Измена хуже предательства (СИ) - Летинская Лита

— Ее есть кому подвезти, — рычит Радим.

— Ты это, не оставлял бы ее одну, смотри какая малахольная уже еле дышит.

Окутывающее тепло Радима обхватывает меня за плечи. Он осматривает меня внимательно. Даже не представляю, что он увидел в моем лице.

— Мариш, садись в машину. — он подводит меня к дверце. Аккуратно усаживает в кресло и закрывает в машине.

В тепле салона я начинаю отогреваться и приходить в себя. Я и не догадывалась, что так замерзла на улице. Откат настигает, пальцы начинают мелко подрагивать и мне не удается их остановить. Сжимаю кулаки и смотрю сквозь лобовое на мужчин. Не слышно о чем они разговаривают, но мне не нравится та напряженность, с которой они стоят друг напротив друга.

40

Разговор явно переходит на повышенные тона, до меня начинают доноситься отдельные слова. Из машины высыпают оставшиеся парни, молодые совсем, борзые, лыбятся словно скалятся.

Не нравится мне их оскал. Таким лишь бы прицепится к кому-либо, а дальше дело техники.

В груди сжимается сердце в беспокойстве. Вряд ли Радим выстоит в прямой схватке с тремя здоровыми парнями. Почему мы сразу не уехали, как только Радим посадил меня в машину? Я готова сама сейчас сесть за руль и протаранить всех борзых. Так и сделала бы, если умела водить и не боялась вместе раскатать и Радима.

Надо что-то предпринять, нашариваю телефон в сумке, набираюсь решимости и пока не передумала открываю дверцу.

— Цыпочка одна шла, хорош заливать.

— Да ладно, мы просто познакомиться, подвезти хотели, — меняются они в показаниях.

— …, мужики, говорю же моя жена. Отвалите. — уже рычит Радим.

— Я полицию вызвала, — говорю громко, чтоб меня точно услышали, предъявляю телефон с включенным экраном на котором светятся три цифры.

— Да угомони свою малышку. Нужна она больно. Валим парни. — командует, судя по всему, их главный.

— Марина сядь в машину, — от грозного рыка Радима я быстро падаю назад в кресло, захлопывая дверцу.

Наблюдаю, как двое быстро занимают место в своей машине, последний — Серый, еще немного позубоскалив тоже прыгает на заднее сидение и машина ослепив светодиодами срывается в ночь.

Радим тоже садится в машину, еще немного сидит опершись руками о руль, сжимая его выплескивая остатки ярости, трясет головой, поворачивается ко мне. Его глаза налились краснотой как у взярившегося быка. Но это не от недавнего противостояния, а скорее отпечаток усталости и недосыпания.

Меня снова начинает мелко потяхивать. Это отходняк после пережитого. Так страшно мне не было даже за себя, а за него переживаю. Успокаиваю себя дыханием.

— Как ты? — вопрос Радима заставляет отвлечься от своего занятия.

Неопределенно машу головой. Я и сама не знаю как я.

Он осматривает меня своим цепким прищуром. Его взгляд больше сосредоточен на моем лице. Наверно и не замечает моего живота под просторным кроем пальто.

Рассказать ему сейчас? Ведь это так просто, открыть рот и рассказать. Но как только я раскрываю рот язык немеет. И ни звука не выходит. Разве такое возможно?

— Поехали, — командует он сам себе, после наших гляделок.

Я еще минуту пытаюсь бороться с собой, но сдаюсь и говорю совершенно другое:

— Как ты оказался здесь? — это у меня получается выговорить, когда мы отъезжаем на приличное расстояние и меня наконец отпускает нервный тремор.

— Мимо проезжал? — отвечает с вопросительными интонациями. Он у меня спрашивает?

Я смотрю на него прищурившись, пытаясь просверлить дыру взглядом, но это не мешает ему вести машину, сосредоточившись на дороге.

Как он мог проезжать мимо больницы если живет в другом городе? Или уже не живет, осеняет меня догадкой.

— Где ты живешь сейчас? — выпаливаю пока мы стоим на светофоре, и пока я не успела передумать.

Внезапный вопрос заставляет его застыть в напряжении, пристально следя, как цифры отсчитывают секунды пешеходам.

