Боярышня Дуняша 2 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Они на речку ходят и там бьются, — со смехом отозвалась одна из ближних княгини.

— Правильно! За этим люди приглядывают и все соблюдают правила. Но почему бы не возглавить это почетное дело? Огородить место, поставить лавки, пустить туда сбитенщиков, торговцев пирожками или повелеть княжьей кухне устроить пирожковое торжище.

— Угощение?

— Нет, это же не свадебный пир. Пусть пекут пирожки и выставляют их на продажу во время турнира, хвалясь своим мастерством. Но тут надо подумать. Быть может, лучше за небольшую плату пустить туда торговать городских продавцов.

— Ох, Дуняша, ты спешишь! Надо с Иван Васильевичем посоветоваться. Всё же это мужские игры.

— А ты, княгинюшка, обрати внимание на детские команды. Пусть ребятня собирается, играет, а лучшие заявят себя в турнире. Ну, скажем, есть двадцать команд, которые сумели найти клюшки, сшили одинаковые шапки и особые накидки на одежку.

— А это зачем?

— Чтобы отличаться друг от друга по командам, — нетерпеливо отозвалась Дуня. — И вот, несколько дней играют эти команды и народ просто смотрит, а потом повсюду вывешивают объявление, что осталось две или четыре самые сильные команды и теперь вход на их игры только за плату.

Дуня долго отвечала на самые разные вопросы, даже что-то рисовала и спас её от дальнейших расспросов Иван Иваныч. Он влетел в палаты, поцеловал мать, взбудоражил всех своим рассказом о состоявшейся игре и потащил Дуню на нейтральную территорию, чтобы похвастать, что сегодня он сидел в думе и видел, как бояре дрались. А ещё отец берёт его в зимний поход на Казань.

Дуня вспомнила, что военное противостояние с Казанским ханством тянется с лета. Иван Васильевич многое сделал, чтобы посадить на казанский стол своего ставленника, но всё пошло наперекосяк с самого начала. И вот, теперь прямого столкновения не миновать. Об этом она потом расспросит у деда, а вот про боярскую драку ей было интересно послушать со слов княжича.

— Из-за чего они сцепились? — предвкушая нечто забавное, спросила она.

— Да из-за смердов, — довольно пренебрежительно бросил Иван Иваныч.

— А чего с ними не так?

— Да всё с ними не так! Приходят на землю, когда хотят, уходят, куда ветер дует!

Дуня даже не нашлась что ответить. Что значит «приходят, когда хотят и уходят, когда в мозгах засвистело»? Как будто это так просто! Неужели княжич не понимает, что пришёл — значит, осел на землю, обработал её, поставил дом и глядишь, уже четверть жизни прошла. Столько труда вложено! И уйдешь с этой землицы только от отчаяния. Поди начни жизнь заново, да после того, как поскитаешься с семьей, ища разумного владельца земли, чтобы осесть при нём.

Дуня попробовала объяснить это, и Иван Иваныч попритих.

— Да знаю я, — неохотно буркнул он. — Меня отец на первый день жатвы всегда берёт, да и зерно езжу смотреть. Надо же понимать, что там да как, чем живут, о чем думают.

— Значит, осознаешь, что у радивого хозяина не может быть проблем с вольными крестьянами. Они будут сидеть на попе ровно на его земле, платить всё, что положено, и помогать в защите по мере сил.

Княжич долго молчал, а потом высказался по-другому:

— Бояре хотят, чтобы отец прописал закон, что крестьяне могут уходить только в Юрьев день, а ещё лучше, чтобы они никуда не уходили. Закрепить их на земле и пусть пашут.

— Так Юрьев день все соблюдают. Это неписанный закон, — удивилась Дуня.

— Раз бояре подняли этот вопрос, значит, не все, — наставительно произнёс Иван Иваныч. — А по государеву приказу можно будет ловить тех, кто сбежал.

— Если неписанные законы дублировать в судебнике, то придется записать туда, что негоже тухлыми пирожками торговать, а то ведь торгуют, ироды!

— Смеешься, да? — насупился княжич.

— Да не до смеха мне! Это же стоит начать прописывать всё то, что неписанным правилом считается, так не остановится будет.

