Рубиновое сердце богини - Екатерина Лесина

– Он упал?

– Да. До конца программы оставалось секунд тридцать, когда… Он выполнял какой-то сложный элемент, не помню уже… Он прыгнул, а приземляясь, упал. И я как-то сразу поняла, что на фигурном катании можно поставить крест. И тренер понял. Не было ни правительственного санатория, ни медали, ни славы… два года непрекращающегося кошмара. Из одной больницы в другую, из другой в третью, и каждый раз одно и то же: «о коньках забудьте, не знаем, сможет ли он ходить… очень серьезная травма… у нас таких лекарств нет… мы такие операции не делаем… мамаша, прекратите истерику, раньше думать надо было…». А как я могла прекратить истерику, когда на моих глазах из сына наркомана делали, два года на одних таблетках, лишь бы хоть немного приглушить боль. Я написала Никанору, просила о помощи, надеялась, он воспользуется старыми связями, устроит Диму в какую-нибудь больницу, а он лишь деньги присылал. Ни больше ни меньше, как всегда, одна и та же сумма. Помог Алексей, муж Адочки, он был неплохим человеком, да и карьеру к этому времени сделал, связи кое-какие появились… Благодаря ему Димке сделали операцию, потом еще одну, и еще… Потом был период восстановления, в той же больнице, визиты запрещены, поскольку заведение закрытое, а Дима уже взрослый, как мне сказали. Иногда удавалось договориться с врачом или медсестрой, и меня проводили через черный ход. Странные это были встречи, он молчит, я молчу, помолчим полчасика вместе и расходимся. Эти все больницы, врачи, процедуры, они окончательно его изуродовали, он словно выгорел изнутри. Единственный человек, к которому Дима привязан, – это тетя Роза. Ну, и еще Георгий, хотя, если честно, как человек он мне не слишком нравится. Подловатый. Вы не обиделись?

– Да нет. – Скорее наоборот, очень точное определение. Подловатый. Слабый и трусливый, как я раньше не замечала этого? А Пыляев? И это я плакала, считала себя несчастной и страдала над загубленной жизнью? Стыдно, Мария Петровна, стыдно.

– С Жоркой они с детства вместе, а вот тетя приехала, когда несчастье случилось. Она мне здорово помогла, и теперь помогает, хоть ругается постоянно. Да и Димку она любит, не то что я. За тетю Розу! – И мы выпили. И за тетю Розу, и за нас с Анастасией Павловной, и за дружбу, и еще за что-то… Кажется, после вина была текила, после текилы снова вино, а потом я ничего не помню.

Нет, вру, помню, что невыносимо жалко было и Димку, и Анастасию Павловну, запутавшуюся в собственной жизни, и заодно себя.

Мамочка

Действовать нужно было очень, очень быстро, вчера вечером Жоржу звонили. Угрожали. Мальчик не произнес ни слова, но разве любящей матери нужны слова? Достаточно одного взгляда, чтобы понять, как тяжело приходится Георгию. А проклятая стерва, затеявшая аферу, как назло, умерла. Аделаида Викторовна металась по квартире, будто птица в клетке. Одна часть ее души порывалась немедленно позвонить в милицию и поведать все, и разум подсказывал, что это будет наилучшим выходом, но другая половина протестовала. Если она расскажет, тогда Жоржа посадят! Ее нежный, хрупкий мальчик не вынесет тягот заключения, и еще не факт, что там, за решеткой, он будет в безопасности. Нет, идею с милицией Аделаида Викторовна решительно отвергла.

Ах, как же было бы замечательно, если бы тот сумасшедший, о котором рассказал Георгий, устранил бы Машу, но рассчитывать на такую удачу глупо. Адочка и так потеряла слишком много времени, потакая собственным страхам. Марию нужно нейтрализовать, и чем скорее, тем лучше. Если Аделаида Викторовна все правильно рассчитала, то Георгий будет свободен. Итак, для начала следует унять дрожь в руках. В конце концов, жизнь Жоржа несопоставимо важнее, чем существование этой девки. Кому она нужна?

Аделаида Викторовна откашлялась и набрала знакомый номер:

– Алло? Стася, это ты? Татьяна? Танечка, милая, подскажите, а Машенька еще у вас? Да? Очень хорошо, ты не могла бы позвать ее к телефону? Спит? А когда проснется? Не знаете? Не могла бы ты передать, чтобы обязательно позвонила Аделаиде Викторовне! Это очень срочно!

Бег.

Ночь.

Запах дыма и страх быть пойманной.

Вперед. Ветки царапают лицо и норовят ударить по глазам.

