Милый ангел - Колин Маккалоу

Конечно, я понимала, что Эзра отнюдь не противник противозачаточных средств. Он считал, что раз Пэппи работает в больнице, значит, может достать любые лекарства. Откуда ему знать, как устроена система здравоохранения? Мог бы хоть спросить у Пэппи. Может, даже спрашивал. Пэппи рассказывала, что однажды пользовалась диафрагмой. Но они с Эзрой каждые выходные чередовали секс с гашишем и кокаином. Вероятно, наркотики притупили их бдительность, заставили забыть об осторожности. Ох, Пэппи, лучше бы ты ограничилась фелляцией!

Она проспала полчаса, потом я разбудила ее, заставила принять душ и приготовиться к встрече с Эзрой.

– Я вся опухла от слез, – пожаловалась она.

– Пока ты спала, отек прошел. Значит, Эзру ты не испугаешь, – твердо заявила я.

– Прости, что не доверилась тебе сразу, Харриет. – Слова все время застревали в горле. Даже выговорить их не удавалось. И я твердила себе: если я никому не проговорюсь, ребенка не будет – надо лишь еще немного подождать. Но напрасно. Странно, да? В отчаянии человек на все способен, но только не избавиться от беременности. Только не на это.

– Значит, ты все-таки не хочешь ребенка? – подытожила я, ведя ее по коридору.

– Да я бы с радостью! О, можешь мне поверить! – воскликнула она. – Ведь это его ребенок, а я его так люблю! И хочу родить, потому что ради ребенка стоит жить. Но это совершенно невозможно. Кто будет нас обеспечивать? Матерей-одиночек не берут на работу, ты же знаешь, Харриет.

– Кажется, им платят крошечное пособие, но его не хватает даже на то, чтобы сводить концы с концами, если не подрабатывать. А если родить ребенка и отдать его на усыновление?

– Нет, ни за что! Уж лучше убить его, не дожидаясь родов, чем отдавать! Ты только представь, каково это – расти, зная, что от тебя отказалась родная мать! Да и я буду вынашивать малыша, точно голодный булочник, пекущий булку, которую съест кто-то другой. Нет, единственный выход – аборт. – Ее глаза снова увлажнились. – Харриет, никакой надежды не осталось! Со мной все кончено. Что делать?

– Эзра поможет, – еще раз повторила я, хотя сомневалась в этом.

– У него для этого нет денег.

– Чушь! У него есть дом, где хватает места жене и семерым детям, квартира в Глибе, деньги на покупку наркотиков, – перечислила я. – Ну, готовься, Пэппи: Эзра будет здесь через двадцать пять минут.

Ждать его не пришлось. Когда хлопнула дверь, я думала, Пэппи придет сразу же. Но через десять минут не выдержала и сама отправилась к ней.

– Он ушел! – изумленно произнесла она.

– Совсем ушел?

– Да, навсегда. Он не поможет мне, Харриет, у него просто нет денег.

– На то, чтобы испортить тебе жизнь, ему хватило, – мрачно напомнила я. Мерзавец! Будь Эзра где-нибудь в пределах досягаемости, я охотно всадила бы скальпель ему в мошонку. И знаменитому философу пришлось бы искать работу в венском хоре мальчиков.

А потом началось сражение, и я его проиграла. Почему чувства лишают людей здравого смысла – всего, до последней капли? Пэппи хочет этого малыша, но не желает подавать в суд на драгоценного Эзру или хотя бы обратиться за помощью к его жене. Нет-нет, не надо мучить Эзру! Его карьеру и положение в обществе надо уберечь любой ценой! Пэппи твердила, что единственное решение – аборт, повторяла, что этот ребенок проклят, потому что отец от него отказался, уверяла, что не сумеет вырастить ребенка, который не нужен родному отцу. И так далее, и тому подобное. Наконец она спросила, не дам ли я ей взаймы денег на аборт. Видно, у самой Пэппи ничего не осталось – все спустил милый Эзра на дорогие наркотики.

Я оставила ее в покое и поднялась к миссис Дельвеккио-Шварц, которую следовало поставить в известность. На этот раз рыдала я, а домовладелица утешала меня и подсовывала стаканы с бренди.

– Неужели карты об этом не предупредили? – спросила я, когда отдышалась. – Мы должны были сделать хоть что-нибудь!

– Черта с два, принцесса, – ответила она. – Нельзя прожить чужую жизнь, а если люди не спрашивают, что говорят о них карты, рассказывать им не стоит. Так карты не работают. И гороскопы с Хрустальным Шаром тоже.

– Во-первых, у нее срок почти двадцать недель, – еще немного успокоившись, сообщила я. – Во-вторых, я знаю, что она очень хочет родить этого ребенка, сколько бы ни говорила об аборте. Может быть, мы соберем немного денег и поможем Пэппи?

