Стена плача - Владимир Колотенко

Жора этого знать не хотел. Он сделал вид, что уже не слышит Вита.

- Ты жадный, - сказал он, глядя теперь в окно. - А нельзя быть жадным. Жадный - всегда больной, и поэтому ты скоро умрешь. А это - останется, понимаешь?

Вит просто кипел!

- Никогда не думай о выгоде и собственном интересе, - продолжал Жора, - это - признаки бедности. Твоя тяга к вечной выгоде - это философия нищего.

И не волнуйся ты так, мы все обязательно тоже умрем!

Вит молчал.

- Знаешь, почему тебе так не везет? - спросил Жора.

Вит ел Жору глазами. Он залился краской, лысина его побагровела.

- Потому что ты - это ты...

Кадык Вита дернулся, а Жорин скальп даже не шевельнулся.

- Посмотри на Гришку, - продолжал Жора, кивнув в сторону Гриши Перельмана, - тебе нужно у него многому поучиться. Как, скажем, легко расставаться с миллионами... И даже не этому! Важно ведь не то, что ты миллион долларов в грош не ставишь, гораздо важнее, какие мысли при этом наполняют тебя и питают твою сущность.

Жора так и сказал: «Питают твою сущность»!

- Гриш, - обратился Жора к Перельману, - скажи ему.

Гриша не произнес ни слова. Провел ладошкой по бороде. Затем:

- Я научился вычислять пустоты. Вместе с моими коллегами мы познаем механизмы заполнения социальных и экономических пустот. Пустоты есть везде. Их можно вычислять, и это дает большие возможности...

- Пусто место свято не бывает, - вставил Вит.

- Я знаю, - продолжал Гриша, - как управлять Вселенной. И скажите, зачем же мне бежать за миллионом?!

Наступила абсолютная тишина. Не сдержался Вит:

- Эти чо-окнутые маа-атематики...

Вит стал заикаться, понося свободу человека от материального мира. Мы слушали. Жора, как Цезарь в сенате, поднял открытую ладонь, мол, стоп!

- Я люблю математику, - сказал он, - за то, что в ней нет ничего человеческого, за то, что с нашей Вселенной ее ничего не связывает. Но мы - не математики. Мы не пересчитываем и не переводим в, так сказать, материальный эквивалент все сущее. Наша задача проще, яснее, чище, человечнее... Сегодня мир так порабощен денежными знаками... Так что твой девиз «Обогащайтесь!», - Жора посмотрел на Вита, - нам не совсем походит. Не так ли?

Вит молчал.

А Жора, вооружившись теперь терпением, холодным уверенным тоном уже произносил слова, производившие чрезвычайный эффект: мурашки бежали по коже, и, казалось, вот-вот откроется дверь и зайдет к нам старуха с косой («Ты скоро умрёшь!»). Он не первый раз таким образом останавливал Вита. И только так он мог заткнуть рот столь ненасытному гобсеку. Впрочем, не нужно думать, что Вит был уж таким ненасытным, нет. Так он взывал к нашему здравому смыслу. Мне тогда вспомнилось, как Жора однажды осадил нашего московского генерала. «Ты», - сказал он, - «просто овощ, полевой одуванчик, и тебя когда-нибудь обязательно сожрет какая-нибудь худобокая корова». Мне довелось видеть рожу этого генерала, невзначай подвернувшегося Жоре под горячую руку. «Ты», - говорил ему Жора, - «даже не овощ, а корм.... Ты просто корм для вшей и клопов, для всяких там кишечных палочек, бледных спирохет и грибков... Ты это понимаешь?». На что генерал, вылупив свои бараньи глаза, только срыгнул и тут же сглотнул слюну.

Вот и Вит напоролся. Тишина воцарилась такая, что слышно было, как у Вита заскрипели зубы.

- Ты - монстр, - едва слышно, не глядя на Жору, произнес он, - удав! Ты - паук! Спрут! Ты восстал против мира. И он не простит тебе...

Он не договорил, глубоко выдохнул и молча, смирившись, опустился на стул.

- Не зря все говорят, что ты даже...

- Слушай, - воскликнул Жора, - никого не слушай!.. Все, что обо мне говорят - чушь собачья! Здесь важно только одно - вера в меня! Ты - веришь?

Вит молча кивнул.

Какое-то время все смотрели на него, затем перевели взгляд на Жору.

- Слушай, старик, - улыбнувшись Виту, произнес Жора, - разорись на щедрость и ты почувствуешь себя другим человеком. Я уверен. И знаешь - ведь ничего личного... Понимаешь меня?

Вит кивнул еще раз. А с лица Жоры сползла улыбка.

- Да почитайте, почитайте вы все, - как-то вяло и разочарованно проговорил, наконец, Жора, - проштудируйте вы своего так любимого Тициана, который еще сто тысяч лет тому назад сказал, что...

- Тацита, - уверенно перебил Жору Вит, - Тацита, а не Тициана! Ты даже этого не можешь запомнить: Тацит, а не Тициан!

