Благородный дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

— Отлично. Вот и займись этим сразу же. — Данросс нажал клавишу интеркома. — Клаудиа, соедините, пожалуйста, с Джорджем Трасслером. — Он снова взглянул на Филлипа. — Почему Типтоп отключился?

— Чтобы поторговаться, оказать на нас давление, получить больше уступок.

— Нам и дальше звонить ему?

— Нет. После того как ему вручат послание, он позвонит сам. Он понимает, что мы не дураки.

— А когда он позвонит?

— Когда у него будет разрешение, тайбань. Не раньше. До десяти утра в понедельник, когда должны будут открыться банки. Предлагаю сказать этой падали собачьей Хэвегиллу и Джонджону, чтобы они тоже не звонили: зачем мутить и без того мутную воду? На головастика акулу не ловят.

— Хорошо. Не переживай, Филлип, — сочувственно произнес Данросс, — мы выберемся из этой заварухи.

— Не знаю, тайбань. Надеюсь. — Филлип Чэнь устало потер воспаленные глаза. — Диана... эти проклятые акции! Я не вижу выхода из этой трясины. Э-э...

Его прервала Клаудиа по интеркому:

— Мастер Трасслер на линии два.

— Спасибо, Клаудиа. — Он ткнул клавишу линии два. — Привет, Джордж, как там в Сингапуре?

— Добрый день, сэр. Прекрасно, сэр, жарко и дождь, — послышался веселый, бодрый голос. — Вы меня приятно удивили. Чем могу быть полезен?

— Я хочу, чтобы ты первым же самолётом вылетел в Йоханнесбург. Прямо сейчас. Сообщи по телексу номер рейса и название отеля и позвони, как прибудешь, из отеля в Йоханнесбурге. Все понял?

Последовала легкая заминка, и беззаботности в голосе стало меньше.

— В Йоханнесбург, тайбань? Это Южная Африка?

— Да. Ближайшим рейсом.

— Лечу. Что-нибудь ещё?

— Нет.

— Хорошо, тайбань. Лечу. Пока!

Данросс положил трубку. «Замечательная штука — власть, — с огромным удовлетворением подумал он, — особенно если ты тайбань». Филлип встал.

— Я тогда сразу сяду за письмо.

— Минуточку, Филлип. У меня возник ещё один вопрос, требующий твоего совета. — Он открыл ящик стола и вынул матрицу. Кроме Данросса и его ныне здравствующих предшественников-тайбаней во всем мире лишь Филлип Чэнь знал тайну четырех монет. — Вот. Это мне да...

Данросс осекся и застыл. Он был не готов к эффекту, который матрица произвела на его компрадора. Глаза Филлипа Чэня чуть не вылезли из орбит, рот судорожно раскрылся так, что обнажились все зубы. Словно во сне, каким-то замедленным движением он протянул руку, взял матрицу дрожащими пальцами и стал рассматривать её вблизи, беззвучно шевеля губами.

И тут сознание Данросса осветило яркой взрывной вспышкой: до него дошло, что половинка монеты, должно быть, принадлежала Филлипу Чэню, что её украли у него. Ну конечно! Из груди Данросса рвался крик. Должно быть, Жэнь-гуа дал одну из четырех половинок сэру Гордону Чэню! Но почему? Какая связь между семьей Чэнь и мандарином гунхана могла заставить Жэнь-гуа сделать такой ценный подарок сыну-евразийцу Дирка Струана?

Все так же, как при замедленной съемке, старик поднял голову и, прищурившись, посмотрел на тайбаня. Его губы шевелились. Но беззвучно. Потом он, задыхаясь, выдавил из себя:

— Бар... это уже... дал тебе Бартлетт?

— Бартлетт? — не веря своим ушам, повторил Данросс. — Какое, во имя Христа, Бартлетт имеет отноше... — Он замер, потому что сознание озарила новая вспышка, ещё несколько частей головоломки с грохотом встали на свои места.

«Бартлетт! Его подозрительная осведомленность... Тайны, которые он мог узнать только от одной из семи персон, самых доверенных людей, вне всяких подозрений! Филлип Чэнь — самое невероятное предположение из всех!

Филлип Чэнь — предатель! Филлип Чэнь заодно с Бартлеттом и Кейси... Это Филлип Чэнь нас всех продал, передал секреты и передал половинку монеты».

Его охватила слепящая ярость. Пришлось призвать на помощь весь свой опыт, чтобы не дать ей воли. Не помня себя от бешенства, он вскочил, подошел к окну и уставился в него. Сколько он так простоял, неизвестно. Но когда обернулся, голова уже работала четко, выявив кардинальную ошибку в его собственных логических построениях.

— Ну так что? — проговорил он леденящим тоном.

— Тайбань... тайбань... — судорожно начал старик, ломая руки.

— Говори правду, компрадор. Ну!

От этого «ну» Филлип пришел в ужас.

— Это... это Джон, — в слезах выдавил он из себя. — Это не я, кля...

— Я знаю! Быстрее, черт возьми!

Филлип Чэнь выложил ему все: как взял ключ сына и открыл депозитную ячейку, как обнаружил переписку Джона с Бартлеттом и второй ключ, как во время вечеринки в Большом Доме его вдруг посетило дурное предчувствие, как он выкопал такой секретный сейф в саду и обнаружил самое ужасное. Он даже рассказал, как поссорился с Дианой, как они предположили, что монета могла оказаться на Джоне Чэне, и как после звонка Вервольфа она предложила позвонить его родственнику, Четырехпалому У, чтобы его уличные бойцы сопровождали Филлипа, а потом последовали бы за теми...

У изумленного Данросса даже рот раскрылся, но Филлип Чэнь этого не замечал и продолжал, обливаясь слезами, бессвязно излагать, как он лгал полиции и отдал кейс с деньгами юнцам Вервольфам, которых никогда бы не узнал, и как уличные бойцы Четырехпалого, которые должны были охранять его, не перехватили Вервольфов, не вернули Джона и не вернули денег.

— Это правда, тайбань, вся правда, — хныкал он, — и больше ничего... ничего. Ничего до сегодняшнего утра, когда тело моего бедного сына нашли в Шатине с этой гнусной надписью на груди...

Данросс беспомощно пытался собраться с мыслями. Он не знал, что Четырехпалый — родственник Филлипа. Не мог он представить также, как старому моряку удалось заполучить половинку монеты — если только У сам не верховодит Вервольфами или не якшается с ними. А может, Четырехпалый действовал заодно с Джоном Чэнем, разработавшим план фальшивого похищения, чтобы выжать деньги из ненавистного отца? Ну а потом Четырехпалый и Джон Чэнь не поладили, или... Или что?

— Каким образом Джону Чэню стали известны наши секреты? Как он получил сведения, которые передал Бартлетту, — про структуру дома? А?

— Я не знаю, — солгал старик.

— Должно быть, ты рассказал Джону. Об этом знают только ты, Аластэр, мой отец, сэр Росс, Гэваллан, де Вилль и я, а из них только первым четырем известна структура!

— Я не говорил ему... Клянусь, не говорил.

Внутри Данросса снова заклокотала ослепляющая ярость, но он снова её сдержал.

«Давай рассуждать логично, — сказал он себе. — Филлип больше китаец, чем европеец. Веди себя с ним как с китайцем! Где связь? Недостающая часть этой головоломки?»