Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина

Я ещё надеялась, что мы затеряемся, вплетёмся в узор танцующих, но остались одни в освещённом центре, на перекрестье всех взглядов. Я ещё надеялась, что музыканты выберут не такую плавную и неспешную мелодию, что проливалась каплями золотой амброзии, под которую, как под наговор, тайное становится явным, и душа делается прозрачной до самого дна…

Мы касались друг друга ладонями и плечами, наши руки переплетались, мы расходились и сближались, и, казалось, истина заявляет о себе в каждом движении, в каждом касании и отдалении.

Прежде мне и в голову бы не пришло задаться вопросом: умеет ли Джерард танцевать — умение не в числе самых необходимых для человека его звания. Сидхи ли забавы ради обучили его своим пляскам, что, бесспорно, несравнимо изящней грубых людских, или врождённое чувство такта подсказало ему движения, но двигался он так нечеловечье ладно, что любой из тех, кого я видела, выглядел бы смешно рядом с ним, словно пляшущий на потеху медведь. Куда мне до природной грациозности сидхи! Но и я танцевала, как никогда в жизни.

Облокотившись одной рукою о стол, а второй сжимая кубок, отец не отрывал от меня жадного взгляда.

«Он догадался! — билась в виске единая мысль. — Догадался, догадался… А если не был уверен прежде, знает теперь…»

— Довольно! — крикнул ард-риаг, и мелодия оборвалась. Вокруг зашуршало сотней голосов, и я поняла, что, пока мы танцевали, никто не проронил ни слова.

Мне вновь было страшно и, поспешно поклонившись Джерарду, я поднялась к столу, следуя повелевающему жесту ард-риага.

— Надеюсь, теперь ты доволен, супруг? — тихо спросила Блодвен, прямая и бледная.

Как во множестве случаев до того, ард-риаг не удостоил жену ответа. Я смотрела перед собой, ничего не видя, и всеми силами желала одного — пусть эта бесконечная ночь скорее пройдёт! Какие ещё превратности прячет она для меня?

Женихи

Рассудок не выдерживал. Я привыкла к жизни затворницы, тихим вечерам и раннему сну. Я слишком много всего испытала нынче, и все минувшие переживания обернулись бесчувствием. Я не спала, глаза мои были открыты, но не было ни движения, ни слова. «Эта ночь когда-нибудь закончится, — утешала себя. — Она не может быть вечной».

Меня пробудили голоса и смех, хоть сквозь завесу, которой я заслонилась от мира, звуки эти достигали слуха и прежде. Изумили вовсе не они, но смех Блодвен, слышимый среди прочих. Мачеха смеётся? Вот так диво!

Перед отцом и мачехой стояли шестеро богато одетых мужчин, но говорили только двое, прочие держались независимо, но несколько поодаль. Вероятно, те последние были лучшими воинами и приближёнными, тогда как двое первых — риагами. Риаги же составляли друг другу разительное несоответствие.

Один был ещё молодым мужчиной, высокий и статный, и оружие при поясе смотрелось вполне уместно. Чёрные волосы были подобраны у висков в косицы, прочие гривой стекали по спине до самых лопаток; загорелое и обветренное лицо было по-мужски привлекательно, губы умели улыбаться и с готовностью демонстрировали это умение, открывая ровные ряды зубов. Заметив мой взгляд, незнакомец заговорщически подмигнул.

Второй был старик, кряжистый и совершенно лысый, с выбритым лицом, таким багровым, точно его обладателя только что смертельно оскорбили, и старика вот-вот хватит удар. Одет он был богаче всех пятерых спутников вместе взятых, но, в отличье от плечистых воинов, на нём роскошные ткани висели мешком, и лишь пояс едва удерживал напор вислого брюха. По символам на одежде можно было догадаться, что старик и мужчина принадлежат одному рода. «Вероятно, старого риага сопровождает молодой наследник», — подумала я.

