Собрание сочинений. Том 1 - Константин Симонов

ТИГР

Я вдруг сегодня вспомнил Сан-Франциско,Банкет на двадцать первом этажеИ сунутую в руки мне записку,Чтоб я с соседом был настороже.

Сосед — владелец здешних трех газет —Был тигр, залезший телом в полосатыйКостюм из грубой шерсти рыжеватой,Но то и дело из него на светВдруг вылезавший вычищенной пастойТигриною улыбкою зубастойИ толстой лапой в золотой шерсти,Подпиленной на всех когтях пяти.

Наш разговор с ним, очень длинный, трезвый,Со стороны, наверно, был похожНа запечатанную пачку лезвий,Где до поры завернут каждый нож.

В том, как весь вечер выдержал он стойкоСо мной на этих вежливых ножах,Была не столько трезвость, сколько стойкаПеред прыжком в газетных камышах;Недаром он приполз на мягких лапахНа красный цвет и незнакомый запах!

И сколькими б кошачьими кругамиБеседа всех углов ни обошла,Мы молча встали с ним из-за столаТем, кем и сели за него, — врагами.

……………………………………………………..

И все-таки я вспомнил через годНичем не любопытный этот вечер, —Не потому ли, что до нашей встречиЯ видел лишь последний поворот

Тигриных судеб на людских судах,Где, полиняв и проиграв все игры,Шли за решетку пойманные тигры,Раздавливая ампулы в зубах!

А он был новый, наглый, молодой.Наверно, и они такими были,Когда рейхстаг зажгли своей рукойИ в Лейпциге Димитрова судили.

Горит, горит в Америке рейхстаг,И мой сосед в нем факельщик с другими,И чем пожар сильней, тем на устахВсе чаще, чаще слышно его имя.Когда, не пощадив ни одного,Народов суд их позовет к ответу,Я там, узнав его при встрече этой,Скажу: я помню молодость его!

1948

УЛИЦА САККО И ВАНЦЕТТИ

Ты помнишь, как наш город бушевал,Как мы собрались в школе на рассвете,Когда их суд в Бостоне убивал —Антифашистов Сакко и Ванцетти;

Как всем фашистам отомстить за нихМы мертвым слово пионеров далиИ в городе своем и в ста другихИх именами улицы назвали.

Давным-давно в приволжском городкеТабличку стерло, буквы откололо,Стоит все так же там, на уголке,На Сакко и Ванцетти наша школа.

Но бывшие ее ученикиВ Берлине, на разбитом в пыль вокзале,Не долго адрес школы вспоминали,Углом сложили дымные листкиИ «Сакко и Ванцетти» надписали.

Имперской канцелярии огнемНедаром мы тот адрес освещали;Два итальянских слова… Русский дом…Нет, судьи из Америки едва лиДождутся, чтоб мы в городке своемТу улицу переименовали!

……………………………………………..

Я вспомнил об этом в Италии,Когда, высоко над горами,Мы ночью над ней пролетали,Над первых восстаний кострами.Будь живы они, по примете,Повсюду, где зарева занялись,Мы знали б, что Сакко с ВанцеттиТам в скалах уже партизанили!

И снова я вспомнил про это,Узнав в полумертвом Берлине,Что ночью в Италии где-тоНародом казнен Муссолини.

Когда б они жили на свете,Всегда впереди, где опасней,Наверно бы Сакко с ВанцеттиЕго изловили для казни!

Я вспомнил об этом сегодня,Когда в итальянской палатеХристьянский убийца и сводникСтрелял в коммуниста Тольятти.

Нет, черному делу б не сбыться,Будь там он в мгновения эти —Наверно под локоть убийцуТолкнул бы товарищ Ванцетти!

Предвидя живое их мужество,Я в мертвых ошибся едва ли, —Ведь их, перед будущим в ужасе,Назад двадцать лет убивали!

Ведь их для того и покручеВ Бостоне судили заранее,Чтоб сами когда-нибудь дучеОни не судили в Милане.

И на электрическом стулеЗатем их как раз и казнили,Чтоб, будь они живы, от пулиТольятти не заслонили.

У нас, коммунистов, хорошая памятьНа все, что творится на свете;Напрасно убийца надеяться станетЗа давностью быть не в ответе…

И сами еще мы здоровия стойкого,И в школу идут по утрам наши детиПо улице Кирова,Улице Войкова,По улице Сакко — Ванцетти.

1948

ТРИ ТОЧКИ

Письмо в Нью-Йорк, товарищу…

Мой безымянный друг, ну как вы там?Как дышится под статуей Свободы?Кто там за вами ходит по пятам,Вас сторожит у выходов и входов?

