Зверь из бездны. Династия при смерти. Книги 1-4 - Александр Валентинович Амфитеатров

последствий, не следует, конечно, чтобы двор и правительство Нерона не были серьезно озабочены ей и не старались рассеять ее.

Вернейшим средством снять всякое подозрение с императора кто-то рекомендовал, может быть и сам Нерон додумался — найти и выдать мести народной действительных и вероятных виновников пожара. Задача была весьма не легка, ибо бедствие постигло столицу столь обще-тяжелое, что руководительный принцип римского следствия — искать, кому преступление выгодно, cui prodist, был совершенно парализован. Сжечь Рим никому не было выгодно. Если пожар был результатом преступления, — а, как всегда после больших пожаров, нервно возбужденному, мнительному народу хотелось, чтобы было преступление, нашлись преступники, и великое бедствие было искуплено великой местью, — то злодеев-поджигателей надо было искать либо между сумасшедшими, либо среди чужестранцев, врагов римского народа, настолько озлобленных, чтобы не пожалеть даже Вечного города с мирным его населением. Первое предположение привело к сплетне против цезаря. Второе оставалось цезарю, чтобы оправдаться против сплетни. Надо было изобрести внешних врагов государства, достаточно сильных, чтобы нанести ему этот грозный внутренний удар, и достаточно ненавистных римскому гражданству, чтобы оно поверило в их злодеяние и на них разрядило, сорвало свою наболевшую скорбь и злобу.

В это время на Востоке кипели политические смуты. Волновалась мятежами Иудея — еще бессильная подняться на Рим открытым восстанием, но, в мнения народном, тем более способная пустить в ход тайные средства подпольной ненависти: Иудея, к выходцам которой, уже начавшим проклятие своего рассеяния, Рим относился едва ли с меньшим презрением и злобой, чем современный «христианский» антисемитизм. Взоры Нероновых следователей обратились в ту сторону. Страна и класс поджигателей были найдены. Как пресловутый пожар Гостиного двора в Петербурге (1862) был приписан полякам и соблазненным ими «студентам» как революционные разгромы и «красный петух» в помещичьих усадьбах 1905 года объяснялись японскими интригами и мщением евреев за кишиневский погром; — так точно и тогда в Риме внимание высшей полицейский власти остановилось на мысли о связи непостижимого пожара с весьма постижимой революцией в Иудее — об ударе, нанесенном государству внутри его, по воле, грозящей далеко извне. Когда высшее начальство велит найти что-либо, низшая полиция легко находит, подтасовывая и факты, и свидетельства. Проживавшие в Риме иудеи очутились под тяжким подозрением, которое, в самом непродолжительном времени, превратилось в административную систему, а система — в предрассудок уверенного преследования, стоивший жизни, свободы и благосостояния значительной доле иудейской общины в Риме. Доля эта преимущественно, а может быть и исключительно, состояла, будто бы, из приверженцев новой в иудействе секте, считавшей себе в то время не более 25—30 лет, — из так называемых христиан, верующих в Христа Распятого.

Возникнув в Иудее в конце восьмого века римской эры (в тридцатых годах первого века нашей), — или, по крайней мере, к этому времени приурочивая свои основные события и сказания, — христианская секта сделала быстрые завоевания в иудейских общинах Азии и Греции и, четверть века спустя, добралась до Рима, в его обширное гетто, имевшее в это время на менее 15,000 обитателей, а Ренан и Аллар щедро считают даже вдвое. Католическая легенда относит возникновение христианского епископата в Риме к 42 году, предполагая первым епископом апостола Петра и отводя ему затем целых 25 лет правления. Легенда эта в настоящее время разрушена. Ни о лицах, ни о событиях, положивших начало римской церкви, мы решительно не в состоянии ничего утверждать — не только с исторической достоверностью, но хотя бы предположительно, по выводам из легендарных догадок. Быть может, возникновение это бессознательно отметил Светоний в 25 главе биографии цезаря Клавдия, рассказывая о том, как этот принцепс выгнал из Рима иудеев, наскучив постоянными смутами, которые заводил в их общине некий Хрест (Judaeos, impulsore Chresto assidue tumultuantes, Roma expulit). Как бы то ни было, но существование в Риме, если не христианской общины, то стремящейся к обобщению секты — к шестидесятым годам — несомненно. Она не могла быть многочисленна и, по удачному выражению французского историка Обэ (Aube), относилась количественно к населению иудейского гетто, как население гетто относилось к населению Рима. Значит, на миллион слитком жителей — десятка два тысяч иудеев, а среди них сотни полторы или две сектантовых христиан. На эту-то незаметную горсть ремесленников, мелких торговцев и рабочих, будто бы, вдруг обрушилась почему-то ненависть римского народа, а римское правительство использовало эту ненависть, чтобы христианской кровью отмыться от постыдной копоти пожара, в котором аристократы-республиканцы обвиняли принцепса и первого министра. Жизненный пульс новой секты бился в это время (61—64) очень оживленно, так как обстоятельства бросили в Рим, на положении подследственного арестанта, самого талантливого человека, которого когда-либо выдвигало христианство: иудея Павла из Тарса Киликийского — великого «апостола языков». Он, то содержимый в тюрьме, то живя на поруках, под гласным надзором, вел кипучую агитацию и словом, и пером. Весьма вероятно, хотя лишь легендарно, что вслед за Павлом, прибыл в Рим апостол Петр: в эти годы уже старец преклонных лет и как бы верховный глава секты, величайший ее авторитет, princeps apostolorum, осиянный славой избранной близости к Основателю христианства. И, наконец, церковное предание утверждает, а многие историки (в том числе Ренан) не находят невозможным, будто в Риме находился одновременно и третий столп юной Христовой веры: Иоанн, сын Зеведеев, любимый ученик Иисуса Распятого... Ренан мало сделал для защиты этой легенды, понадобившейся ему, чтобы оправдать гипотезу происхождения «Апокалипсиса» из личных впечатлений апостола Иоанна от великого римского пожара и гонения на христиан, воздвигнутого «Зверем из бездны»...

Вопрос об этом гонении принадлежит к числу наиболее острых и страстных в церковной истории, в виду тесно связанных с ним преданий о пребывании в Риме апостолов Петра и Павла и мученичестве, которое они, будто бы, потерпели от гонителя Нерона. Для католиков важно было — к утверждению первенства папы в пастырстве всего мира, как наместника Христа на земле, — положительное решение вопроса. Ученым протестантской церкви мы обязаны отрицательной его разработкой, которая, за последние двести лет, кропотливо подкапывалась под церковное предание, покуда наконец не расшатала его совершенно, а пожалуй, в значительной части и разрушила.

В виду того, что вопрос о первом гонении на христиан всецело входит в более широкий вопрос об античном антисемитизме, истории которого посвящена мной книга «Арка Тита», я отсылаю к последней тех, кто желает ознакомиться с моим анализом легенды о гонении подробно. Здесь я ограничусь лишь немногими замечаниями о малой историчности события, о его недостоверности с точки зрения государственной психологии Рима — особенно в эту