Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова

И что не брезент это вовсе, а ширазский ковер.

Зыбкий туман тает, становится прозрачным, и уже ясно видно, что на плечах у сидящего нет никакого одеяла, а одет он в восточный халат из белого шелка и на голове у него не захватанное полотенце, а самая настоящая чалма. Он выше ростом, чем ее муж, шире в плечах и тоньше в талии, перехваченной широким шелковым поясом с вышитыми золотой нитью арабскими изречениями.

Тут бы Аделаиде повернуться и уйти, поискать мужа в каком-нибудь другом месте, но она стоит и, как зачарованная, глазеет на незнакомца, вторгшегося в их походное жилище.

Незнакомец между тем чувствует себя как дома; небрежно пролистав Хайяма, откладывает его в сторону, на ковер, и, достав откуда-то длинный и узкий, неизвестный Аделаиде музыкальный инструмент, деловито пробует струны. У него смуглые от загара руки с тонкими длинными пальцами, изящные, но сильные.

Аделаида видела эти руки, и не далее как сегодня днем. Те же ссадины на костяшках пальцев, про которые ей тогда очень хотелось спросить, но она, разумеется, не решилась.

Зато теперь, во сне, ей можно все. Она может откинуть эту тающую занавеску и войти. Она может задать ему любой вопрос, может сказать ему все, что только заблагорассудится, а может просто подойти и положить ладони ему на плечи.

Скрученное по рукам и ногам, брошенное в самый дальний угол сознания здравомыслие истошно вопит, но Аделаида не обращает на него никакого внимания. Здесь, в мире звезд и песка, в мире вне времени, здравомыслие не имеет ни силы, ни власти.

Она протягивает руку и касается призрачной занавеси. Занавесь на мгновение покрывается радужной рябью, а затем исчезает с легким переливчатым звоном.

Исчезает и сама палатка. Вместо нее – тонкие, колеблемые ветром белые стены огромного шатра; наверху, на головокружительной высоте, – купол с золотым полумесяцем. Откуда-то струится яркий, словно дневной, свет, и в этом свете он стоит, стройный, как свеча, обвитая шелком, и смотрит на нее, улыбаясь. В белых сверкающих одеяниях красив так, что у бедняжки Аделаиды перехватывает дыхание.

Музыкальный инструмент, сработанный из теплого, с янтарным отливом, дерева, что-то тихо напевает, лежа у его ног. Этой бездушной деревяшке достались ласкающие прикосновения его пальцев – еще бы ей не петь!

Аделаида, прижав руки к сердцу, чтобы хоть немного унять его бешеный стук, осторожно ступает на край ковра.

И тут же кто-то сзади хватает ее за плечи и оттаскивает назад, в серую пустынную тьму. В поднявшемся песчаном вихре отдаляется и гаснет сверкающее видение. Пустыня вокруг исчезает, и появляются знакомые контуры кухни, и кто-то немилосердно трясет ее и зовет по имени громким, недовольным голосом.

Муж, кто же еще.

– Ада, да проснись же ты наконец! Что с тобой такое?!

Аделаиде совсем не хочется открывать глаза, но приходится. Движением плеча она стряхивает его руку и молча встает, запахнувшись в плед и придерживая его у самой шеи.

– Я никак не мог тебя добудиться, – объясняет муж более спокойным тоном, – начал уже было волноваться. А кстати, чего это ты заснула на кухне? Меня, что ли, дожидалась?

Аделаида, не глядя на него, помотала головой.

– А, – произнес муж без особого сожаления в голосе, – ну тогда я иду спать. И тебе советую. Поздно уже, два часа ночи.

* * *

Во вторник утром Манечке нужно было к стоматологу, заменить временную пломбу на постоянную. Номерок у Манечки был второй, на 8.20, но пришла она в поликлинику в половине восьмого в надежде проскочить первой. Манечка очень спешила на работу.

Сидя в одиночестве под дверью кабинета, Манечка достала косметичку и стала поправлять и без того безупречный макияж. Без десяти восемь явился и номер первый – молодой парень в форме курсанта мореходного училища.

Ошеломленный Манечкиной красотой, он безропотно согласился пропустить ее вперед. Поблагодарив курсанта улыбкой и взмахом шелковых ресниц, Манечка тут же про него и забыла. Сидела на жесткой кушетке прямая, строгая, неприступная, не замечая тоскливого взгляда морячка, устремленного на ее изящный профиль и маленькое розовое ушко, прикрытое вороным локоном.

Время уходит, размышляла Манечка, покусывая пухлую нижнюю губку. Осталось всего три дня, от силы четыре. Пора приступать к решительным действиям. Брать быка за рога. Тем более что бык, судя по всему, чувствует себя в безопасности и к сестрице Манечке относится с полным доверием.

Прежде всего надо решить, когда, где и как, мысленно загнула пальцы Манечка. Впрочем, с «когда» и так ясно – чем раньше, тем лучше. Нынче вечером. С «где» уже сложнее: Верка не соглашается еще раз взять к себе Лешку, говорит, что помирилась со своим слесарем и он к ней переезжает. Совсем. Подруга, называется! Не могла три дня потерпеть!

«Как» неразрывно связано с «где». Если «где» – это у Манечки дома, то все просто. Незадолго до конца рабочего дня достаем из шкафа в приемной припрятанную заблаговременно большую дорожную сумку. Берем из директорского кабинета и грузим туда восемь томов Большой советской энциклопедии. Нет, лучше десять. Директорше все равно, ее после обеда не будет.

Сумку прячем под стол и ждем. Когда братец явится забрать свою куртку и попрощаться, попросим его помочь. Тяжесть-то какая, хрупкой Манечке ее и от пола не оторвать, не то что до дома донести!

Все, полдела сделано. Дома угощаем братца чаем с домашними вкусностями (надо будет по дороге из поликлиники в кулинарию забежать!) и жалуемся на сложную жизнь одинокой трудящейся женщины. С беспокойным подростком на руках. Если спросит, где подросток, скажем – у тети… нет, лучше у бабушки. Там и заночует. Бабушка, мол, очень его любит, то и дело в гости зовет.

Самого-то подростка нет, а вот фотографии его – пожалуйста. За двенадцать лет Лешкиной жизни их накопилось три толстенных альбома. Часа полтора просмотра, не меньше, а если с подробными Манечкиными комментариями, то и все два…

И вот тут-то, около десяти вечера, на сцене должен появиться сосед Костя. Судя по некоторым признакам, появится непременно, во всей своей красе – пьяный, расхлюстанный, в грязной, порванной на груди тельняшке и с традиционной просьбой одолжить денег до завтра. Пьяный ли, трезвый, Костя совершенно безопасен, и Манечке это отлично известно; получив желаемое, он моментально исчезнет и ни за что на свете не покажется в этот вечер еще раз – такое уж у него правило. Он даже, если хотите знать, и то, что занял, назавтра вернет, если у него появятся деньги и Манечка успеет перехватить его до начала вечернего сеанса.

Но на человека свежего и неосведомленного, тем более иностранца, явление Кости должно произвести впечатление. А тут еще Манечка, зарыдав от страха, спрячется за широкую спину рыцаря и защитника, и тому уж никак невозможно будет уйти, оставив слабую, беззащитную женщину одну.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});