Гомункулус - Николай Плавильщиков

С незабудками у него ничего не вышло, ромашка обманула его ожидания, а луговая герань оказалась в союзе с ними. И вот ему повезло: встретился цветок кипрея.

— Как странно! У него завяли все тычинки, а пестик свеж и молод. Как же здесь произойдет опыление? — удивлялся Шпренгель, рассматривая цветок. — Может быть, это болезнь?

Он зашагал в поисках других кипреев. Один, другой, третий цветок были сорваны и рассмотрены, но и в них было то же самое: тычинки завяли, а пестики свежи.

— Ничего не понимаю!

Шпренгель уселся на пригорке и задумался. Солнце грело, гудели пчелы и шмели, бесшумно порхали бабочки. Он пригрелся и задремал, а когда проснулся, солнце уже клонилось к западу. Пора уходить: до города не близко.

По дороге домой он заметил еще несколько кустиков того же кипрея.

Конрад Шпренгель (1750–1816).

— О!.. — воскликнул Шпренгель, разглядывая цветок.

В цветке кипрея были молоды тычинки, а пестик сморщился и повис.

В одних цветках кипрея погибли тычинки, в других — пестики. Как же происходит опыление? Ясно, что увядшая тычинка не даст пыльцы, ясно и то, что увядший пестик не годен для опыления.

Задумавшись, Шпренгель дошел до города, добрался до своего дома, вошел в комнату и, не раздеваясь, сел. Он думал…

На другой день лил дождь. Идти в поле было нельзя, и Шпренгель провел весь день у окна, глядя на серые тучи и ожидая, не мелькнет ли где-нибудь хоть маленький кусочек голубого неба. Настал вечер, дождь лил и лил…

Когда наконец через неделю дождь перестал и небо прояснилось, Шпренгель поспешил к своим кипреям. Увы! их время прошло — они отцвели.

Огорченный, он шел по тропинке, стараясь не задевать мокрой травы. Увидел кипарисный молочай, рассмотрел его цветки…

«Что за чудеса?»

У кипрея раньше вяли тычинки, а у молочая — пестики. Самые старые цветки имели какие-то жалкие остатки пестиков, но тычинки в них были далеки от увядания.

— Ничего не понимаю, — шептал Шпренгель, рассматривая цветок за цветком.

Кипрей.

Он разыскал еще несколько молочаев. И всегда — у молодого цветка пестик готов к опылению, а тычинки незрелы; у старого же цветка тычинки зрелые, а пестик уже никуда не годен.

— Это неспроста. Тут опять тайна.

Решив раскрыть и эту тайну, Шпренгель уселся возле молочая.

— Просижу здесь до вечера, но добьюсь своего!

Прошел час. Шпренгель сидел так тихо, что по его башмакам ползала ящерица. Мыши, нисколько не стесняясь, шмыгали возле него, перебегая из норки в норку. Какая-то пичужка села ему на шляпу, но тут же заметила ошибку и с криком улетела. И вот на молочай села пчела. Поползала по цветку, сунула в него головку, потом почистилась и улетела. Она как будто ничего не нашла в цветке.

— Упустил? Ну ладно. Следующую я поймаю.

Когда новая пчела уселась на цветок, Шпренгель недолго думая схватил ее. Он совсем забыл, что пчел нельзя хватать пригоршней, как мух. Не успел он сжать ее в кулаке, как пчела ужалила его.

— Ой! — И Шпренгель, подув на ужаленную ладонь, присел и стал прикладывать к ней землю.

С кучкой сырой земли на ладони он сидел около молочая и смотрел, как прилетали и улетали пчелы. Он не рисковал уже ловить их руками.

На следующий день Шпренгель пришел со щипчиками, и первая же пчела, севшая на цветок, была поймана. Взяв лупу, он рассмотрел эту пчелу и заметил, что она осыпана пыльцой. Вторая пчела оказалась такой же; третья, четвертая — все были измазаны в цветочной пыльце.

«Они переносят пыльцу с цветка на цветок!» — И сердце Шпренгеля забилось сильнее, чем на первом экзамене в далеком детстве.

Шпренгель не был профессионалом-исследователем, но точность наблюдения считал важным делом, а потому и решил хорошенько проверить увиденное. Несколько дней он сидел около молочая и несколько дней ловил и осматривал пчел.

Все шло хорошо: редкая пчела не была испачкана в пыльце. Но чья это пыльца? У молочая, за которым следил Шпренгель, пыльники не были развиты, и откуда пыльца попадала на пчел, этого он не знал.

Лето прошло, отцвели молочаи, кончилась ловля пчел. Всю зиму думал Шпренгель о пчелах, пыльце и цветках и всю зиму изнывал:

— Да когда же придет лето?

