След хищника - Дик Фрэнсис

— Да, еле слышно сказал Неррити; как будто у него весь воздух вышел из легких.

— Слушай. Слушай хорошенько. Ты найдешь коробку с пленкой у своих парадный ворот. Делай так, как там будет сказано.

Последовал резкий щелчок и гудки, а затем Тони, нажимая на кнопки, заговорил с кем-то, видимо, с телефонистом.

— Вы определили источник второго звонка? — спросил он.

Ответ мы прочли по его лицу.

— Ладно, — задумчиво сказал он. — Спасибо. Нужно, чтобы разговор продлился не менее пятнадцати секунд, — сказал он Неррити. — Лучше, чем в прежние времена. Хуже всего то, что бандюги тоже об этом знают.

Неррити уже пошел к передней двери, и теперь мы слышали, как он хрустит по гравию.

У Алисии и в самом деле был очень бледный вид. Я опустился на колени рядом с ее стулом и обнял ее.

— Можешь подождать в другой комнате, — сказал я. — Посмотри телевизор. Книжку почитай.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Извини за все. — Мы даже не заметили, когда перешли на «ты», настолько это получилось легко и естественно. Она быстро глянула на меня.

— Ты пытался отправить меня домой к Попси. Я сама виновата, что осталась здесь. Я в порядке. Я не помешаю, честное слово. — Она сглотнула.

— Так странно... видеть все это с другой стороны.

— Ты чудесная девушка, — сказал я. — Попси так мне и говорила, и она права.

Она выглядела уже чуточку не такой испуганной и на миг положила голову мне на плечо.

— Ты моя опора, сам знаешь, — сказала она. — Без тебя все рухнуло бы.

— Я буду здесь, — сказал я. — Но лучше было бы, если бы вы с Мирандой пошли на кухню и нашли что-нибудь поесть. Сами поели бы чего-нибудь.

Чего-нибудь сладкого. Печенья, пирога — чего-нибудь в этом духе.

— От этого толстеют, — автоматически сказала она совершенно по-жокейски.

— Сейчас это пойдет вам на пользу. Сахара — естественный транквилизатор. Потому те, кто несчастен, все время едят.

— Ты знаешь много очень необычных вещей.

— И еще, — добавил я, — я не хочу, чтобы Миранда услышала то, что будет на пленке.

— О... — Глаза ее распахнулись, когда она вспомнила. — Пучинелли выключил запись... чтобы я не слышала.

— Да. Это было страшно. И сейчас так же будет. Первые требования всегда пугают больше всего. Эти угрозы специально направлены на то, чтобы сломать человека. Чтобы заставить Неррити заплатить что-нибудь, что угодно, очень быстро, чтобы спасти своего маленького сына. Так что, Алисия, идите-ка с Мирандой на кухню и поешьте чего-нибудь.

Она со слегка опасливой улыбкой пошла к Миранде, которая изредка всхлипывала, будто икала. Тем не менее та апатично согласилась пойти и выпить чашечку чаю. Девушки удалились. Притопал Неррити с коричневой картонной коробкой.

Райтсворт тут же схватил ее и стал вскрывать, приказав остальным держаться подальше. Тони насмешливо поднял брови. Райтсворт вытащил пару пластиковых перчаток и надел их, прежде чем осторожно разрезать перочинным ножом толстую клейкую ленту, закреплявшую крышку.

Открыв коробку, Райтсворт сначала заглянул в нее, затем сунул внутрь руку и вынул содержимое: как и ожидалось, это была кассета в пластиковом футляре.

Неррити посмотрел на нее так, словно она могла укусить, и неопределенно махнул на нарядное золоченое и обитое тканью настенное сооружение, за одной из дверок которого находились залежи дорогого стереооборудования.

Райтсворт нашел щель для кассеты и осторожно сунул ее туда, а Неррити нажал соответствующие кнопки.

Комнату заполнил грубый, оглушительный, бескомпромиссный голос: «Неррити, слушай хорошенько!» Я быстро подскочил и уменьшил звук, поскольку угрозы на полной громкости звучат даже страшнее, чем нужно. Тони одобрительно кивнул, но Райтсворт разозлился. Голос продолжал говорить, уже поспокойнее в смысле децибел, но не в смысле содержания.

"Мы взяли твоего дитенка, Неррити. Если хочешь получить своего наследника целым, то будь хорошим мальчиком и делай, что тебе сказано. Иначе мы возьмем ножичек, Неррити, и отрежем ему кое-что, чтобы убедить тебя. Не волосы, Неррити. Может, пальчик. Или его маленькое мужское достоинство.

Будь уверен. Понял, Неррити? Так что не валяй дурака. Это серьезно.

У тебя есть лошадь, Неррити. Мы считаем, что она кое-что стоит. Шесть миллионов. Семь. Продай ее, Неррити. Как мы уже сказали, мы хотим пять миллионов. Иначе дитенок пострадает. Хорошенький малыш. Ты ведь не хочешь, чтобы он кричал? А он будет кричать от того, что мы с ним сделаем.

