Сожжённые цветы - Яна Розова

— А вы помните шабаш на Вальпургиеву ночь, который устроили студенты истфака десять лет назад?

— Ох…

Седов наморщил нос:

— Простите?

— Ох, помню. А мне бы не хотелось это вспоминать.

— Возможно, вам известно очень много полезных для следствия вещей, хоть и непонятно — что именно.

— Тут, я вижу, будет сеанс психоанализа?

Седов терпеливо улыбнулся:

— Артур Сергеевич, а что делал на том шабаше Гарик Симонян?

— Гарик? Вы думаете, что этот педиковатый шут поджёг церкви?

— А я думал, вы друзья…

— Я просто не могу отказать в помощи человеку, даже если он идиот. Придурь у меня такая.

— Так что по поводу шабаша?

— На самом деле это у Вани Фирсова спрашивать надо: он вместо меня проводил шабаш. Кстати, теперь Ванечка — значимый человек в области, а ведь я помню его студентом! Он играл в институтском ТЮЗе, которым я руководил. Очень талантливый актёр! Именно поэтому — и такой успешный политик…

— Понятно.

— О том вечере ничего сказать не могу. Тот же самый Гарик и напоил меня тогда. А у меня — склонность к припадкам. Не выношу пульсирующий свет, ритмичную тяжёлую музыку. И когда шабаш начался — врубили этот проклятый рок, свет замигал — и меня так выстегнуло, что мама дорогая! А какие галлюцинации тогда накрыли?! До сих пор вспоминаю, как самый жуткий фильм ужасов в своей жизни!

Ужасы сыщика не интересовали:

— М-да?..

— Жертвоприношение! — объявил Веселовский с нервным смешком. — Мне чудилось, что дьявол измывался надо мной, а я — ребёнок, бессильный против него. Гадостное такое чувство, ощущение самой глубокой мерзости, которая может быть сотворена людьми или нелюдьми… Тьфу. Выпить хотите?

Из ящика стола Веселовский достал бутылку виски.

— Нет, спасибо, — отозвался Седов, не впечатлённый воспоминаниями о давнем бреде. — А где я могу найти Гарика?..

Мастерская художника-оформителя отцу Сергию очень понравилась. В ней загадочно пахло клеем, сценой, пылью, которую собирают в свои мощные складки тяжёлые складки задника. Помещение в диком беспорядке населяли разные приспособы, превращавшие одномерную сцену в любой интерьер и экстерьер Вселенной. В их числе священник заметил балкончик Джульетты и бросил взгляд на жертву любви, стоявшую рядом. Седов мысленно отсутствовал.

Симонян, одетый в свободные штаны карго, кожаный жилет и романтическую белую рубаху, вышел из-за кучи бутафории, поигрывая крупным, осыпанным камнями православным крестом на толстой золотой цепи. Отцу Сергию такие символы откровенно не нравились: средневековье какое-то, да и показуха, а веры в этих побрякушках ни на йоту.

Паша назвался, напомнил об обеде у Фирсовых. Симонян свысока кивнул ему. Седов представил друга, на которого Гарик глянул с какой-то даже издёвкой, дескать, смотри-ка, поп — толоконный лоб!

Гости присели на деревянный диванчик, обтянутый дерматином, художник вальяжно опустился в огромное бутафорское кожаное кресло.

— Вы в курсе, что в Гродинской области сожжено несколько церквей?

Симонян снова кивнул.

— Внутри них обнаружены пентакли с шестиконечными звёздами. Известно, что десять лет назад именно вы изобразили такой пентакль, украшая сцену для шабаша на Вальпургиеву ночь, которую организовали ваши одногрупницы на истфаке. Что скажете по этому поводу?

Отцу Сергию казалось, что вот он — момент истины! Но реакция Симоняна разочаровывала:

— А… ну, дела давно минувших дней. Пентаграмма эта — такая скучная! Я сделал её поинтереснее: симметрии добавил.

— Почему же в сгоревших церквях нашлись шестиконечные пентакли, такие же символы?

— Иногда разные люди в разное время делают одни и те же вещи. Разве не так?

— Это называется совпадение, — уточнил сыщик. — А вы помните подруг Светы Клюшкиной?

— Почти нет. Я уже тогда знал, что мне мальчики больше нравятся (последовал вызывающий взгляд в сторону служителя церкви). А что, вам геи неприятны?

— Мы сейчас не об этом говорим, — ответил Седов.

Отец Сергий пожал плечами: мне без разницы.

— Говорят, вы травку на шабаше жгли?

— Смешно получилось: бабы раздеваться стали! — Гарик снова глянул на священника, надеясь его смутить.

— А вы пили в тот вечер?

— Да все нарезались в стельку!

— Демоны не мерещились?

— У меня слишком здоровая психика, чтобы мне мерещилась всякая дрянь.