- Не все ли равно, - улыбнулся Жора, - кто сказал - Тацит, Тициан или твой Тит Ливий. Важно только то, что он сказал это навсегда. Когда умер Цезарь...

- Что, что он сказал? - спросила Горелова.

Жора не ответил.

- Оу! - вдруг воскликнул он, посмотрев на меня, - или вот вам Тина, - Жора задергал головой, мол, где она, где, покажи нам ее...

Я пожал плечами.

- Ты так и не привел мне её? Ведь нам надо было... что? Не привел?..

Я пожал плечами еще раз.

- Э, нет, так дело не пойдёт, - раздосадовано сказал он, - это никуда не годится... Вот она бы вам рассказала о щедрости... Еще расскажет! - уверенно произнёс он.

И повернулся к Лесику:

- Так что ты хотел нам сказать?

Надо сказать, что Жора, однажды признав, что на свете есть интересы, стоящие выше его собственных, никому из нас не позволял пренебрегать этими интересами. Он был рабом этого убеждения: все личное должно быть подчинено достижению общей высокой цели. Легче было выковать из чугуна молнию, чем заставить Жору отказаться от принятого решения.

- Я хотел сказать, - повторил Лесик, - что вас обмануть невозможно.

Что хотел Лев, крупнейший специалист в области применения новых инструментов познания истины, нам этим сказать? Преподать нам урок праведности?

- Мы откроем новые законы жизни, основанные на мерах любви и добра, - говорил Лев, - мы научим каждого гражданина нашей новой страны, не только видеть в соседе брата и друга, не только видеть, слышать и осязать его, но и - знать. Знать, что пришло время давать и гордиться этим знанием. И знаете - знать, что с тобой твой сосед поделился последним, как та нищенка у Христа - это вершина любви. Нет ничего сильнее этого знания... И это pura veritas (чистая правда, - лат.). Мы знаем, как это сделать, и теперь нам нельзя перестать знать, что мы это знаем.

- Да-да, - сказал Жора, - нам позарез нужно знать!.. Знать как! Когда умер Цезарь...

- Вот-вот, - кивнув, подтвердил и Алька Дубницкий, - знать как - это главное условие сосуществования.

Непревзойденный специалист в области обратных биологических связей, он лишь тогда соглашался с мнением других, когда был уверен, что связь эта установлена и принесет только ощутимую пользу выясняющим отношения спорщикам.

- И вы же помните, - добавил Алька, - мы должны быть в главном - едины! А в споре - свободны. А иначе...

- Когда умер Цезарь, - сказал Жора, - тут же стали говорить...

- Его жа-адность не мешала ему, - сказал Вит, - быть великим.

Этот спор не прекращался ни на минуту. Даже если все умолкали. Правда, это трудно было назвать спором.

Ко мне тихонечко подошел Валерочка...

- Какой Валерочка? - спрашивает Лена.

- Наш, Ергинец... Ну тот, что... ВИЧ, этот вирус табачной мозаики.

- Ты давно о нем не вспоминал.

- Просто не было повода... Подошел, даже нет - подполз. Давай, - сказал он почти шепотом, - мы Жору... ну... это...

Он не отваживался даже произнести это слово - кинем! Он часто предлагал мне дружить то против Юры, то против Лесика, а то и против Шута или Стаса. Инну он просто терпеть не мог, обхаживал Оленьку и по черному завидовал Юле. Он просто соткан был для интриг и во всем искал свою выгоду. И вот он осмелился предложить мне дружить против Жоры. Мне захотелось съездить его по ничего не выражающей кислой рожице, но я сдержался. Бить его значило бы сделать его достойным моего отвращения. Как он собирался подставить Жору, я не знал, но Жору предупредил.

- Кто?! Эта мокрица?! - Жора расхохотался. - Плюнь и разотри, - сказал он. Это ж планария...

- Почему планария? - спросила подошедшая Инка.

- Потому, милая моя, - сказал Жора, - что у него рот сросся с жопой и он жрет собственное дерьмо. Этот зоил не способен ни на что, кроме ковыряния в носу, жалоб, нытья, недовольства и, конечно, критики исподтишка всего, что узнает, увидит, услышит... Всего нового... Тормоз прогресса! И - планария, вот! Жадный до мозга костей, которых у него и не сыщешь. Такие ползают, извиваются, гнутся, лижут задницы и жрут, жрут, жрут... Сами себя и всех, кто поблизости. Самоед!..

Мы сидели всю ночь. Вит напился. Жора пел.

Я никогда не слышал, чтобы Жора пел!

- И Задорский тоже был с вами? Вильям? - спрашивает Лена.

- Куда же мы без него? Конечно, с нами!.. Из него, если ты помнишь, и выросла, так сказать, наша Пирамида. Это он зародил в нас уверенность... Потом Юля своей «Геометрией совершенства» (см. ПРИЛОЖЕНИЕ), по сути, - «Манифестом щедрости» укрепила ее...

- Да, ты говорил.

- Щедрость, щедрость... Мир без денег...Можно ли представить себе жизнь без денег?