Дитя Всех cвятых. Цикламор - Жан-Франсуа Намьяс

Он подошел к ней и почти вплотную приблизил к ее лицу свою одутловатую физиономию.

– Никогда вы не сможете выйти замуж, моя милочка! Никогда не сможете родить законного ребенка. Всякое ваше отродье будет плодом греха, плодом стыда, как у падшей монашки или шлюхи!

– Вы чудовище!

Берзениус распахнул дверь.

– Ступайте, госпожа де Вивре! Вы свободны.

Видя, что потрясенная Альенора даже не шевельнулась, он расхохотался.

– Но я ошибся. Никакая вы не госпожа де Вивре, поскольку ваш супруг больше не наследник. Он теперь пустое место. Никто, ничто и звать никак. Так что ступайте, госпожа Никто! Ступайте, госпожа Звать Никак! Догоняйте вашего доблестного муженька и вместе с ним молите о прощении Господа нашего у гроба Его… Можете даже взять мужнина коня. А если Иерусалим вас не прельщает, ну что ж, милочка, тогда отправляйтесь к черту!

Альенора д'Утремер медленно встала и вышла из комнаты, а Берзениус хохотал во все горло. Даже покинув гостиницу «Полосатый осел», она еще слышала этот хохот.

***

Анн все шагал по путям своего паломничества – голова в грязи, ноги в крови. Его вид был так жалок, что почти все, кто попадался ему на пути, оборачивались и сочувственно смотрели вслед. Как же вышло, что этот благородный юноша, такой красивый и сильный, такой статный, дошел до столь плачевного состояния? Какое несчастье, какая вина так рано сломали его жизнь?

Несмотря на усталость и боль, он двигался вперед довольно бодро и находился уже не слишком далеко от Бордо. Оказавшись в приятной холмистой местности, Анн решил немного передохнуть и присел у подножия придорожного креста.

Дорога вилась над долиной. Со своего места путник видел деревню у берега реки, маленький замок на отроге холма, луга, поля. Мирная, прелестная картина…

Он достал из сумы краюху хлеба, которую ему дали милосердные монахи, и с аппетитом поел. Какой день сегодня? Ни малейшего понятия. С тех пор, как он пустился в странствие, потерялось всякое представление о времени. Анн останавливался, лишь когда падал от усталости, и засыпал – будь то день или ночь.

Внезапно он застыл, разинув рот с недожеванным куском. Он понял, что за день сегодня! Понял по пронзившей его боли. Ничто на этом свете его не пощадило!

Из долины доносились молодые голоса, распевавшие веселую песенку. Для Анна же эта радостная мелодия была ужаснее и горше всего, что он когда-либо слышал в своей жизни:

Это май, это май!

Это милый месяц май!

Сегодня первое мая! Юноши и девушки в майских уборах шли в лес за зелеными ветками. Ровно год миновал с тех пор, как… Он долго лежал ничком на холме, уткнувшись головой в подножие креста. Даже плакать он больше не мог: слезы закончились.

Стук копыт заставил юношу обернуться. Сперва он узнал Безотрадного. Затем увидел на нем Альенору. И ничуть не удивился. За столь короткое время на него обрушилось столько волнений, что его чувствительность притупилась. Уже ничто, казалось, не могло затронуть его по-настоящему. По крайней мере, так полагал сам Анн.

Альенора тоже узнала его. Она остановила коня и соскочила на землю. Безотрадный заржал и стал пританцовывать на месте от радости.

На «волчьей даме» было все то же серое платье, изрядно обносившееся и ставшее почти таким же жалким, как и его собственное рубище. Но сильнее всего изменилось ее лицо. Победный блеск ее былой красоты померк. Она, несомненно, постарела. Анн подумал, что только ужасное страдание могло вызвать в его супруге столь разительную перемену. Он даже забыл на миг о собственном несчастье, пожалев эту женщину, которую не переставал уважать.

– Что с вами случилось, сударыня?

– Я – не в счет. У меня для вас ужасная весть.

– Никакая весть теперь не может быть ужасной.

– Не говорите так! Ваш прадед лишил вас наследства. Вы больше не сир де Вивре.

Где-то в душе Анн сказал себе нечто вроде: «Это и впрямь ужасно». Но остального он не понимал и спросил:

– Почему?

– Это был единственный способ расстроить наши планы.

– Ваши планы?

– Мэтр Берзениус и я – английские шпионы. Мне дали приказ женить вас на себе и завладеть вашим имуществом после того, как вас убьют.

Все это звучало настолько нереально, что Анн решил, будто грезит наяву. Он задавал и задавал какие-то бессмысленные вопросы, но впечатление у него складывалось такое, будто говорит сейчас не он, а кто-то другой, совсем незнакомый.

– Так вы – не вдова богатого купца?

– Нет. Меня зовут «Заморской» просто потому, что я англичанка.

– А этот Берзениус – тоже самозванец?

– На вашу беду – нет. Он английский шпион, но при этом настоящий священник. Так что наш брак вполне законен…

Анн медленно покачал головой.

– Понимаю… И когда же меня убьют? Вы для этого и приехали?

– Клянусь, нет! Я сама наказана за неповиновение, но вы… Вас не убьют, потому что… это уже ни к чему.

Альенора вдруг разрыдалась:

– Это я виновата, я одна! Возвращайтесь домой. Вместо вас я пойду в Иерусалим. Я уверена, что ваш прадед простит вас и вернет вам ваше добро.

Заламывая руки, она бросилась на колени у подножия креста.

– Умоляю, позвольте мне пойти в Иерусалим!

Анн смотрел на нее. Она дрожала как лист. Ее волосы слиплись от пота и пыли, глаза ввалились и покраснели, щеки блестели от слез, побледневшие губы беззвучно шевелились, словно шептали молитву…

И Анн заговорил – со спокойствием, которое его самого удивило:

– Окажите мне огромную милость, сударыня. Возвращайтесь туда, откуда пришли, и никогда больше не появляйтесь.

Альенора Заморская встала. Ее лицо выразило внезапную решимость.

– Вы правы! Я должна исчезнуть. Я сделаю так, что ваш прадед узнает об этом и восстановит вас в ваших правах, ибо я одна во всем повинна. Я утоплюсь в Куссоне!

Она рванулась к Безотрадному, но Анн резко перехватил ее за руку. Альенора коротко вскрикнула.

– Я вам запрещаю! – сказал Анн. – И одной смерти довольно на моей совести. Поклянитесь, что ничего с собой не сделаете!

Но Альенора неистово замотала головой, путаясь в длинных волосах.

– Я должна исчезнуть!

Анн сдавил ей руку еще крепче. Ему случалось крошить таким образом камни. Но Альенора сопротивлялась нестерпимой боли и все трясла головой. Наконец, Анн ослабил хватку.

– В таком случае оставайтесь при мне – коль скоро только так я могу быть уверен, что вы не наделаете глупостей… Дайте мне несколько минут, чтобы подумать.

Растирая себе запястье, Альенора бросила на него благодарный взгляд. Она отошла подальше, на другую сторону дороги, в поле, и села в траву под деревом.