Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впоследствии он рассказал об этом Котовскому, и комбриг, сам отличный конспиратор, похвалил его за терпение и расчёт.
Когда Ионе Якиру потребовался командир маленького отряда для захвата на одесском рейде белогвардейской баржи с медикаментами (у наших была острейшая нехватка простейших лекарств, йода, бинтов и т. д.), то выбор пал на отца. Благословлял в дорогу отряд сам Якир. Он спросил отца: «Микола, могу дать человек десять, не больше. Кого возьмёшь? Выбирай сам. Тебе воевать!» Отец, зная уже и социальный, и партийный, и национальный состав бойцов, запросил матросов-анархистов. Это были воистину отчаянные головы! И – не ошибся! Операция, о которой можно было бы снимать второй полнометражный фильм, прошла успешно.
Третье задание было и агентурным, и дипломатическим: надо было уговорить Мишку Япончика выделить для обороны Одессы несколько сот штыков на северо-западном, как, помню, мне отец уточнял, направлении. Это уже, считайте, третья серия того же фильма – настолько она колоритна, остросюжетна и драматична!
Очень сожалею, что не уговорил отца провести очень подробные и последовательные устные рассказы об этих двух событиях: он всегда страшно торопился – то совещание в творческом объединении драматургов Московской писательской организации, то доклад на репертуарной коллегии Министерства культуры России, то подготовка семинара молодых драматургов… Дан виделись-то мы редко! Я жил и учился в Ленинграде, он жил и работал в Москве. Текущие дела и заботы заедали. Но вот уже совсем больным в писательском Доме творчества санаторного типа Малеевка он мне с небольшими перерывами часа три подряд живописал историю Гражданской войны на Украине. Я только успевал задавать уточняющие вопросы и кое-что записывать.
Проза – не поэзия. Иные законы. Об отце я впоследствии написал поэму «Гоголь-моголь» о том, как он был комиссаром санпоезда-летучки в окрестностях Житомира (гоголи-моголи он приказал взбивать из яиц, которые осточертели в варёном виде раненым, а больше ничего начпрод достать не смог!) и в поэме «Ровесник XX века» о его детстве и юности в Полтаве. Какие-то нити оборваны, какая-то необходимая фактура сугубо личностного свойства утрачена, увы, – навсегда. Конечно, что-то можно «добрать» в музеях, архивах, книгах, периодике, встречаясь с редчайшими в наши дни участниками тех исторических событий, но всё равно главного они не возьмут. Оно – только в писательском сердце!
В 2001 году, когда пресса отмечала горестный юбилей 60-летия начала Великой Отечественной войны, я перечитал немало разного рода о том воспоминаний. Ни одно из них не отличалось ни художественной новизной, ни художественным совершенством – важнейшими признаками творческого восприятия действительности. Перечитал короткий очерк отца «Война пришла в наш дом не сразу» о первых неделях войны в Ленинграде, и передо мною развернулась возможная художественная кинолента. Воистину, как я пишу в одном из своих стихотворений о творчестве: «Литературный дар – редчайший!»
Так вот, возвращаюсь на окраины Одессы. Отец с группой уже проверенных в тяжелейшем деле матросов (все были переодеты и имели очень убедительные легенды прикрытия) вышли на переговоры с Мишкой Япончиком. Отец был уполномочен обещать амнистию (всё «япончиково» войско было уголовным, и по ним плакали тюрьмы уже давно) при условии, что они будут держать левый фланг обороны.
Вообще-то, честно говоря, либерализм красных был непомерно широким и, как я теперь убеждаюсь всё больше и больше, неоправданным. Дело в перспективе дошло до того, что М. В. Фрунзе лично сам аргументировал амнистию даже вешателя генерала Слащёва так: если мы амнистируем всех, то ведь не делаем исключения для старших по чину! Напомню, что Слащёв (его воспоминания о его «подвигах» будут вскоре изданы в издательстве «Прибой», в котором во второй половине 20-х годов в Ленинграде начнёт работать мой отец) был прототипом Хлудова в пьесе М. Булгакова «Бег», а в постановке этой пьесы Театром драмы имени А. С. Пушкина в Ленинграде в 1963 году за сценой звучали по радио цитаты из приказов М. В. Фрунзе. Всё возвращается на круги своя, всё взаимосвязано. Воистину, история рядом с нами, история в нас, мы сами – история. Это – мой девиз.
Япончик с его «войском» согласились ещё и потому, что белые и петлюровцы им бы никакой амнистии не дали и порешили бы всех до одного. Однако и воевать они не стали и вскоре, оголив левый фланг, разбежались по своим норам и «малинам». Кое-кто прорывался на украинские земли и в молдавские сёла.
Я впоследствии часто спорил с отцом, что можно было бы сделать. Мы с ним даже вычерчивали планы, схемы: кто где и как «стоял». Мне, по-моему, удалось нащупать по его данным один спасительный вариант, но по некоторым причинам отец его посчитал нереальным. Так и пришлось отступать и нашим. До поры до времени, конечно.
На этом закончился самый яркий и самый перенасыщенный событиями период ранней биографии будущего издателя, публициста, критика и драматурга.