В углу мастерской священник заметил столик с зеркалом. На нём стояла раскрытая коробка с гримом и несколько манекенов в разнообразных париках.

— Это ваш грим? — спросил отец Сергий.

— Тут со мной работает мастер грима — я считаю необходимым контролировать и его работу. Сам я, конечно, умею изменять внешность. Этому специально учился в Израиле.

— А в жизни грим может выглядеть естественно? Или это только для сцены?

— Не понимаю, что вы от меня хотите? — рассердился художник. — Вы кто такие? Да я сейчас милицию вызову!

И тут Седов вытащил кролика из шляпы.

— Гарик, а не выпить ли нам за знакомство? Отец Сергий нас не осудит: не было бы у людей слабостей, незачем было бы и на исповедь ходить, так?

— Так, сын мой, — елейно произнёс священник. — Пейте, на меня не смотрите.

Бутылка дорогого коньяка, которую Седов поставил рядом с собой на подоконник, вдохновила Гарика куда больше, чем весь предыдущий разговор. Художник тут же подскочил, приволок стаканы, яблоко, две шоколадные конфеты.

Павел Петрович разлил на двоих, выпили.

Отец Сергий знал, что у Пашки удивительно крепкая для русского человека башка. Алкоголь мало влиял на его способность соображать, именно поэтому Паша часто использовал совместные возлияния для добычи информации.

(Не пройдёт и полугода, как всё изменится. Отец Сергий будет видеть Пашку пьяным и отупевшим почти при каждой встрече. И никакие увещевания не смогут образумить несчастного).

Приняв на грудь, Симонян взялся болтать. Вовремя заданные сыщиком вопросы помогли узнать, что все дни и ночи, в которые совершались убийства и поджигались церкви, художник провёл в театре. Бывшая жена назад его не принимала, на съёмную квартиру не хватало денег, а тут — ничего, удобно даже. Он пожаловался, что, приехав в Гродин год назад, ночевал даже на вокзале, а потом Ваня Фирсов позволил ему пожить на заброшенной даче под Остюковкой. А там света нет, удобств нет, а ещё на него бомж напал — ограбил и избил. Тогда он уехал с той дачи — ну её!..

Алиби ему могли составить охранники театра — с ними он принимал успокоительное в виде дозы водки по вечерам, а также парни-проститутки, навещавшие его чуть ли не каждый день. Их Гарик находил на виртуальных просторах — вдоволь. Паше удалось даже вытащить из пьяненького художника имена.

Седов вернулся к Вальпургиевой ночи — Симонян щедро разлился воспоминаниями, живописуя студенческую веселуху. Нашёл что сказать и о девушках со своего курса: дуры разного сорта. Иру Гарик считал дурой занудной, Гелю — злой, Наталью — бестолковой, а Соню — жадной. В студенчестве, Симонян развлекался злобными выходками против них (на шабаше в Вальпургиеву ночь он тоже поразвлёкся), а девушки намеренно бойкотировали его.

Седов слушал, играя толстой еловой шишкой, случайно обнаруженной на столике рядом с диваном.

— Бог дал мне моих друзей! — Симонян теперь обращался к отцу Сергию. — Бог меня любит! Вот Артурчик — он меня на работу взял. А Ванька, так тот и вовсе… прикрыл.

— От чего? — живо спросил Седов.

Симонян заёрзал и стал юлить:

— Да я натворил… неважно. Ну, эту анашу поджёг, а потом по пьяни к одному… — он икнул, — пристал. Ай, ну его, не хочу вспоминать!

И тут Седов повёл себя более чем странно, что любовным сумасшествием уже не оправдывалось.

— Гарик! — позвал он художника.

Тот поднял голову — и шишка врезалась ему в лоб. Симонян осоловело вылупил глаза.

— Простите! — сказал сыщик. — Серёжа, идём!

Витя Калачёв

12 октября

В этот день Седов заявился прямо в отдел. Прежде себе такого сыщик не позволял. И даже в прошлый раз, когда передал сведения о женщинах, чьи тела были обнаружены в сожжённых церквях, Паша звонил Вите на мобильный.

Легализуя те сведения, Калачёв сильно не распространялся, откуда они появились. Просто сказал (по совету того же Седова), что осенило проверить подруг Китаевой.

И тем более Калачёву не хотелось, чтобы после визита рыжего сыщика обнаружился источник Витиных «осинений».

А вскоре Витя понял, что деваться ему некуда. Сыщик через его голову переговорил с Хвостовым и получил официальное разрешение поделиться своей добычей с оперативной группой. Теперь лейтенант не сомневался в своём разоблачении.

Оперы собрались у компьютера главного спеца по IT-технологиям Димы Крестовского. Седов отдал флешку с записью, Дима раскрыл список файлов. Паша выбрал один, и на мониторе появилось изображение.