40.2

Он не сразу отвечает. Когда уже зажегся зеленый свет, как будто давая ему разрешение на ответ.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— В городе.

В каком? С кем? Ну почему нужно отвечать так неопределенно!

— С кем? — вырывается прежде, чем успеваю подумать. Прикусываю язык, ну надо же было так. Я точно не хотела этого спрашивать!

Успеваю заметить тень усмешки на его губах, прежде, чем он отвечает:

— Один, — так просто из его уст. И снова односложным ответом. Как не просто вытянуть из него все, что я хочу узнать.

Молчит, продолжая вести машину. Я же лопну сейчас от любопытства! Почему сразу нельзя ответить на все мои невысказанные вопросы?

Почему один? Где Лика? Хотя… Какая мне разница? Перестаю гипнотизировать его профиль и отворачиваюсь к окну. Не хочет — пусть не говорит.

Он привез меня к дому родителей. Я даже и не спросила куда мы едем, полностью доверившись. Глушит мотор и ловко отстегивается. Как у него так легко все получается? Выходит из машины, огибает капот, пока я вожусь с ремнем безопасности. Открывает мне дверцу и подает руку.

— Провожу тебя. — ответ на мою вздернутую бровь.

Похоже в нем проснулся все контролирующий маньяк. Теперь не отпустит пока не проведет до порога и не сдаст с рук на руки.

Мама встречает, кутаясь в халат, обеспокоенно смотрит на нас.

— Добрый вечер, Вера Андреевна. — хриплый голос рядом, рассыпает мурашками по моей коже.

— Что случилось, вы откуда оба взъерошенные? — мама переводит взгляд с меня на Радима. Мамино чутье не подводит, мы действительно помяты, но не снаружи, а внутри.

— Ма-ам, все в порядке, нет повода беспокоиться. — говорю, проходя в квартиру.

— А ты куда? — мама ловит за рукав развернувшегося было Радима, — зайди, хоть чай попей.

Она втягивает не сопротивляющегося мужчину в квартиру, вслед за мной.

— Господи, а глаза какие у тебя. — вздрагивает мама, увидев в ярком освещении прихожей зятя.

Глаза у Радима действительно жутковатые — красные, воспаленные, да еще и темные круги под глазами добавляют эффекта. Ко всему волосы его взлохмачены на макушке. В целом делая его образ демонически устрашающим. Таким только детей пугать.

Что он делал вообще, чтобы довести себя до такого состояния?

— Вы пока раздевайтесь, проходите на кухню, а я за каплями, у меня были хорошие. Марина чайник. — напоминает мама, исчезая в недрах квартиры.

Радим быстро скидывает свое пальто и ботинки, проходит на кухню. Такой послушный сегодня.

Я ставлю чайник на плиту. Мама не признает никаких электрических, говорит в них вода не вскипает до конца, поэтому ждем. Я так же оставшись у плиты, а он присев за стол, прислонившись затылком к стене.

Ловит мой, осматривающий его, взгляд.

Куда же там мама запропастилась?

41

Я осматриваю Радима — воспаленный взгляд моих любимых темных омутов, острый кадык виднеется из расстегнутого ворота рубашки, побрит, но словно помятый и осунувшийся. Мне бы радоваться, что без меня некому следить за его внешним видом, здоровьем, но вместо злорадства в моей душе просыпается только жалость.

Он тоже осматривает меня жадным взглядом. Как будто хочет впитать целиком мой образ, выжечь на подкорке своего мозга, чтобы никогда уже не забыть.

Наши глаза встречаются и время перестает существовать. Глаза в глаза. Его — воспаленные, мои — наполняющиеся соленой влагой. Сердце сжимается, не могу видеть всегда сильного, уверенного Радима таким слабым и измученным.

В невозможности больше вынести накативших чувств, я отвожу взгляд и сбегаю из кухни в поисках мамы. Где-то она потерялась со своими каплями. Встречаю ее в коридоре, как раз идущую навстречу. Всучив мне капли со словами:

— Давай сама, это же твой муж! — снова отправляет меня на кухню.

Так-то оно так, эта не расторгнутая формальность смущает, создавая неловкость, что я буду капать глаза мужчине, почти постороннему, но когда-то такому родному.