Дуня хмуро смотрела на княжича и никак не могла сообразить, откуда у бояр взялись все эти пожелания? Она же такая же боярышня и самой незначительной проблемой на земле был уход крестьян. Да это вообще не проблема!

Если есть конфликт с осевшей на земле семьей, то легче помахать ей ручкой, чем каждую осень спорить по разным поводам. Некоторым и приплатить хочется, только чтобы свалили побыстрее и не портили жизнь обществу.

Но похоже, не с каждым боярином люди осмеливаются спорить. А ведь есть ещё рядовичи (работающие по ряду) и закупы (взявшие ссуду). Эти вообще пикнуть не посмеют, пока не рассчитаются с долгами.

Кусая губы, она бросила взгляд на княжича, непонимающего всей серьёзности поднятого в думе вопроса. Видно, он отвлёкся на эмоции, ведь не каждый день увидишь, как бояре посохами свою правду отстаивают, а после подумать обо всём у него не было времени.

— Погоди, — поправив туго повязанный налобник, Дуня постаралась донести важность вопроса до Иван Иваныча. — Юрьев день… ладно, он есть и народ его примет. Хотя не следовать ему, это как при всех в носу ковырять и есть козявки. Но раз надо, то пусть будет прописан.

Княжич даже возмущенно надул щеки от такого сравнения и хотел сказать, что не бабам рассуждать о государственных делах, но Дунька уже тараторила дальше:

— Всем удобно проводить расчёт по осени. Но ты говорил о закреплении крестьян на земле, а это значит, что при любом хозяине земли они вынуждены будут оставаться. Понимаешь, при лю-бом!

— Конечно, понимаю! А ты понимаешь, что крестьяне целыми деревнями снимаются с места и уходят, разоряя владельцев земли! Вон, у Алексашки и Епифана до бунта дошло, все разом уйти захотели. А если их прикрепить к месту, то будет порядок. Да и учёт вести легче, а то один год одно, другой год другое.

— Вот слушаю я тебя, Иван Иваныч, и не верю, что ты это говоришь. Словно сглазили тебя! Какое «легче вести учёт»? Люди рождаются и умирают, погода преподносит нам сюрприз за сюрпризом, появляются тати, случаются пожары, и надеяться на то, что все будет как в прошлом году — идиотизм! — разошлась Дуня. — А то, что бедовые хозяева хотят силой людей закабалить, так это страшное дело! Ты только вдумайся, — боярышня постучала по лбу княжича, — что будет, если князь встанет на сторону тех, кому не хватило ума грамотно вести своё хозяйство? Все поймут, что не надо учиться управлению людьми и ведению дел в имении, а надо только в думе горло драть и требовать, грозить кулаком, брызгать слюной, клевеща на других и вновь требовать, потому что если один раз получилось вытребовать, то и второй получится.

— Дунь, ты чего разошлась? — обиженно спросил княжич, потирая лоб.

— От жадных и неумных управленцев бегут, чтобы выжить, а если князь даст кнут в руки нерадивым хозяевам, то они быстро превратят привязанных к ним людей в жалких рабов.

— Почему сразу в рабов?

— Да потому, что бегут только от тех хозяев, кто требует платить всё больше и больше, загоняет в долги, притесняет, обворовывает, не соблюдает закон…

Дуня смолкла, нахмурилась и совершенно спокойно сказала:

— Кстати, надо бы навести порядок в законах, а то уж больно путано, да и вообще…

Она вновь остановилась, пробормотала:

— О чём я говорила? А! Так вот, если болванам дать больше власти, то они уверятся в своем могуществе, — Дуня эмоционально потрясла кулаками, изображая тех самых болванов, — и уже разойдутся так, что легче умереть, чем дойти до князя со своей бедой!

Она глубоко вздохнула и, посмотрев на насупившегося княжича, с горечью добавила:

— И сейчас-то таких горе-бояр не урезонишь, а если от них ещё нельзя будет уйти, то кто выживет у них? Всех ведь запорют по жадности и злобе своей!

Дуня не могла спокойно говорить. Это было то, за что она готова была биться до последнего. Она ведь даже не подозревала, что вопрос о крепостничестве начал решаться так рано. Ей казалось, что это было много позже. Быть может, во времена правления Петра Первого или даже Екатерины, а оказывается, эти государи пришли уже на готовенькое и дожимали крестьян…