Санькя - Захар Прилепин

"Лева - прав, - так думал. - Государство - палач. Раздевает догола и бьет в солнечное сплетение".

"Но это не мое государство. Оно чужое… Или ты ему чужой, Саш?"

"Нет, не я. Оно чужое всем. Его надо убить".

Еще думал о том, что сказал Леве о родстве, и спрашивал себя: "А есть ли у тебя самого это самое родство?… Помнишь, как ты сбежал из своей деревни… Есть родство, ты?"

"Есть. Есть. Только я не знаю слов, чтобы это доказать".

"Ну-ну… А Яна?"

"А что Яна?"

"Она родная? Жена тебе? Ты ведь предал ее, когда было больно… Проклял даже?"

"Отстань, не хочу говорить. Не хочу. Не предал. Не проклял. Просто было очень больно".

И куда-то спрятался от своих мыслей. Разглядывать кого-то стал. Мужика напротив, девушку некрасивую, ребенка… Особенно ребенка: тот глазел умилительно, полуторагодовалый, наверное. Очень хороший. Зверок, да. В бункере его встретили радостно, обнимали - Саша просил: "Полегче".

Матвея не было, Яны тоже.

Черт его знает, хотел ли увидеть Яну, - не мог разобраться никак. Хотел, наверное. Только стеснялся немного своего выбитого зуба, гадко небритой и похудевшей рожи.

Поскорее лег тихо, где-то в уголке, в дальнем, темном помещении бункера. Пацаны где-то за стеной галдели, было от этого уютно на душе. Заснул.

* * *

Утром все собрались на митинг - и Саша решил пойти, хотя с утра оказалось, что он слабый еще и ходить быстро не умеет. Но хотелось все-таки. Например, для того, чтобы Яну увидеть. Несмотря на выбитый зуб и вид смурной.

Саша любил эти гулкие, бешеные хождения по городу, с криком и гиком. Вокруг - флаги безумные, внутри - ощущение торжества.

Распугивая народ в метро, "союзники" направились к месту общего сбора. Шумели, вызывая неприязненные взгляды проходящих мимо. Впрочем, иногда смотрели хорошо, или, по крайней мере, с интересом: "Какие славные дикари тут бродят…"

Саша всегда легко себя чувствовал внутри гомонящей, разномастной толпы, сразу становился ее малой, но цепкой составляющей.

Сошлись у памятника революционного писателя, выстроились в ряды. Памятник стоял как черный, застывший пожар, бросая прямую, длинную тень. В толпе Саша приметил и "своих" - пацанов и девчонок из его города, его отделения. Был Шаман - здоровый, черноволосый тип. Паяла был - музыкант, сумасшедшие и честные глаза на красивом лице. Дальнобойщик приехал - действительно, раньше гонял по стране, самый взрослый в отделении… Позик был, брат Негатива, с потемневшим лицом: улыбнулся он так, что Саша чуть не расплакался, обнял его нежно. Еще какая-то юная поросль - "союзники" нового призыва.

- А ты кто? - спросил Саша, вглядываясь в девушку, девочку юную.

- Вера, - ответила.

Молодая пацанва косилась на Сашу стеснительно: знали о том, что с ним произошло, уважали за это. Но таких, как он, в партии, переживших и побои, и тюрьму, и голодовки, было много, десятки, а может, уже и сотни. Сашка немного стеснялся внимания.

…После недавнего раздора в центре столицы власти решили нагнать несусветное количество милиции. Сашка поначалу вообще не поверил, что митинг и шествие разрешат - но в бункере объяснили Сашке, что если б их шумную прогулку прикрыли, они бы несанкционированно собрались в непредсказуемом месте. Пришлось бы всех разгонять, и неизвестно, что бы из этого вышло.

"Боятся, сволочи", - подумал Саша. Понравилось, что боятся. Широко шагая, крича во всю глотку, они шли по Москве. С тротуара, где останавливались прохожие, еще издалека оборачиваясь на гул и топот, "союзников" было не разглядеть толком - колонна была окружена с обеих сторон двумя рядами милиции.

Печатали шаг - словно отмеряли свою территорию. Кричали: "Революция!" Саша приметил Рогова, с жесткими скулами и темным взглядом. Рогов кричал вместе со всеми, громко, упрямо, уверенный в том, что делает нужное дело. Костя Соловый, шедший меж двух очаровательных "союзниц", размахивал огромным флагом на четырехметровом пластиковом и оттого легком древке. Флаг носился в воздухе, как живой.

Саша сначала шел в рядах, но потом понял, что - задыхается и грудь саднеет.

Побрел к тротуару, уставший, в куртке с чужого плеча - подарили в бункере.

Милиция нехотя его выпустила. Смотрели ненавистно. А Саша на них - спокойно. Подумал неожиданно для самого себя, что хочет убить каждого из них - и не будет жалко.

За Сашей рванулась было Верочка, с которой только что познакомился, но ее не пустили, оттолкнув грубовато.

