Священный Грааль отступников - Лариса Капелле

– Хорошо, в любом случае никакой срочности в том, чтобы я просунула окончательно голову в петлю, нет! – после небольшого молчания несколько менее безнадежным тоном произнесла Екатерина Дмитриевна.

– Мамуль, ну не воспринимай ты это все так трагически! Фредерик наверняка хотел как лучше. Ты же знаешь, что близких у него не было, вот он и решил облагодетельствовать своего близкого друга – тебя.

– Ты уверена, что он думал обо мне, а не о судьбе этого набора средневековых камней?

Мать никак не могла примириться с тем, что в ближайшем времени ей придется всерьез заняться этими самыми развалинами.

– Ладно, ничего не поделаешь. Пойдем, перекусим, вот неплохой итальянский ресторанчик, а то на голодный желудок любая мелочь неразрешимой задачей покажется. – С этими словами Екатерина Дмитриевна увлекла дочь за собой.

– В конце концов, может, продадим все это, – робко предложила Кася, уплетая за обе щеки равиоли с белыми грибами.

– Как это – продадим! Ты думай, что говоришь! – возмущенным тоном воскликнула Екатерина Великая. – Мне их доверили, а я первому встречному за тридцать сребреников продам! У меня что, совести совсем не осталось?!

– Совесть у тебя, мама, осталась, вот только логика испарилась окончательно. Ты же только что плакалась, что на тебя этот хомут повесили?

– Мало ли чего в запальчивости не скажешь, – махнула рукой Екатерина Дмитриевна, – да и потом все вполне логично. Я и говорю о хомуте, потому что от него не избавишься. Если бы речь шла о простом наследстве – немного хлопот и значительная прибыль, – я бы не расстраивалась. А тут так просто ни от чего не освободишься…

– Короче говоря, Фредерик прекрасно знал, что делал, когда сделал тебя и меня наследницами. Кстати, зачем я ему сдалась?

– Меньше пошлины и налога.

– Но, насколько я поняла, он оставил значительную сумму денег именно на эти расходы?

– С лихвой хватит, ну да ладно об этом, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Давай.

– Ты что сегодня запланировала?

– Я уже говорила: встречу с профессором Морено, крупным специалистом по катаризму.

Кася связалась с профессором еще из Белозерска. Его координаты нашел Кирилл. Жак Морено был свободен сегодня после обеда и согласился встретиться с ней после пятнадцати часов. Все складывалось удачно.

– Куда тебя только не заносит, моя девочка!

– Мама, не начинай.

– Хорошо, остановимся на этом. Тогда я тебе оставляю ключ, мы с Марго вернемся поздно. Она потащит меня на очередную премьеру не помню какого театра.

– Название спектакля ты тоже не помнишь, – рассмеялась Кася.

Мамина парижская подруга, у которой они остановились, была заядлой театралкой и посещала почти все премьеры, которыми изобиловала французская столица. Причем Марго отличалась абсолютной всеядностью, с одинаковым энтузиазмом поглощая классику, новомодные постановки и совершенно неудобоваримый, на Касин взгляд, авангард.

– Как будто я могу думать о чем-нибудь другом, кроме этого наследства, – возразила мать, – а тем более ты Марго знаешь. Поэтому ее лучше оставить в неведении. Если постановка будет отличной – тем лучше, если отвратительной – придется смириться.

И на этот раз Екатерина Великая была права. Расплатившись, они разошлись каждая в свою сторону. Профессор Морено жил в пятом округе, в полутора километрах от ресторана. Кася решила пройтись пешком, тем более погода стояла отличная и, гуляя по этим местам, она вспоминала свои студенческие годы. Факультет классической филологии был совсем недалеко, и она с удовольствием прошла рядом, разглядывая новое поколение студентов, которое, впрочем, как две капли воды походило на ее.

Профессор принял ее в своем небольшом кабинете, от пола до потолка заставленном книгами. Был он высок, подвижен и говорил настолько быстро, что Касе было иногда сложно угнаться за потоком его мыслей. Быстро поздоровавшись, он не стал тратить время на приличия, а сразу же заговорил о картинах Юли. Кася отправила фотографию триптиха заблаговременно по электронной почте, чтобы у Морено было время познакомиться с ним. И сейчас картины красовались на большом экране компьютера.

– Поразительно! – воскликнул профессор, – такое ощущение, что они нас гипнотизируют. А это – Монсегюр? – указал она на странной формы крепость в левом верхнем углу картины.

– Да, – кивнула головой Кася.

