Ужин с соблазнителем - Наталья Калинина

— Мурзик, дорогая, если потребуется помощь, только свистни. Я поговорю с деканом и еще кое с кем. Все будет в порядке, Мурзила. Ты слышишь меня?

— Да, папа. Конечно. До свидания.

Я положила трубку, медленно и пошатываясь побрела в комнату. Машинально включила приемник. Передавали «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса. Я закрыла глаза и позволила скрипкам унести меня в трансцендентные дали. Незаметно я заснула.

…Я услыхала шаги в коридоре и открыла глаза. Прежде, чем я успела испугаться, знакомый голос сказал:

— Это я. Забыл отдать ключ. Извините.

Алик стоял в дверях. У него был виноватый и какой-то подавленный вид. Меня же внезапно охватила бурная радость.

— Я… Как хорошо, что вы вернулись.

— Серьезно? Вы это серьезно?

— Конечно. А где Зоя?

— Я посадил Зою в самолет. Валентина встретит ее в Магадане. Мой поезд уходит в одиннадцать тридцать. Разрешите побыть у вас?

— Ну конечно. Попьем чаю, поболтаем. Сейчас я поставлю чайник.

Я спустила ноги с тахты, намереваясь встать, но он сказал:

— Я уже заварил чай. Сейчас принесу сюда.

Он появился с подносом, полным сладостей и фруктов, придвинул к моей тахте журнальный столик, сам сел в кресло напротив.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Почему вы так решили?

Он определенно избегал смотреть на меня.

— У вас… расстроенный вид.

— Все в прядке. Обойдется.

Он говорил таким тоном, словно пытался себя в этом убедить.

— Но, возможно, я чем-нибудь смогу помочь?

Он приподнял веки, и я увидела на какую-то долю секунды его глаза. Они были почти черными.

— Нет. Это лишь все запутает. Не надо.

— Что запутает?

— Есть такое, в чем человек обязан сам разбираться и ни в коем случае не впутывать других, тем более близких.

— Но я вам никто.

— Ты дочь моего друга детства.

От того, что он вдруг перешел на «ты», мне стало радостно.

— У вас нет своих детей?

— У меня нет права иметь детей.

— Ерунда.

Я рассмеялась. Это получилось неестественно. В комнате повисла напряженная тишина.

— Ты так считаешь? Ты на самом деле так считаешь?

Он подался ко мне всем телом. Я здорово смутилась.

— Не знаю. Дети есть почти у всех. По-моему, люди обычно не задумываются над тем, есть ли у них право иметь детей.

— Мне кажется, в детях принято видеть искупление грехов родителей. На самом же деле все обстоит не так.

— А как?

— Родители перекладывают на плечи детей собственные грехи. Многие делают это бессознательно, другие же…

Он вздохнул и отвернулся.

— У вас много грехов? Я очень хотела бы вам помочь. Пожалуйста.

— Нет, — он резко встал и отошел к окну. — Из этого ничего не получится.

— Почему?

Он хотел что-то сказать, но передумал. Склонился над столом, стал собирать посуду. Я слышала, как он долго мыл ее. Я лежала на тахте, наслаждаясь состоянием блаженного покоя. Я словно спала и в то же время остро слышала, видела, осязала… Слишком остро.

— Мне пора. — Алик стоял на пороге в пиджаке и с портфелем в руках. — У тебя все будет замечательно, Ларочка. Слышишь? Ты успешно сдашь экзамены. Очень успешно. Ты необыкновенное существо. Прощай, дитя мое. Ключ от входной двери я положил в левый ящик стола. Не забудь.

— Разбудила, дочура?

Телефонная трубка показалась мне чугунной. Я положила ее на подушку и легла на нее правым ухом.

— Да, мамочка. А сколько времени?

— Одиннадцать без четверти. У тебя весь вечер не отвечал телефон.

— Странно. Я была дома.

— Значит, ты крепко спишь. Это очень хорошо. Отец мне все сказал.

Она чуть не плакала от радости.

— Прости, что я долго мотала тебе нервы.

— Ну что ты, Мурзилка. — Она приглушенно всхлипнула. — Если нужна помощь…

— Я все поняла, но помощь мне не нужна.

— Это замечательно, что ты так уверена в себе, но я все-таки поговорю с…

— Не надо, мама. Я уже вижу себя в аудитории на семинаре по… английскому романтизму. Ты же знаешь, как я люблю Байрона и Шелли, мама.

— Послушай, этот Алик… какое он произвел на тебя впечатление?

Я насторожилась и тут же почувствовала, как сон словно рукой сняло.

— Он хороший, мама. Только очень несчастный.

— Брось. Помню, он показался мне неестественным. Шут гороховый, — неожиданно зло сказала мама.

— А когда ты его видела?

