Коммунизм - Олег Лукошин

— Виталик, я не могу, когда ты так шутишь! Всё предельно серьёзно. По-моему, они уже завербовали Бориса. То есть, я хочу сказать — завербовали для твоего убийства. Ты извини, что я всё это говорю открытым текстом, времени нет шифроваться.

— Ничего. Сегодня можно, — я был великодушен.

— А кроме Бориса… Я, конечно, не уверена до конца, но вполне возможно, что они и Наташу подчинили. Я понимаю, тебе тяжело это слышать, но ради бога, будь с ней осторожнее! Она слабый человек, она на всё способна. Ты случайно не у неё?

Белоснежке надо было идти в актрисы. Она звучала очень убедительно. Не будь я таким тёртым калачом и не разбирайся так хорошо в людях, я бы непременно ей поверил.

— Виталик, если ты у неё, то быстро уходи! — она так естественна, так искренна, подумать только! — Я приеду за тобой! Я сейчас в центре, мне нужно минут двадцать. Может, меньше. Я заберу тебя!

— Нет, в этом нет надобности. Она уже не опасна. Да ты же знаешь всё.

— Виталик, перестань шутить! Что там у вас произошло? Она напала на тебя, ты ранен?

— Нет, нет, всё в порядке. Нам очень хорошо вдвоём.

— Я скоро буду. Жди меня!

Разговор этот вызвал во мне нехороший всплеск сомнений. Ещё пару минут назад я был абсолютно уверен, что Белоснежка с ними, но её взволнованные фразы поколебали эту уверенность. Неужели эта тупая девка могла так талантливо сыграть роль? Я не помнил за ней таких талантов.

Нет, нет, к чёрту сомнения! Давили на неё, а она отказалась… Ага, откажешься у нас! Это всё равно, что подписать себе приговор. Тем организация и сильна, что она не терпит инакомыслия. Она — единый орган, сжатый кулак. Она подчиняет себе всё и всех. Досадно, что Комитет во мне не разобрался, но это не показатель. Всё равно я верю в организацию.

Впрочем, Белоснежка в Комитете недавно, её могли и пожалеть…

Минута бежала за минутой, ничего не происходило. Лишь машины, бросая на окна огни фар, проезжали перед домом. Пятачок не поднимался, Белоснежка тоже не приезжала меня спасать. Время от времени я выглядывал в окна и подходил к входной двери, чтобы заглянуть в глазок. Всё было тихо.

Минут через сорок Белоснежка позвонила снова.

— Виталик, я уложила Пятачка.

— Что-что ты сделала?

— Он готов. Я пришила его.

— Очень оригинально!

— Оказывается, он сидел в засаде у дома Кислой. Караулил тебя. Я позвонила ему, сказала, что готова помочь. Он так обрадовался, бедолага! Он у меня в машине, лежит рядышком. Давай, спускайся! Поедем отсюда. Пока у меня перекантуемся, потом рванём за границу. Я попрошу родителей, они помогут.

— Знаешь, ты необычайно талантлива. Я даже и представить не мог, какой скрытый потенциал таится в тебе.

— Подожди-ка, так Кислая ведь всё ещё там с тобой! Насколько я тебя знаю, она уже не жива. Надо избавиться от тела, да? Мы сможем вынести её вдвоём, как ты думаешь? Похороним вместе с Пятачком. Я подгоню тачку к самому подъезду, никто не заметит. Я сейчас поднимусь, жди.

— Вика! — осадил я её. Раздосадованный, злой — на себя, несмотря на все удары не потерявшего глупую доверчивость и готового поверить во все эти бредни, готового принять такой вариант, при котором всё могло бы разрешиться так легко и изящно. — Поднимайся без оружия.

— Зачем? А вдруг в подъезде ещё кто-то.

— Без оружия, я сказал! Так надо.

— Хорошо, — ответила она смиренно.

Спустя минуту я услышал, как подъездная дверь стукнулась о косяк, по бетонным ступенькам раздались шаги, а ещё минуту спустя их обладательница остановилась перед дверью Наташиной квартиры и негромко постучалась.

Что делать? Я опять пребывал в странном смятении. Впустить её, связать, взять в заложники? А, да им на неё наплевать… Ради неё они меня не выпустят. А что если она действительно завалила Пятачка?

Я посмотрел в глазок. Белоснежка стояла прямо перед дверью, одна. Рук не видно. Я присел на корточки — если выстрелит, то пуля пройдёт выше — и повернул ручку замка. Дверь приоткрылась.

— Ты где? — ступила она за порог.

Я схватил её за руку, рывком развернул к стене, быстро обшарил. Тут же захлопнул дверь.

— Ложись на пол! — приказал.

— Зачем? — изумлённо пыталась она повернуть голову. — Виталик, я своя!

— Ложись!

Она послушно улеглась в коридоре. Я заставил её положить руки на голову и обыскал тщательнее. Оружия при ней не было. Странное дело: я вновь испытал эрекцию. Признаться, и раньше в каких-то отчаянных и смелых фантазиях мне порой хотелось трахнуть Вику. Она была сладкой штучкой. Но две эрекции при таких нестандартных обстоятельствах — не слишком ли это много? Либо я извращенец, либо это реакция на опасность.

