Плата кровью - Александр Анатольевич Пересвет

сон. Но тот его беспокоил. И теперь он взял в турфирме билет на какой-то из тропических курортов.

Он почему-то искал её там. Но не понял, что нашёл, когда оказался на борту какого-то экскурсионного пароходика и увидел её…

Она сидела здесь. Девушка из его первого сна. Совсем не постаревшая. Та же девушка.

Он не сразу понял, что это — она. Та самая.

Как во сне — как во сне во сне — он подошёл к ней. Сел за столик напротив. Положил голову на кулаки и просто смотрел на неё. Она засмеялась, тоже положила голову на кулаки и стала ответно смотреть на него. Глаза её снова лучились. В них была любовь.

Потом они заговорили. По-английски. Почему-то. Он знал язык, она, оказалось, на нём говорила.

Они болтали без умолку. Он думал, что это сон, но понимал, что счастливо вернулся в реальности в то, что когда-то видел тоже во сне.

Но потом девушка заплакала. «Зачем ты так надолго бросил меня?» — спрашивала она.

Он понимал, что так не бывает, что это невозможно — та же девушка из сна может воплотиться в какой-то образ вживе, наполовину самовнушённый, но чтобы она вспомнила, то же, что было с ним в детском сне… Он удивлялся, но девушка плакала, тонко и горько.

Кто-то из пассажиров сделал им замечание. Не отрывая взгляда от неё, он грубо, по-русски послал его. Тот вызвал стюарда. Уже вместе они начали что-то говорить ему и ей. Но между ними двумя происходило что-то очень великое, очень нежное и дорогое. Было ни до кого. И он снова послал их. Тогда они попытались поднять голос, и он на них оглянулся. Что было в его взгляде, неизвестно, но они вызвали полицию. Та силой попыталась оттащить его от девушки.

Ох, как он их бил, как он их бил! Это было фантастикой, продолжением сна.

А когда он повыкидывал с судна всех, кто только пробовал сопротивляться, и оглянулся на неё… её уже не было.

И только тогда он узнал её. Это была Света…

И Алексей проснулся.

А Светы не было.

Рядом лежала Настя. И смотрела на него…

Глава 7

А утром умерла Ирка.

Алексей узнал об этом только после обеда, когда уладив все дела в подразделении, решил заглянуть в больницу, не откладывая этого дела на вечер. Хотел обрадовать Иришку внеплановым посещением.

Обрадовал.

Вернее — его. Обрушили.

Главврач не то чтобы отводил глаза, но и прямо как-то не хотел смотреть. Словно страдал каким-то странным косоглазием: вроде глядел куда надо, но взгляда его поймать не удавалось.

— Очень сожалею… Искренне сожалею, — говорил он. — Но медицина не всесильна. Помните, я говорил, что всё зависит от её организма? Внезапно началось ухудшение состояния. Стали готовить операцию. Сделали трепанацию, но…

Он развёл руками. В глаза так и не смотрел.

Сами зарезали, что ли? А теперь испытывают чувство вины?

В душе начала подниматься злоба.

— Когда вскрыли, было уже поздно, — продолжал тускло выдавливать из себя врач. — Сосуды… Такое ощущение, словно она сильно напряглась. Давление прыгнуло и…

Алексей всё глядел на него хмуро и остро.

— Мы не успели, — сказал врач более уверенно, но так же тускло. — Вторичное внутристволовое кровоизлияние… Если бы не стресс, полученный больной при известных вам событиях… Я имею в виду похищение. Мы ведь не знаем, в каких условиях она содержалась. Надеялись на позитивное течение, но…

— Хотите сказать, что если бы её тогда не дёрнули, то всё могло быть иначе?

Врач опять развёл руками.

— Точно сказать нельзя — мы ведь МРТ не сразу сделали. Но симптоматика была вполне положительной. Ушиб головного мозга — распространённая травма, особенно в условиях войны. Если бы ей был гарантирован полный покой… Мы не знаем, как с ней обращались… похитители. Опрокидывание, тряска в машине, возможные удары — всё могло повлиять. Примите мои самые искренние соболезнования…

* * *

Остальное было — чернота.

Посмотреть на Иришку не дали: «Знаете, лучше не надо — сами понимаете: операция, вскрытие…» Он, впрочем, и не настаивал. Почему-то вдруг захотелось вовсе не видеть её мёртвой. Вроде пока не видишь — она живая. Рядом твоя девушка. Но просто временно не до встречи с ней. И у неё тоже дела. Но так-то вы рядом. Вот закончатся дела, и встретитесь…

Встретитесь…

Не хотелось видеться и с матерью Ирины. Ту больница уже известила, и она сидела в фойе, вся чёрная, с красными клубками набухших глазных сосудов. Алексей к ней всё-таки подошёл, сочтя себя не вправе просто пройти мимо. Но сказать было нечего, когда она глянула на него устремлёнными куда-то в собственную глубину зрачками. Да и что скажешь фактически незнакомому человеку? Мать знала, конечно, что Ирка встречается с офицером, ночует у него, — так что ж с того? Взрослая уже, сама мать. Но к знакомству с дочкиным мужиком не стремилась, а Алексей — так и вовсе… Один раз и виделись — когда заезжал к Ирке домой после того взрыва, забирал вещички её для больницы…

Посидел рядом, сказал что-то. Малоутешительное, наверное, потому как самому нечем было утешиться.

Да, знал он — даже не верил, а знал, ибо нередко чувствовал сам присутствие отца рядом, — что смерти нет. Нет смерти. А есть просто переход личности за грань нашего восприятия. Знал он ещё также, что душа — есть. Ибо достаточно навидался того, как тускнеют мёртвые тела, как некрасивы они становятся. Безобразны. Без-образны. Без души. А значит, душа есть, и это именно она покидает тело, переходя просто на другую грань существования. Ибо бессмертна.

Всё так, конечно, но откуда столько боли? Боли по Ирке, по этой веселушке, по девчонке, не ломавшейся под жизненными передрягами, всегда умевшей находить положительное и замечательное в самых сложных обстоятельствах.

Господи, она ещё и завещание ему оставила — Настю! Как она сказала? «Если меня не будет, прими Настю»… Что-то уже тогда чувствовала?

И вот он был с Настей в эту ночь, а Ирка наутро умерла… Может, что почувствовала? Душою той же. Вылетела из тела, устремилась к нему, Алексею, почувствовав мощный выплеск душевной его энергии во время сложного и рискованного выхода. А застала его уже с Настей. Посмотрела на них, расстроилась… Потом по доброте своей и благородству решила им не мешать. И решила не возвращаться…

Получается, это они виноваты в её смерти? Да не они, а он! Ведь это был его выбор. Пусть Ирка не