— Тебя еще на свете не было, котик. Твой отец от этого Алика просто балдел. Если бы я не знала его так хорошо, наверняка бы подумала, что они голубые. Возможно, Алик на самом деле…

— Нет, мама. Это исключено.

Я сказала это не терпящим возражений тоном.

— Надеюсь, котик, у тебя это несерьезно?

— Что, мама?

— Я пошутила. Уверена, твое сердечко цело и невредимо. Я сделала твоему отцу выговор за то, что он обременяет тебя своими алкашами.

— Зря, мама. Алик не алкаш.

— Помню, однажды они с твоим отцом допились до того, что выскочили в нижнем белье на балкон и изобразили что-то вроде шейка по-африкански. Потом этот тип перемыл всю квартиру и на коленях просил у меня прощения. В ту пору мне это показалось забавно и даже было весело. А сейчас противно вспомнить. Он давно уехал?

— Нет. Хотя я не знаю. Я спала. Понимаешь, я… мне снился такой странный сон.

— Все ясно, котик. Какой у тебя первый экзамен?

— История, черти бы ее взяли.

На какую-то долю секунды я увидела себя возле стола, за которым сидел мужчина в белой рубашке с коротким рукавом и выводил в экзаменационной ведомости «отлично». На мне было платье в полоску и белые босоножки. К слову, именно так я и оделась на свой первый экзамен, на котором каким-то чудом схлопотала пятерку.

Поговорив с мамой, я наполнила ванну и с наслаждением расслабилась в теплой душистой пене. Мое тело казалось мне необычным. Я словно видела миллионы светящихся частичек, которые находились в постоянном движении, отчего во мне рождались всевозможные эмоции. К тому же мое тело казалось мне прекрасным. Впервые в жизни. Впрочем, раньше я об этом всерьез не задумывалась. В тот момент я вдруг увидела себя со стороны чьими-то восторженными глазами.

Потом я попыталась вспомнить, какие у Алика глаза. Что-то все время мешало мне это сделать. В ушах звучал мамин голос: «Он показался таким неестественным. Шут гороховый».

Внезапно я выскочила из воды и, скользя мокрыми пятками по полу, бросилась в кухню. Дело в том, что мне вдруг захотелось получить вещественные доказательства того, что Алик был здесь во второй раз. Потому что мне начало казаться, будто это приснилось во сне.

Я распахнула холодильник. Привычный набор продуктов, вернее, их отсутствие, если не считать полиэтиленового пакета с мармеладом, апельсины и коробку шоколадных конфет. Все это купил вчера отец. Мне же казалось, что поднос, который принес из кухни Алик, ломился от сладостей и всевозможных фруктов. Выходит, это мне приснилось… Я заглянула в помойное ведро — пусто и чисто до неприличия. Потом вспомнила про ключ и резким движением выдвинула левый ящик стола. Ключ от входной двери лежал на своем привычном месте. На том самом, куда мы с отцом условились его класть. Я разочарованно вернулась в ванную и плюхнулась в воду. От нее воняло какой-то химией. Светящиеся частички моей плоти, всего каких-то пять минут назад наполнявшие меня кипучей энергией, погасли и замедлили свое движение, либо совсем его прекратили. Собственное тело показалось мне тяжелым, безжизненным, неповоротливым. Я с трудом сдерживала душившие меня рыдания.

…Экзамены я сдавала словно во сне. Читала какую-то литературу, которую подсовывала мама, рассеянно выслушивала информации о международном положении — их регулярно делал отец. Я была не в состоянии сосредоточить внимание ни на чем, в голове хороводили странные мысли типа «скорее бы все закончилось и слинять из Москвы» или «зачем я делаю то, к чему совершенно не лежит душа?..» Временами меня охватывала апатия, и я напоминала себе оболочку от лопнувшего воздушного шарика, потом вдруг чувствовала толчок изнутри, и мир преображался в каких-нибудь полсекунды. Мои состояния менялись раз по двадцать на дню, и к вечеру я обычно чувствовала себя без сил. Казалось, внутри меня сражались два противоположных начала. Я не могла вмешаться в эту борьбу и была лишь сторонним наблюдателем.

В тот день, когда моя фамилия появилась в списках будущих студентов, отец заехал за мной на такси и повез в «Березку» принарядить. Он щедро тратил свои чеки, которые, по его собственному выражению, нельзя было принимать всерьез, потому что они достались за репризы к пантомиме и вальсу дрессированных собачек. Отец всегда относился с некоторой долей иронии к своему творчеству. К жизни, похоже, тоже.

Я выбрала черно-белое бикини. Купальник словно состоял из двух противоположностей, как и моя душа. Потом мой взгляд задержался на легком шелковом платье дымчато-мшистого цвета, и отец немедленно его купил. Еще мне приглянулись сандалеты с ремешками, похожие на античные сандалии.