В какой еще вы список внесеныПо вздорным обвинениям в изменах,Сержант пехоты, ветеран войныС крестом за храбрость в битве при Арденнах?

Где вы живете? В том же уголкеНью-Йорка, на своем 105-м стрите?Или, ища работы, налегкеИз Балтиморы в Питсбург колесите?

Кто в стекла там влепляет бледный нос,Когда звоните вы из автоматов?Кто вслед за вами звездный шлет доносПод звезды всех Соединенных Штатов?

А может, вас уж спрятала тюрьма,Но, и одна оставшись, мать не плачет, —Ни жалобы, ни просьбы, ни письма;Мать коммуниста — что-нибудь да значит.

Как я желал бы знать, что в этом такИ что не так! Что с вами вот сегодня?Пришлите мне хоть, что вы живы, знак,Что вы свободны, если вы свободны.

Ну, голубя нельзя за океан,Так выдумайте что-нибудь, пришлитеКакой-нибудь журнал или романИ слово «free»[3] в нем ногтем подчеркните!

Простого факта, что у вас есть другВ Москве, достаточно врагам в Нью-Йорке,Чтоб вас травить, ругая на все корки,Всю залежь клеветы сбывая с рук.

Мы — коммунисты. В этом тайны нет.Они — фашисты. В этом тайны нет.Без всяких тайн, что мы воюем с ними,Они же объявили на весь свет.Пусть тайной будет только ваше имя.

Как им его хотелось бы узнать!В моем письме увидеть бы воочью…Но я пока стихи пошлю в печать,Им назло имя скрыв под многоточьем.

Я знаю, как вы любите Нью-ЙоркС его Гудзоном, авеню, мостами,Таким, как есть, но главный ваш восторгЕму — тому, каким еще он станет.

Каким он хочет, может, должен быть —Дверь в будущее, а не сейфов двери.К нему б вам только руки приложить!А вы еще приложите! Я верю.

Тогда я вам на новый адрес вашПошлю письмо и в нем, взяв карандаш,На ваше имя громкое исправлюТри точки, что пока я молча ставлю.

1948

БАЛЛАДА О ТРЕХ СОЛДАТАХ

Около монастыря КассиноПодошли ко мне три блудных сына,

В курточках английского покроя,Опаленных римскою жарою.

Прямо англичане — да и только,Все различье — над плечами только,

Буквы «Poland» вышиты побольше.По-английски «Poland» значит — Польша.

Это — чтоб не спутать, чтобы знать,Кого в бой перед собой толкать.

Посмотрели на мои погоны,На звезду над козырьком зеленым,

Огляделись и меня спросили:— Пан полковник, верно, из России?

— Нет, — сказал я, — я приехал с Вислы,Где дымы от выстрелов повисли,

Где мы днем и ночью переправыПод огнем наводим у Варшавы

И где бранным полем в бой идут полякиБез нашивок «Poland» на английском хаки.

И один спросил: — Ну, как там, дома? —И второй спросил: — Ну, как там, дома?

Третий только молча улыбнулся,Словно к дому сердцем дотянулся.

— Будь вы там, — сказал я, — вы могли быВидеть, как желтеют в рощах липы,

Как над Вислой чайки пролетают,Как поляков матери встречают.

Только это вам не интересно —В Лондоне ваш дом, как мне известно,

Не над синей Вислой, а над рыжей Темзой,На английских скалах, вычищенных пемзой.

Так сказал я им нарочно грубо.От обиды дрогнули их губы.

И один сказал, что нету дольшеСилы в сердце жить вдали от Польши.

И второй сказал, что до рассветаКаждой ночью думает про это.

Третий только молча улыбнулсяИ сквозь хаки к сердцу прикоснулся.

Видно, это сердце к тем английским скаламНе прибить гвоздями будет генералам.

Офицер прошел щеголеватый,Молча козырнули три солдата

И ушли под желтым его взглядом,Обеспечены тройным нарядом.

В это время в своем штабе в РимеАндерс с генералами своими

Составлял реляцию для Лондона:Сколько польских душ им черту продано,

Сколько их готово на скитанияЗа великобританское питание.

День считал и ночь считал подряд,Присчитал и этих трех солдат.

Так, бывало, хитрый старшинаПолучал на мертвых душ вина.

……………………………………………..

Около монастыря КассиноПодошли ко мне три блудных сына,

Три давно уж в глубине душиМертвые для Лондона души.

Где-нибудь в Варшаве или ПознаниС ними еще встретиться не поздно мне.

1944–1948

НЕМЕЦ