"Козлы", - подумал Саша. Вступаться не стал.

На площади, куда колонна пришла через полчаса, устроили митинг. Когда Саша добрался туда, Матвей уже выступал на грузовике - бледный, с черными глазами. "Союзники" вслушивались, подрагивая, готовые сорваться в любое мгновение - повторить то, что сделали недавно в Москве.

Неожиданно Саша приметил на грузовике и Яну. Она стояла с краю, серьезная, красивая, в кожаном пиджачке, свитерке полупрозрачном, с "дырочками".

"Не холодно ей?" - подумал Саша.

Пробрался к грузовику, встал позади, колесо трогая носком ботинка. Неподалеку курили двое мордоворотов, с задами и ляжками мужики, оперативники в штатском.

Саша услышал их разговор.

- Президента козлят, твари! - говорил один другому, кивая на грузовичок с выступающими. - Взять бы их всех и отхерачить по одному. Лично бы изуродовал каждого.

Саша отвернулся, внутренне вздрогнув, то ли от ужаса, то ли от неприязни или, скорей даже, гадливости.

"А что если я сейчас своих увижу? - подумал Саша о тех, кто истязал его. - Что тогда делать? Молча смотреть на них? Спрятаться?"

Знал, конечно, что не станет прятаться - да и кто его тронет, когда вокруг сотни "союзников". И все равно накатила липкая, душная волна… Стрельнул у кого-то сигарету, отошел чуть в сторону, на лавочку присел, закурил. Пальцы дрожали.

Задохнулся на секунду, когда неожиданно Яна присела рядом.

- Привет, - поздоровалась.

Саша кивнул, рта не раскрывая, стесняясь отсутствующего зуба.

- Как ты? - спросила Яна. Саша пожал плечами.

- Нормально, - ответил, слово подобрав. - Терпимо.

Заметил, что она подстриглась короче. От этого стала выглядеть жестко и даже зло.

"Но очень красивая, все равно…" - подумал Саша.

- Ты не уходи, Матвей хочет с тобой поговорить. Здесь возникла идея: надо уголовное дело возбудить, - сказала Яна. - По факту твоего избиения. Ты как?

- Я не знаю, мне все равно… - ответил Саша и замолчал.

Дурно было как-то и затошнило немного.

- Что молчишь? - спросила Яна.

- Ты почему не пришла ко мне? - спросил. "Грубо и глупо получилось", - сам сразу понял.

Яна, показалось Саше, иронично хмыкнула, в том смысле, что зачем мне к тебе было приходить, разве я жена тебе? Мало ли у нас людей в тюрьмах и больницах, ходить ко всем…

Она не ответила на его вопрос, тоже достала тонкую, изящную сигарету - тонкими пальцами с ярко накрашенными ногтями.

Саша и у нее стрельнул закурить, только сейчас заметив, какие у него ногти отросли, с грязной окаемкой - нечем постричь было, один раз только тайком взял у Левы ножницы, попросить как-то неприлично было, может, он брезговал…

Сжал руку, курил в кулак - как урка.

- Залечили тебя? - спросила Яна. - Не болит ничего? Саше снова по ее голосу показалось, что ей все равно - залечили его или нет, болит что или отболело.

- Отчего меня взяли, ты не знаешь? - спросил он вдруг. - Тебе не кажется, что ты меня пропалила? Что из-за тебя все?

Яна посмотрела на него внимательно, даже удивленно.

- Придурок, - сказала. Встала и пошла.

Саша тоже встал, Матвея не дожидаясь, поковылял к метро. Добрался до вокзала, купил билет на электричку - на поезд денег не хватило, - и двинул в сторону дома.

Электричку трясло, она громыхала, словно дырявая посуда. И сквозняки нехорошие гуляли по вагону.

Ехал с ледяным лицом.

Незаметно задремал, под грохот колес, кутаясь в куртку зябко. Во сне рука затекла, примнилось, что - опять в наручниках и будет больно сейчас - вскрикнул в ужасе, проснулся.

Сосед напротив смотрел испуганно.

Саша сглотнул слюну. Зажмурился от неприязни ко всему, что вокруг: за окном, в прошлом, в будущем.

Вспомнил еще, как снились только что колеса, лязгающие внизу, под ногами. И были подобны эти колеса мясорубке, накручивающей и перемалывающей хрусткое и ломкое. Во сне летели из-под колес комья черной, сырой земли, шпалы, еще что-то, белое, твердое…

Глава девятая

В первые дни декабря, когда сыпал тяжелый - из жесткой и злой крупы - снег, пришли из Риги вести, что пацанам, "союзникам", участвовавшим в акции, дали по пятнадцать лет тюрьмы. Пришили какую-то несусветную статью о терроризме, которого не было ни в каком виде: влезли в башню и забаррикадировались - никого булавкой не укололи. Граната, которой "союзники" угрожали охранникам, была муляжной.