Ты задействуешь агента по продаже своего чистокровного. Мы даем тебе неделю. Это семь дней, начиная с нынешнего. Ты предоставляешь деньги в уже имевших хождение банкнотах, не более чем по двадцать фунтов. Мы скажем, где ты их оставишь. Делай как сказано, иначе мы его кастрируем. И пошлем тебе запись. Чик-чик, а потом визг.

И держись подальше от полиции. Если мы узнаем, что ты позвонил легашам, то твоего сыночка упакуют в пластиковый мешок. Хана. Ты даже тела его не получишь. Ничего. Подумай об этом. Так-то, Неррити. Пока".

Голос резко оборвался, и, прежде чем кто-то пошевелился, целую минуту царило глухое молчание. Я раз двадцать слушал записи с требованием выкупа, но всегда, каждый раз это потрясает. Для Неррити, как и для многих родителей до него, это был удар в самое сердце.

— Они же не могут... — выговорил он пересохшим ртом, голос его срывался.

— Могут, — без обиняков ответил Тони, — если мы не сделаем все правильно.

— Что они сказали вам сегодня днем? — спросил я. — Что-нибудь изменилось?

Неррити с трудом сглотнул.

— Н-нож. Это. Раньше он просто сказал — «пять миллионов за ребенка». Я ответил, что у меня нет пяти миллионов... Он сказал: «У тебя есть лошадь, продай ее». Все. Да, еще никакой полиции. Пять миллионов, не обращаться в полицию или мальчик умрет. Сказал, что свяжется со мной. Я начал кричать на него... он просто повесил трубку.

Райтсворт вынул кассету из магнитофона и сунул ее в футляр, затем в картонную коробку — все с преувеличенной осторожностью, в пластиковых перчатках. Сказал, что заберет запись. И что они поставят «жучок» на телефон мистера Неррити. И что они будут работать над этим делом.

Неррити, очень встревоженный, стал умолять его быть осторожным. Насколько я понимаю, человеку, привыкшему хамить, весьма нелегко умолять кого бы то ни было. Райтсворт с важным видом сказал, что будут предприняты все меры предосторожности. Насколько я понял, Тони, как и я, считал, что Райтсворт чересчур всерьез воспринимает угрозы и, стало быть, не слишком блестящий детектив.

Когда он ушел, Неррити, справившись с первыми страхами, налил себе еще джина с тоником, опять со льдом и лимоном. Лед из ведерка он доставал щипчиками. Тони смотрел на него, не веря глазам своим.

— Выпьете? — запоздало спросил он нас. Мы покачали головами.

— Я не стану платить этот выкуп, — ощетинился он. — Во-первых, я не могу. Лошадь все равно придется продать. Коню четыре года, он пойдет на племя. Мне не нужен агент, все уже устроено. Часть доли уже продана, но я вряд ли увижу хоть пенни. Как я уже говорил, у меня долги по бизнесу. — Он сделал большой глоток. — Вы также наверняка знаете, что лошадь для меня это разрыв между платежеспособностью и банкротством. Когда я купил ее однолетком, это был самый удачный день в моей жизни. — Он даже слегка надулся, мысленно похлопав себя по плечу, и мы увидели отголосок той гордости, с которой он, наверное, заказывал себе джин с тоником, подсчитывая свое состояние.

— Разве ваш бизнес, — спросил я, — общество с ограниченной ответственностью? Извините за вопрос.

— Нет:

— Чем вы занимаетесь? — небрежно спросил его Тони.

— Импортом. Оптовые поставки. Одно-два неверных решения... — Он пожал плечами. — Неприятные долги. Фирмы, задолжавшие мне, обанкротились.

Для фирмы моего уровня небольшой спад в деловой активности может причинить чертовский урон. Ординанд все покроет. Все приведет в порядок. Это мой капитал для будущей торговли. Ординанд — это же просто чудо. — Он яростно взмахнул рукой, словно отсекая что-то. — Будь я проклят, если уничтожу всю свою жизнь из-за этих чертовых похитителей!

Вот он и сказал, подумал я. Высказался вслух обо всем, что разъедало его душу с тех пор, как позвонила Миранда. Он не настолько любил своего сына, чтобы пойти ради него на жертву.

— Сколько стоит Ординанд? — бесстрастно спросил Тони.

— Они точно назвали. Если повезет, то шесть миллионов. Сорок акций на сто пятьдесят тысяч каждая. — Он отхлебнул, зазвенел лед.

— А сколько вам необходимо для того, чтобы подправить ваш бизнес?

— Это слишком личный вопрос!

— Если мы собираемся иметь с вами дело, мы должны знать, что допустимо, а что нет, — спокойно сказал Тони.

Неррити нахмурился, уставившись на свой ломтик лимона, но затем сказал:

— Четыре с половиной или что-то около этого поддержит мою платежеспособность. Пять покроет все долги. Шесть обеспечит мне прочное будущее.