Поведение отца и мачехи подтверждали это предположение. Ард-риаг был само радушие, Блодвен с успехом изображала любезную хозяйку, расточая хвалы достойнейшему риагу и его прославленному доблестью сыну Стэффену. Обстоятельство это немного удивило: по летам старик годился черноволосому воину скорее в деды, нежели отцы, но вскоре эта нескладность перестала занимать. По беспримерной ласковости отца и мачехи несложно было сообразить, что они имеют виды на этих риагов. А я выступала, по всей видимости, тем товаром, в котором были заинтересованы риаги. Что ж, это не явилось откровенностью, и я ничем не выдала чувств.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Слово было у старика, мужчина почтительно предоставлял отцу право вести переговоры — брачные с тою же торжественностью, как ведутся военные. Блодвен любезно улыбалась воину, и я отстранённо подумала, что он и впрямь должен нравиться женщинам. Понимала это, но не чувствовала ровным счётом ничего, сердце моё было отдано раз-навсегда, и не передарить его было, не перекупить. «Что ж, — уговаривала себя, — коль с Джерардом не быть, едва ли стоило ожидать лучшего. Ведь тот, кого мне прочат в мужья, прославлен уже в молодые лета, отважен и весел, не увечен, хорош собою. И, раз уж мне заказано любить супруга, как-нибудь да свыкнусь с ним». И он, хоть и улыбается Блодвен и отвечает ей учтиво, но смотрит на меня со всё возгоравшимся пылом. По крайней мере, он не будет так безразличен ко мне, как отец к мачехе.

Словом, к чести его, вёл он себя достойно, одно лишь несколько удивило: когда пришёл черёд принести дары, и отец благосклонно кивнул, чтоб я поднялась и приняла их, драгоценные ларцы вручал не будущий супруг, а свёкр. Проговорив положенные слова признательности, передала дары стоящим здесь же слугам. Жених же, поклонившись, произнёс какую-то учтивость, но я не расслышала и лишь кивнула, спеша скорее вернуться на своё место.

2

Когда беседа подходила к завершению, отец отчего-то помрачнел и сделался менее разговорчив, Блодвен же казалась совершенно счастливой. Со своего кресла я едва могла видеть деда, к тому же его загораживали рослые воины, но он выглядел не на шутку встревоженным. Что ж, не всякий день единственную внучку выдают замуж, да ещё и не обговорив заблаговременно решения с её дедом. Впрочем, последнее вполне согласовалось с отцовским нравом.

Меж тем выдалось свободное время, которое все употребили соответственно своим желаниям. Кто-то задрёмывал там же, где и сидел, кому-то не прискучило насыщать утробу, кто-то же ощутил настойчивую потребность в посещении уединённых мест. Блодвен с ласковой улыбкой предложила пройтись, удивившись блажи мачехи, я пошла за нею.

Словно добрая подруга, она взяла меня под руку и доверительным тоном полюбопытствовала, как показался мне жених. Мне же решительно нечего было на это ответить.

— Он недурён собой, — ответила, поколебавшись.

— Это славно, если ты так считаешь, — ответила мачеха.

Я пожала плечами. Едва ли в Таре сыскалась бы хоть одна женщина, считавшая иначе.

— Ну, а в остальном? Хочу знать твоё мнение, — допытывалась Блодвен, и, утомившись бессмысленной беседой, я говорила, чтобы хоть что-то сказать:

— Я слышала, как превозносили его доблесть. Стало быть, он славный воин.

— О, боюсь, время его побед прошло! — с притворным сожалением произнесла мачеха. Её взгляд с любопытством искал признаки чувств в моём лице, однако мне нечем было порадовать её. По правде говоря, мне было всё едино: гремит ли воинской славой имя моего супруга или покрывается паутиной забвения.

Точно подслушав, о ком ведём речь, к нам подошли сын и старик-отец. Блодвен будто бы обрадовалась их появлению, хоть вообще весь вечер она была несвычно весела, я же, напротив, ощутила пущую неловкость. Однако следует смотреть в глаза своему будущему, тем паче, что глаза эти, тёмные и насмешливые, не стеснялись смотреть на меня. Заметив, что старик собирается продолжить прогулку в компании, я решила предоставить ему право пообщаться со скорой роднёй в лице Блодвен, а сама протянула руку его сыну.

Каково же было моё удивление, когда он посмотрел на протянутую ладонь с искренним непониманием и даже отступил на шаг, словно ему предлагали нечто неприличное, а не всего лишь пройтись десяток шагов с невестой. Я была уязвлена. Щёки предательски полыхнули, и от лица отхлынула кровь. В следующий миг замешательство мужчины сменилось весельем. Старик побагровел настолько, что это казалось невозможным, Блодвен усмехнулась в ладошку.