Летом все выяснилось. Шпренгель разыскал и кипрей и молочай, наловил насекомых и осмотрел их, проследил, как пчелы перелетают с цветка на цветок. Тайна кипрея и молочая была раскрыта.

— Кипрей не хочет опыляться собственной пыльцой, — решил Шпренгель. — И вот у него тычинки и пестики созревают в разное время, на разных кустах по-разному. То же и у молочая.

Это открытие подействовало на него так сильно, что ни о чем другом он не мог думать. Он бродил от цветка к цветку и смотрел. Он видел, как пчела садилась на цветок кипрея с созревшими тычинками и пачкалась в пыльце. Видел, как испачкавшаяся в пыльце пчела садилась на цветок с созревшим пестиком, но с уже увядшими тычинками. Видел, как она оставляла пыльцу на липком рыльце молодого пестика.

— Какие хитрые эти цветы! — восклицал он. — Они приманивают насекомых сладким нектаром и заставляют их переносить свою пыльцу. Да они просто эксплуататоры насекомых!

2

Цветок и насекомое — эта связь стала ясна для Шпренгеля. Каждый цветок он рассматривал теперь применительно к своей теории. Искал в цветке железки со сладким нектаром, искал приспособлений для опыления при помощи насекомых.

— Цветы злаков невзрачны и не пахнут, у них нет сладкого сока. Кто же их опыляет? Насекомое не полетит на такой цветок, ему нечего на нем делать.

Шмель на цветке шалфея.

Шмель на цветке орхидеи ятрышника.

Шпренгель днями простаивал и просиживал около трясунок, мятликов, пыреев. Он не видал, чтобы насекомые часто навещали их, не видал переноса пыльцы насекомыми. Зато заметил другое: пыльцы в этих невзрачных цветках куда больше, чем в красивых и душистых. А когда в один ветреный день над колосьями и метелками злаков поднялись сероватые облачка пыльцы и понеслись по ветру, — он понял.

— Ветер!.. Ветер переносит здесь пыльцу.

Это было очень важное открытие. Важное прежде всего тем, что теперь Шпренгель знал, на какие растения ему стоит тратить свое время. Он не следил больше за колосьями и метелками злаков: здесь насекомое ни при чем, здесь роль переносчика пыльцы выполняет ветер.

Словно охотничья собака, ищущая дичь, шнырял он по лугам и перелескам, разыскивая красивые и душистые цветки. Найдя, срывал один, рассматривая его долго и жадно, а потом замирал — то стоя, то сидя — возле этого растения. Ждал насекомого, которое прилетит на цветок и заплатит ему за угощение переносом пыльцы.

Прелестные орхидеи сырых лугов давно привлекали внимание Шпренгеля. Раньше он просто собирал их для гербария, старательно разыскивая редкие виды, и только. Он, правда, изумлялся своеобразию их цветка, удивлялся странной форме лепестков, особенно тех, которые вытянуты в длинные шпорцы, но не искал смысла и значения этих шпорец. Любуясь прекрасным цветком и вдыхая его тонкий аромат, Шпренгель не заглядывал внутрь цветка, не интересовался его тычинками и пестиком. Раньше ему это и в голову не приходило, но теперь… Теперь интересовало устройство цветка, а не его красота.

Достаточно одного взгляда на цветок орхидеи, достаточно расчленить его и поглядеть на тычинки и пестик, посмотреть на пыльцу, чтобы сказать:

«Насекомое — вот кто опыляет этот цветок».

Правда, так скажет тот, кто знает о роли насекомых в переносе пыльцы.

Пыльца большинства орхидей очень своеобразна. Это не та нежная и мелкая пыльца, что летит по ветру или осыпает, словно пудра, головку и грудку насекомого. Нет! Она образует плотные и довольно большие комочки. Эти комочки прочно сидят в особых гнездышках-карманчиках, — их не может выдуть оттуда ветер, они не могут выпасть из гнездышек сами.

— Как же они попадают на пестик? — удивлялся Шпренгель и, машинально взяв травинку, сунул ее в цветок.

Он не поверил своим глазам: клапанчик, закрывавший вход в глубь цветка, вздрогнул и отодвинулся в сторону, словно на шарнире. Шпренгель вытащил назад травинку: на ней сидел комочек пыльцы. Он так плотно прилип к травинке, что не упал с нее.

Шпренгель потряс травинку — комочек висел на ней.

— О! — только и смог сказать он. — О…

С лихорадочной поспешностью Шпренгель нарвал несколько десятков орхидей и поспешил домой. Расщипывая цветок за цветком, он искал тайну орхидеи, хотел узнать — узнать во что бы то ни стало! — как попадает на пестик комочек пыльцы.