Положи ее на стол, –  обратилась к нему Татьяна.

Юра уложил сверток в центр стола.

– Ну, кажется все, – устало сказала моя сестра, потирая руки.

Я старалась сосредоточиться. Античная столовая перед глазами плясала и кружилась, звуки слышались как из бункера…

– Таня! Ты жива?! Это невероятно… – послышался голос Михайлова. Он пришел в себя!

Татьяна подошла к нему, и нежно коснулась его лица.

Граф хотел ответить на ее ласку, но