Что же касается образа Г. Котовского, то впоследствии я по два раза посмотрел и военных лет фильм «Котовский», и молдавские игровые фильмы о нём, среди которых наиболее впечатляющим оказался «Последний гайдук», и сравнительно недавний фильм «Пыль на солнце»[32] – о тамбовском рейде Котовского, который весь свой отряд переодел в форму белоказаков, себя объявив (как легенду прикрытия) казачьим полковником. Дело было сделано, но были и упущения: один вражёнок из подкулачников сумел разглядеть, что для отряда, пробивавшегося через линию фронта да ещё издалека, «слишком уж всё обмундирование да упряжь справные». Но его быстро заставили замолчать. Навсегда.
Были о Котовском и романы (скучнейшие), были очерки, популярные книги, но, как мне думается, в коротком этюде отца он предстаёт куда более живым и куда более близким к тому, каким он был на самом деле. Ведь помимо всего прочего, авторы других текстов не были с ним знакомы лично.
Что можно о Котовском добавить ещё? Враньё, что он был пьяницей. Он не пил вообще! Презирал пьянство, как и Щорс. Любил здоровый образ жизни. Много читал, прекрасно разбирался в сельском хозяйстве, изучал труды по военному делу.
Ветераны мне говорили, что был к 1925 году план такой: Фрунзе – на первое место в Вооруженных Силах, Котовского – ему в замы! Великолепное сочетание, ибо Котовский нёс в себе огромный талант в спецработе, а это очень важно и в общеармейских условиях также. Уровень здоровья у него был очень высок. Прожил бы в строю и до Великой Отечественной несомненно.
Трагедия его убийства остается загадкой. В те версии, о которых я читал, не верю. А главной версией пока остается одна – убил из пистолета адъютант из-за ревности. Всё это попахивает дурным детективом или романом уровня Булгарина. Да и время было уже иное. И характеры не те. Убит явно по заказу. Кому выгодно? Говорят – Сталину. Какой смысл терять верного и разностороннего и очень перспективного полководца на первых ролях? Я лично в этот вариант не верю, склоняясь к мысли, что это могли сделать его политические враги как по дореволюционному периоду так и по временам Гражданской войны. А врагов и завистников у такого необыкновенного человека было множество!
В так называемые «перестроечные» годы на Котовского стали лить грязь представители так называемой «демократической» прессы. Одну цитату из какой-то статейки помню наизусть: «Настораживает явно уголовное прошлое Котовского». Это у вас, господа, явно уголовное и прошлое, и настоящее, а Котовский был и остался в нашей памяти последним гайдуком, Робин Гудом юга России начала XX века. У него не было ни замков в Западной Европе, ни счетов в швейцарских банках. Как мне рассказывал отец, ему сам Котовский на вопрос в связи с передислокацией бригады, что, мол, упаковывать куда, засмеялся и показал два вещмешка и чемодан с книгами: «Вот положи в ту бричку да с книгами поосторожнее! Сверху тяжестей на чемодан не навали: дряхлый он у меня, ещё книги сомнёт!»
Вот и всё имущество народного героя!
И ещё один завершающий момент. В бригаде любили петь. Пели песни русские, украинские, общие – революционные, пели и «Интернационал», причём, когда – по-русски, а когда – на своих языках (бригада по составу была интернациональной). Как-то разговорился отец с Котовским по поводу текста «Интернационала», сказав, что сличал его с французским оригиналом, что есть явные отличия не только фонетические, но и поэтические и даже политические. «А ты и переведи! – воскликнул Котовский. – Французский разумеешь, стихи пишешь, рифмованные лозунги сам сочинял. Попробуй. Верю – получится!»
Комбриг как в воду смотрел! В 1928 году в Москве отец как журналист возьмёт интервью у приехавшего для знакомства с СССР композитора гимна Пьера Дегейтера. Встреча произведёт на отца такое впечатление, что он всю жизнь будет изучать его жизнь и творчество, напишет сценарий художественного фильма «Певец из Лилля», который начнёт перед самой войной ставить на «Лен-фильме» режиссёр Владимир Петров, всемирно известный постановщик фильма «Пётр Первый», а главную роль будет вести Владимир Честноков, впоследствии – Народный артист СССР, один из ведущих артистов Театра драмы имени А. С. Пушкина. (Мне посчастливилось с ним познакомиться и даже побывать у него дома в 1963 году.) Съёмки начались в Выборге, который немного походит на северные города Франции. Но война погубила всё: картина была законсервирована, производство закрыто, негатив сгорел. Сохранились лишь подготовительные материалы в архиве отца. Некоторые из них вы найдёте в этом томе. После войны восстанавливать съёмочный процесс не стали, хотя были живы и автор сценария, и режиссёр, и исполнитель главной роли. Почему? Это тема особой статьи.
- Суди меня по кодексу любви (стихи и поэма) - Расул Гамзатов - Поэзия
- Горянка - Расул Гамзатов - Поэзия
- Сочинения (с иллюстрациями) - М. В. Ломоносов - Поэзия
- Аул Бастунджи - Михаил Лермонтов - Поэзия
- Urban Soul. Сборник стихов и песен - Даниил Тагилский - Поэзия
- Ах, Курортные Романы!.. - Николай Войченко - Поэзия
- Послевкусие. Лирическая история о любви - Алина Весенняя - Поэзия
- Избранные стихотворения - Уистан Хью Оден - Поэзия
- Хроники ускоренного сердцебиения (сборник) - Валерий Шитуев - Поэзия
- Легенда о счастье. Стихи и проза русских художников - Павел Федотов - Поэзия