— Можно встать? — спросила она наконец.

— Нельзя.

— Почему?

Я уселся к ней на спину и приложил дуло пистолета к затылку.

— Колись, сука! Пятачок внизу?

— Виталик, что с тобой? Я же всё рассказала — он мёртв. Убери пистолет, я за тебя.

— Тебе меня не провести! Ты думаешь, я поверил тебе? Я тёртый калач, крепкий орешек. Я слишком хорошо разбираюсь в людях и знаю, что такое организация. Прежде чем я продырявлю тебе черепушку, хочу услышать, как ты расколешься. Скажи: «Я тебя обманула».

— Виталий! Шайтан! Как ещё с тобой разговаривать? Приди в себя! У тебя крыша поехала. Я за тебя, я приехала помочь.

— Не ври мне, пизда с ушами! Я и не таких ломал!

— Господи, что мне, голову Пятачка надо было принести, чтобы убедить тебя? Ну почему ты мне не веришь, почему?

— Ты лживая, гнойная сука! Я тебя насквозь вижу. Вам не обмануть меня, двуличные люди, я всё про вас знаю. Из-за таких, как вы, наши отцы и деды не смогли построить коммунизм. В вас нет стержня. Вы мусор, грязь. Сдохни, тупая мразь!

Я выстрелил ей в голову. Четыре раза. Перед глазами взметались кровавые брызги. Белоснежка не шевелилась. Я схватил её за окровавленные волосы, развернул голову и заглянул в лицо — все пули прошли навылет, выйдя наружу из глазниц, изо рта, из щеки и застряли в линолеуме. Она сразу же сделалась безобразной. Они все безобразные, эти скользкие суки, если приглядеться к ним пристальнее.

После убийства Вики я потерял спокойствие и осторожность. Не знаю, что опустилось на меня — непоколебимая уверенность в собственной неуязвимости или какое другое наваждение — но я стал собираться наружу. Чего сидеть, говорил себе, кого ждать? Меня и при свете дня запросто завалят, если уж на то пошлю. Вылезу лучше, пошмаляю в Пятачка — посмотрим, у кого яйца круче.

Ради интереса я всё же рискнул позвонить ему с сотового Белоснежки. Он ответит, а я ему: цап-царап! Что, лох вшивый, накололся?! Живой-здоровенький, думал вокруг пальца меня обвести, а в итоге сам облажался? А всё потому, что человеческую природу плохо знаешь. Вроде и умный, и статьи с деепричастными оборотами пишешь, а человека-то не понимаешь!

Борис упорно молчал. Молчал — и всё. Ладно, не лох. Ладно, полулох. Дозрел до того, что отвечать нельзя в такой ситуации, но это всё, на что ты способен. Я же по любому лучше.

Я добавил в магазин отсутствовавшие пули: вдруг, придётся стреляться с ним долго. Не в самом же разгаре карнавала перезаряжать. Натянул ботинки, которые оказались забрызганы кровью, достал из кармана Викиного пиджачка связку ключей, перешагнул через неё и выбрался из квартиры в подъезд.

Спускался без особых предосторожностей. Даже ствол из кармана не доставал. Не верил, что меня могут ждать в подъезде. Никто меня и не ждал.

Выйдя из подъезда, присел на корточки и принялся высматривать автомобиль Вики. Массивный «Джип Гранд Чероки» сразу бросился в глаза: он был припаркован метрах в пятидесяти от подъезда, в кармане у поворота, где витиеватый Наташин дом делал изгиб и превращался в славную русскую букву «Г». Такая была в нём архитектурная задумка. «Мерседес» Пятачка определению не поддавался. То ли машина не слишком броская на фоне остальных, то ли его и вовсе здесь не было. Как ни странно, несмотря на тёплую ночь, на скамейках перед подъездом не значилось ни одной живой души. Для этого беспокойного гопнического двора — просто удивительно.

Перебежками, от машины к машине, я перебирался к «Джипу». Высматривал отсутствующий «Мерседес», но так и не находил.

Стёкла на «Джипе» были затонированы, заглядывать в них бесполезно. Я выставил ствол, достал ключи, повозился какое-то время с замком, а потом рывком распахнул дверцу. Салон осветился.

На переднем сиденье, справа от водительского места, лежал человек. Лежал и не шевелился. Я протянул к нему руку, снял с головы знакомую красную бейсболку: он находился ко мне вниз головой, но обмануться в чертах лица было невозможно — это Боря. Пятачок. На груди его виднелось тёмное пятно.

В эти мгновения я испытал короткий, но всеобъемлющий шок. Это была какая-то лавина липкого страха, жуткого непонимания самого себя и окружающего мира, страшная чёрная пустота, разом захватившая всё пространство внутри. Объяснение всего происходящего ужасало: Вика взаправду, на самом деле приехала меня спасать, завалила Пятачка, а я, дурной и тупой клоун, в благодарность за это отправил её на тот свет. Более жестоко ошибиться было невозможно.