– Потрясающе! Я думаю, потомки катаров просто обязаны купить эти картины за любую сумму!

– Я боюсь, что они не продаются.

– Ну, тогда хотя бы снять копию и, в конце концов, поддержать эту удивительную семью! Подумать только: самые проклятые еретики католической церкви – святые мученики. Посмотрите, все каноны соблюдены. Белый фон – символ чистоты, красные отблески – символ крови и мученичества. Все фигуры – двухмерные, никакого рельефа, потому что фигуры святых, Богородицы и Христа всегда двухмерны, они не от мира сего. И все эти плоские духовные фигуры находятся в окружении земного и вполне рельефного пейзажа. И не только… Нет, просто поразительно!

– Не только – что?

– Уже византийские иконописцы использовали обратную перспективу, и это стало каноном. Вы понимаете, о чем я говорю? – обратил он все-таки внимание на несколько сбитую с толку Касю.

– Не очень, – призналась она.

– Тогда объясню вкратце. Иконописцы любой ценой хотели отличиться от предыдущей античной языческой традиции и поэтому линейную перспективу заменили обратной. Как бы попытались не просто показать на картине предмет, а полный образ предмета, каким его видит Создатель. Поэтому стол рисовался всегда с четырьмя ножками, даже если задние были не видны.

На эту деталь Кася раньше совершенно не обращала внимания. Старец на правой картине сидел действительно за столом с четырьмя ножками.

– А теперь посмотрите, на левой картине цвета одеяния молодой женщины тоже говорящие, – с тем же энтузиазмом перескакивал с одного на другое подвижный, как ртуть, Морено.

Кася присмотрелась и, так и не увидев ничего говорящего, обратила вопросительный взгляд на профессора.

– Вспомните, что на большинстве икон Богородица изображена в красной тунике и синем плаще. Синий и красный в данном случае указывают на чистоту и страдания Богородицы. А кстати, радостное выражение на лицах сжигаемых еретиков тоже вполне соответствует иконописной традиции, только русской на этот раз. – Морено лукаво посмотрел на Касю и продолжил: – в русских иконах очень часто упор делался не на трудность подвига и самоотречения, а на радость такого подвижничества. Святой наполнен покоем, легкостью и счастьем, да и не удивительно, ведь он стоит на пороге рая!

Кася едва успевала следить за потоком мыслей специалиста по катарской ереси. Впрочем, она успокаивала себя тем, что диктофон в ее мобильнике включен, поэтому, даже если она что-то и упустит, потом может слушать сколько угодно запись их разговора.

– Старец и Грааль, – тем временем задумчиво проговорил Морено, – в конце концов, есть гипотеза, что Христос дожил до глубокой старости и был главой общины. Катары не раз отрицали распятие Христа, вспомните Ренне-Ле-Шато с таинственным сокровищем…

– Вы говорите о Граале! – встрепенулась Кася, – вы думаете, что Грааль катаров существует или существовал в реальности?

– Тогда придется вас спросить, чем для вас является Грааль?

– Чашей, в которую была собрана кровь Иисуса Христа?

– Для одних он был действительно чашей, для других – котлом, который был хранилищем древней памяти и знаний друидов. Вспомните авторов, которые писали о Граале. Для Кретьена де Труа – это просто прекрасная загадка, которой никакая разгадка не нужна. А для Вольфрама фон Эшенбаха – это магический кристалл. Что же касается Грааля катаров, то вы не можете даже представить, какое множество перьев, от гусиных до самопишущих, сломалось в спорах о том, чем же он был на самом деле.

Профессор задумался, словно представляя себе гору этих самых перьев, потом продолжил:

– Я думаю, факты вам известны, но все-таки повторю. В апреле 1243 года папа и французский король решили окончательно отрубить голову катарской гидре. В это время символом сопротивления катаров стал Монсегюр, небольшой неприступный замок в предгорьях Пиренеев, Корбьерах. В Монсегюре собралась вся верхушка катарского духовенства во главе с Бертраном Марти. Вот этот замок и было решено захватить. Осада началась в мае 1243 года и продолжалась почти одиннадцать месяцев. Перед Рождеством 1243 года, когда катарам стало ясно, что они обречены, два человека покинули замок, унося сокровища катаров, скорее всего – тайные книги. И, наконец, 1 марта 1244 года осажденные заключили с осаждающими перемирие. Они заявили, что сами откроют ворота замка и сдадутся, если гарнизону и простым жителям замка позволят уйти живыми и невредимыми. Вторым пунктом договора была дата – 16 марта. Эта дата и интригует исследователей.