Утро. Которое уже? Второе? Третье? Пятое? Нетта не помнила, время свернулось в тугую спираль из слипшихся минут, долгих часов и жуткой ночной тишины, которую и тишиной-то назвать невозможно – звуки, слишком слабые, чтобы их услышать, тени, которые невозможно увидеть, и запахи, не имеющие ничего общего с ароматом монастырского сада, – Нетта ощущала опасность кожей, когда еще могла ощущать. Теперь из всех чувств осталось одно – дикий, всепоглощающий голод.

Сначала он отобрал силы. Каждый шаг давался все тяжелее, каждый вдох причинял боль, вслед за болью пришла красная муть перед глазами, она не исчезала ни днем ни ночью, а потом появился и звон в ушах. Голова стала легкой-легкой, точно пух, которым по приказу матушки настоятельницы набивали подушки на продажу. Подушки пользовались популярностью, пуха требовалось много, и работа в мастерской прекращалась лишь после полуночи.

Белые перья на каменном полу…

Разноцветные витражи в церкви…

Бормотание безумной святой из Башни Отшельника…

Ее хоть кормили…

Все, больше ни шагу, Нетта свернулась калачиком между корнями древнего дуба. Дерево печально шелестело над головой, и девушке казалось, что еще немного, и она снова услышит голос, тот самый голос, который обещал ей свободу.

Но разве можно верить Диаволу?

Нельзя.

—Эй, ты жива? – Властному женскому голосу удалось пробиться сквозь пелену безразличия, Нетта открыла глаза.

—Живая!

—Какая хорошенькая!

—Почти как Марлена! – Девушки моментально переключились на воспоминания о какой-то Марлене, щебет раздражал и вместе с тем успокаивал.

—Тише вы! – прикрикнул строгий голос, и разговор тут же оборвался.

—Ну, милая, давай знакомиться, я – мадам Ксавье, а тебя как зовут?

– Антуанетта, Нетта. – Внешность дамы соответствовала голосу, чем-то мадам Ксавье напоминала мать настоятельницу. Наверное, глазами – такая же смесь холода, расчета и притворного благочестия. Нет, как раз благочестия-то в мадам Ксавье и не было ни капли. А ведь так даже лучше, подумала Нетта, честнее. Но где она находится? Матерчатые стены навевали мысль о палатке, но мерное покачивание свидетельствовало, что палатка двигалась, значит, это фургон. Откуда в лесу фургон?

—Где я? Как я сюда попала?

—Тебя нашла Эллис, – девушка с черными волосами неуклюже присела, видимо, это и есть Эллис. А она красивая, только почему на ней такое странное платье? Неужели никто не сказал ей, что вырез слишком велик и почти полностью открывает грудь? Или…

—Это Мэри. – На имя откликнулась блондинка с одутловатым лицом. – Алисия, Ванесса, Кларисса… Ты еще девственница?

—Что? – Вопрос мадам Ксавье застал Нетту врасплох.

—Ты еще не ложилась в постель с мужчиной?

—Нет.

—Хорошо. В Сент-Назере мы получим хорошие деньги.

—Я…

– Либо ты работаешь на меня и я забочусь о тебе так же, как о других девушках, либо… Я слышала, будто беглянки не могут рассчитывать на снисхождение Святой Инквизиции. Тем более беглянки-воровки. – Нетта вздрогнула. Знает! Откуда эта женщина со змеиными глазами знает?

—ЭТО теперь принадлежит мне. Плата за милосердие и молчание. Теперь отдыхай, полумертвая девица не может рассчитывать на хороший заработок.

Мадам Ксавье выскользнула из фургона, и Нетта рассмеялась, голос сдержал свое обещание. Одиночество, которого так боялась девушка, ей больше не грозит…

Пигалица

Утро началось с головной боли. Во сколько же я вчера легла? Факт, что поздно. И не совсем трезвая, тоже факт. Вот мой организм, не привыкший к подобному обращению, и возмущался. Ох, мама, определенно сегодня я вниз не спущусь, задерну шторы и буду лежать здесь, в тишине и спокойствии, пока либо в чувство не приду, либо не умру окончательно. Второе вероятнее.

Вниз меня согнала жажда, Татьяна, понимающе улыбаясь, налила огромную кружку великолепного огуречного рассола, и мне сразу полегчало. Пожалуй, жить буду.

– А Анастасия Павловна где?

– Еще не спускались. Вы тоже пойдите прилягте, завтрак я наверх подам. – В глазах женщины я прочла легкий упрек. – Вам тут звонили. – Татьяна неловко переминалась с ноги на ногу. – Казали, что срочно.

– Дима?

– Нет, не хозяин, Аделаида Викторовна, я тамочки телефончик ихний записала…

Интересно получается. Аделаида Викторовна позванивала мне регулярно, но только для того, чтобы сказать очередную гадость. И тут срочно! Сердце неприятно екнуло, неужели что-то случилось? Например, с Гошиком? Или с фирмой? Или… Нехорошие предположения множились, как мушки-дрозофилы у кого-то из генетиков.