– Нет! – отрезала женщина, которую я всегда считала воплощением добра, щедрости и всепрощения. – Думай, Харриет Перселл, думай! Да, мы можем на первых порах помогать Пэппи, но Тоби скоро съедет отсюда, Джим и Боб сами довольствуются жалкими крохами, и что же будет дальше? А если и ты решишь все-таки поселиться в особняке и покинешь Дом, что тогда? Вся ответственность ляжет на меня?

Она встала, обошла вокруг стола, остановилась надо мной и впилась жутковатым взглядом мне в глаза.

– Думаешь, я не догадываюсь, что со мной? – спросила она. – У меня опухоль мозга, я зажилась на свете – никто и не думал, что я протяну так долго. Могу прожить еще столько же, но гарантий никаких. Меня осматривал сам великий Гилберт Филлипс – он и сказал, что в мозгу у меня опухоль. Он никогда не ошибается: если он говорит, что у человека опухоль, значит, так оно и есть. Она не злокачественная, но все равно растет, и я это чувствую. Паршивый врачишка из больницы Винни почти пять лет назад назначил мне какие-то новомодные гормоны – и бац! Родилась Фло. Вот я и отказалась от них. Пришлось просто жить, сколько получится. Как и всем нам. Так что не мешай Пэппи принимать решение, слышишь, принцесса?

Я сидела как парализованная и смотрела на миссис Дельвеккио-Шварц, словно видела ее впервые.

Когда ко мне вернулся дар речи, я испробовала последнее средство – сказала, что могу позволить себе обеспечивать Пэппи. А миссис Дельвеккио-Шварц осведомилась, что скажет мой муж, когда я выйду замуж. И так далее.

– Ладно, – сдалась я. – Пусть решает Пэппи. Но я знаю: она оставила бы ребенка, если бы к ней вернулся рассудок. Двадцать недель – что теперь поделаешь? Кто отважится делать аборт на таком сроке?

– Спроси у своего доктора Форсайта, – посоветовала миссис Дельвеккио-Шварц.

Больше не могу писать, я вымотана. Сколько потрясений в день способен выдержать человек и не свихнуться? Мне кажется, будто земля качается под моими ногами, а я едва удерживаюсь на ней, растерянная и одинокая. Но если даже мне тяжело, то каково сейчас Пэппи? И великанше с верхнего этажа, в мозгу которой растет опухоль?

Вторник

13 сентября 1960 года

У нас с Дунканом есть свои договоренности – например, на случай, если мне надо срочно увидеться с ним, или ему – со мной. В девятом часу вечера он подобрал меня на Кливленд-стрит и повез домой. По дороге мы обычно болтали, и мне это нравилось: доктор Форсайт был на редкость деликатным и чувствовал, когда можно заводить серьезные разговоры, а когда не стоит.

Бедняга! Я нанесла ему удар прямо в солнечное сплетение – едва войдя в квартиру, спросила:

– Дункан, у тебя нет знакомых, которые согласились бы сделать аборт на сроке около двадцати недель?

– А в чем дело? – озабоченно спросил он, стараясь казаться спокойным.

– Это для Пэппи, – пояснила я.

– Если я правильно понял, этот спесивый профессор дал деру? – И Дункан направился к шкафу, где всегда хранился бренди.

Остальное я рассказывала второпях, упомянув и про опухоль миссис Дельвеккио-Шварц.

– Очень сочувствую Пэппи, – сказал он, подавая мне полный стакан. – А она не думала родить ребенка, а потом отдать его на усыновление? Так часто делают.

– Когда я предложила этот выход, она набросилась на меня как фурия.

Дункан отпил бренди и передернулся.

– Кажется, я начинаю привыкать к этому пойлу со вкусом кошачьей мочи… Кстати, о кошках: а где великолепная Марселина?

Несколько минут он нежничал с Марселиной: плутовка буквально таяла в его руках. Потом сказал:

– Если опухоль мозга диагностировал покойный Гилберт Филлипс, значит, она действительно есть. Должно быть, он заметил характерное окостенение на обычном рентгеновском снимке черепа.

Мои зубы лязгнули о край стакана.

– Боже, Дункан, что же будет с Фло, если ее мать… умрет? И Дом пропадет. Это невыносимо!

Он отпустил Марселину и присел на подлокотник моего кресла.

– Будущее покажет, Харриет, а пока опухоль никак не дает о себе знать, и неизвестно, сколько еще проживет миссис Дельвеккио-Шварц – три года, тридцать лет или еще больше. Наша первоочередная задача – Пэппи, а не домовладелица. Пэппи может оставить ребенка?

– Она бы оставила, но такие расходы ей не под силу. Если она уйдет с работы, ей будет нечего есть и нечем платить за жилье. Черт побери, Дункан, почему миф о падшей женщине жив до сих пор, хотя на дворе уже вторая половина двадцатого века? Неужели мы так и не научимся рассуждать здраво? Бог сотворил беременность, а не брак! Брак был придуман, чтобы помочь мужчинам разобраться с наследниками, а женщин он превращает в людей второго сорта!