Сломанный капкан - Женя Озёрная

это или нет, — и что потом опять делаешь наяву…

Звёздочка плавно гаснет.

— От того, остаёшься ли ты в своей бетонной дыре… — Он изображает кавычки длинными тёмными пальцами. — …или видишь вокруг себя чудесный райончик, где…

— Так, значит, это всё-таки ты! — кричу я, чувствуя радость и раздражение одновременно. Сбрасываю с себя плед, вскакиваю, вмиг оказываюсь у компьютерного кресла и кладу руки ему на плечи.

— У меня нет «я», — как бы отгораживается он.

А следом начинает распадаться на части, расплёскивается по стенам и мебели алыми всполохами, и уже через пару секунд под моими руками ничего не остаётся. Сон наполняется голосом:

«Я просто показываю тебе то, к чему нужно присмотреться, чтобы потом сделать выбор».

Голос этот сдавливает меня в одну крохотную песчинку, выбрасывая в воскресное утро сентября.

* * *

Мира проснулась от дверного звонка и, услышав из подъезда, а затем в коридоре голос Артёма, решила сделать вид, что ничего не слышит, и постаралась не создавать шума. Слушала за закрытой дверью, как мрякает вечно голодный Пират, гремит по столу чашками мама, как закипает чайник и как всё круче завязывается их разговор.

Артём даже не предупредил, что придёт, а она почему-то не спросила, не поможет ли он ей рассказать всё маме. Он решил всё сам, за неё, и хорошо это было или плохо?

Мира вспомнила мерцающую красным темноту, встала с дивана, невольно скрипнув пружиной, подошла к письменному столу и аккуратно пересмотрела лежащие там наброски. Потом нагнулась, чтобы заглянуть в корзину, и увидела там то, что ей было нужно. Тихо села в компьютерное кресло, взяла жирную красную ручку с блёстками и нарисовала на его лице что-то похожее на астру. Он говорил ей смотреть внимательнее, делая выбор, и она посмотрит. Начнёт прямо с сегодняшнего утра.

— Ну что, царевна, — улыбнулась мама, глядя на заспанную Миру, появившуюся перед ней на кухне.

— Садись за чай. — Артём по хозяйски отодвинул табуретку. — А потом будем вещи собирать.

Мамины глаза на миг погрустнели, и Мира стеснённо взяла свою любимую красную чашку. Она медлила, словно забыв, как нужно пользоваться руками. Мама с Артёмом, усмехаясь, переглянулись.

Пират за тем завтраком всё же выпросил у неё кусок колбасы. Она знала, что это вредно, но не смогла удержаться, помня о том, что с сегодняшнего дня всё потечёт совсем по-другому. В другом доме. С другими соседями, видом за окном и запахом вокруг. С другой дорогой до универа, которая тоже когда-нибудь станет привычной.

Что она захочет взять с собой в эту другую жизнь?

Собственная комната вдруг показалась ей захламлённой. Вещи, глядя на неё из ящиков стола и шкафов, с полок стеллажа, прикидывались то отжившими своё, то невероятно важными именно сегодня и теперь уже навсегда. А ведь комната Артёма на Дальней была не просторнее, чем её комната, да и жить они собирались вдвоём. Поэтому уложить всё, что можно будет унести, следовало в пару небольших дорожных сумок и повседневный рюкзак.

Артём сидел рядом, в комнате, и постепенно терял терпение. Он откидывался на спинку компьютерного стула, а потом снова придвигался к столу, заглядывая в конспекты и собирая те, что нужны; разваливался на диване и о чём-то думал, брал из покрытого паутиной угла гитару, которую Мире подарили лет в четырнадцать и к которой она спустя месяц уже перестала притрагиваться…

Мира глядела на него искоса, дёргалась вслед за каждым его движением, как будто он прикасался к её оголённому сердцу, но делала вид, что ничего не происходит, и продолжала собираться.

Когда она наконец закончила, Артём выглядел уже измученным скукой и всё больше молчал. Когда они оделись и обулись, он сухо попрощался с мамой и не обратил внимания на Пирата, взял сумки и шагнул за открывшуюся дверь.

Мира, обняв маму и оглянувшись напоследок, шагнула за ним.

* * *

Скатился с горы счастливый сентябрь, и начал взбираться на гору октябрь. Всё и вправду потекло совсем по-другому: Ольга Михайловна назвала Миру ещё одной хозяйкой в доме, и та ещё больше отдалилась от того, чтобы чувствовать себя маленькой девочкой. Теперь, приходя домой после учёбы, она в ожидании Артёма сгребала листья во дворе, прибиралась в доме, готовила обеды и ужины. Сжигала еду по неумению и незнанию и мучилась потом совестью, но всё же продолжала учиться.

Бабушка же вздохнула легче и чаще уходила к соседям, а то и в библиотеку или в церковь, но вскоре возвращалась и, гладя Миру по плечу, рассказывала ей истории из советских времён. Потом устало возвращался с работы Артём, а Мира в этот момент звонила маме и говорила: «Всё в порядке»; а потом клала трубку, когда он выходил из ванной и садился за стол.

Всё и вправду было в порядке. Вроде бы.

Ушло с Дальней бабье лето, зарядили нудные дожди, с пустыря напротив пахнуло мокрыми листьями. Недобро поглядывал однорукий сосед, сидевший по утрам на крыльце своего дома и куривший. Впивалась настороженным взглядом в Миру его жена — она уходила на работу после того, как Артём со своей возвращался, и по выходным иногда заглядывала к Ольге Михайловне.

Город готовился к ноябрю. Он притих и начинал дремать, ногами своих жителей ворочая по тротуарной плитке намокшие листья, утопая в шорохе дождей и мерном шуме автомобилей. Универ же наполнялся теми, кто приезжал с отдыха, вливающимися в учёбу первокурсниками и шумел всё больше.

Скоро был Юлькин день рождения, и Мира стала думать о том, что ей можно подарить, а Артём, когда она предложила выделить деньги, почему-то не порадовался. В ответ она сказала:

— Тогда и мне надо работу искать.

Этому он не порадовался ещё больше. Вспомнил зачем-то две непомытые тарелки, которые остались после ужина, и пробормотал, уходя:

— Разберись сначала с тем, что у тебя есть, и родных уважь.

* * *

С тех пор она каждый вечер думала о том, уважила ли его сегодня. Смотрела на его лицо, на то, как он двигается, слушала его интонации и мысленно ставила в сетке календаря галочку или крестик. Чем