Дитя Всех cвятых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс

Был свободен один-единственный алтарь, за хором. Альенора ждала там. На ней было все то же серое платье, но без золотого пояса. Они с Анном не обменялись ни единым словом, едва взглянули друг на друга, и обряд начался.

Берзениус торопливо пробормотал полагающиеся слова и перешел к брачному благословению. Он протянул Анну позолоченное кольцо, приказав ему надеть его поочередно на указательный, средний и безымянный пальцы своей будущей жены, повторяя за ним священную формулу:

– Перед Богом и самим собой обещаю хранить тебе верность. Этим кольцом беру тебя в жены и отдаюсь тебе всем своим телом и одаряю всем своим добром. Во имя Отца и Сына и Святого Духа да будет так.

Затем Берзениус велел Альеноре проделать то же самое; когда она надела кольцо Анну, они стали мужем и женой.

Берзениус достал из-под рясы пергамент.

– Я составил документ, который узаконивает ваш союз.

Он проводил новобрачных к главному порталу, где рядом с приходскими книгами находились письменные принадлежности, и супруги по очереди подписали брачный договор. Затем они вышли наружу, а вслед за ними несли чей-то гроб. Спустившись вместе со своими подопечными по ступеням паперти, Берзениус обратился к Анну:

– Ждать долее незачем. Вы должны пуститься в путь без промедления. Берегом моря дойдете до Бордо, оттуда направитесь в Тулузу. Дальнейший путь вам укажут в монастырях. Но прежде измените ваш облик, как подобает.

Анн сначала не понял, что тот имеет в виду, но потом вспомнил: ему надо посыпать себе голову прахом земным. Он наклонился, чтобы зачерпнуть пригоршню, но из-за оттепели земля превратилась в жидкую грязь. Она растеклась по его прекрасным белокурым волосам, длинными потеками заструилась по лицу. Анн помедлил еще несколько мгновений, неподвижно стоя в своем жалком рубище, босыми ногами в грязи, словно не решаясь уйти.

Альенора потрясенно смотрела на него. Ей показалось, что она перенеслась на три дня назад, в Страстную пятницу, и воочию видит страсти Христовы. Несчастный Анн, жалкий, униженный, наводил на мысль об Иисусе в терновом венце у подножия Голгофы. Анн тоже готовился взойти на свою Голгофу. Но убийцы, нанятые Берзениусом, подстерегут его гораздо раньше. Быть может, он даже не выйдет за предместье Нанта!

Неожиданно Анн улыбнулся ей жалкой улыбкой.

– Спасибо вам за всю вашу доброту, сударыня. Если я доберусь до Иерусалима, то призову на вас благословение нашего Господа.

Это было уже чересчур. Альенора разрыдалась. Анн хотел было махнуть ей рукой на прощание, но не осмелился, а вместо того просто повернулся и медленно зашагал прочь. Берзениус перекрестил его вдогонку.

«Духовник» дождался, пока Анн не скроется из виду, и весело обратился к молодой женщине:

– Мои поздравления, дорогуша! От начала до конца вы были выше всяких похвал. Даже ваши слезы – вопиющая правда.

Альенора вытерла лицо рукой.

– Как вы можете оставаться таким бесчувственным к его судьбе? Это же ребенок!

– Вы полагаете? Я как следует присмотрелся к нему на исповеди. Этот ребенок способен уложить троих хорошо натренированных мужчин.

– Я говорила о его сердце.

Берзениус изобразил удивление, затем коротко хохотнул:

– Впервые слышу от вас это слово!

– Больше всего мне отвратительна эта изощренность. Почему бы не покончить с ним прямо здесь? К чему это паломничество, унижение… Зачем такие страдания?

– Потому что в городе есть патрули и местные власти. Убийство всегда может повлечь за собой расследование. А на больших дорогах ничего такого нет. Что может быть зауряднее, чем нападение разбойников на безвестного паломника? К тому же…

– Что – «к тому же»?

– К тому же я вовсе не прочь, чтобы он хорошенько отчаялся, прежде чем умрет. Я даже подожду несколько дней, прежде чем послать моих людей.

– Какое удовольствие вам от отчаяния этого несчастного юноши?

Берзениус ухмыльнулся.

– Давным-давно родной братец его прадеда убил одного из моих предков. Я хочу, чтобы он был отомщен. И как следует отомщен.

Альенора д'Утремер воскликнула возмущенно:

– Не вы ли сами мне говорили, что агент должен навсегда забыть о своих личных чувствах?

Толстяк вдруг утратил всю свою веселость и сухо возразил:

– Я и впрямь требую этого от своих агентов. Что же до меня самого, то я действую так, как считаю нужным!

Альенора не смогла сдержаться:

– Тогда вы не достойны быть моим начальником! Вы – всего лишь тщеславный дурак!

Воцарилось молчание. Оскорбленный Берзениус побледнел.

– Следуйте за мной. Идем к «Полосатому ослу».

– Я не голодна!

– А я и не собираюсь потчевать вас. Там вам предоставят комнату. Посидите пока под присмотром наших людей.

– Выходит, я узница?

– Хочу уберечь вас от соблазнов – прогуляться по Бордоской дороге, например… Но, успокойтесь, это ненадолго. Я быстро приму решение на ваш счет…

Вскоре они оказались в гостинице «Полосатый осел». Вся обслуга этого заведения, от хозяина до горничной, состояла из английских шпионов. Оно неоднократно служило тюрьмой и даже местом казней. Альенора вполне сознавала, что, оскорбив такую тщеславную душонку, как Берзениус, она погубила себя. Но она ни в чем не раскаивалась.

***

Анн де Вивре шел по дороге вдоль берега моря. Навстречу ему попадалось немало паломников, возвращавшихся из Компостелы, поскольку дорога была одна и та же. Один из них, житель Нанта, добравшись до родных краев, подарил страннику свой посох с железным наконечником и загнутым концом. Анн продолжил свой путь, опираясь на этот жезл. Чуть дальше сердобольная женщина, возвращавшаяся с полевых работ, подала ему мелкую монетку. После некоторого замешательства Анн смиренно принял и эту жалкую милостыню. Он, бывший сеньор, должен теперь привыкать к крестьянским подаяниям.

С наступлением ночи Анн не остановился. Ходьба немного успокоила его нестерпимую душевную боль. Юноша сделал привал только на заре, совершенно обессилев. Он упал на обочине дороги и тотчас заснул.

Проснулся Анн внезапно, потому что кто-то сильно тряс его за плечо. Его о чем-то спрашивали. Он приоткрыл глаза.

Солнце поднялось уже высоко. Паломника окружали солдаты. Разбудивший его человек повторил вопрос:

– Вы не видели тут молодого рыцаря на белом коне – и с ним всадницу чуть постарше?

Анн вскочил. Перед ним стоял Изидор Ланфан. Он вопросительно смотрел на своего молодого господина, явно не узнавая его.

– Больше нет никакого рыцаря, Изидор.

Изидор Ланфан испуганно вскрикнул.

– Монсеньор! Что с вами?

– Больше не называй меня так. Я искупаю свою вину. В сеньории уже известно о смерти Перрины?