Ты и я - Оливия Уэдсли

Но как-то в клубе Ник услышал от одного исследователя, что найден манускрипт, в котором говорится, будто королева Савская была "угля черней и вся волосатая!". Как он спешил к Тото с этой информацией!

Впредь он будет именоваться только "индийским вождем".

— А завтрак должен мне все-таки подаваться, так как я ваша "порочная" леди! — вскинула Тото длинные загнутые ресницы.

Он смотрел на нее сверху вниз, лицо его вдруг стало серьезным; он сказал вслух, довольно мрачно:

— Как бы я хотел, чтобы они поторопились с этим проклятым разводом!

Тото встала на колени на кровати и обвила его шею руками.

— О, милый, милый, я расстроила тебя? Я пошутила: мне все равно, что я такое, лишь бы я была твоя!

— Но мне не все равно, — угрюмо процедил сквозь зубы Ник, — совсем не все равно. Я не могу примириться с тем, что нам надо прятаться по углам, раздумывать, куда бы пойти, чтобы не натолкнуться на знакомых. Жизнь должна развертываться перед тобой широкая, свободная, а я испортил ее.

— Не надо, не надо, не надо! — вскрикнула Тото, пряча лицо у него на груди. — Ты пятнаешь наши дорогие-дорогие часы такими речами. Да это и неправда.

— Нет, правда, — проворчал Ник, уныло глядя на игру солнечных пятен. — Твоя мать вернулась в Лондон. Она непременно разыщет тебя. Что — ял ей скажешь?

— Правду, — небрежно отозвалась Тото. — А почему нет? Мать в счет не идет. Она никогда обо мне не заботилась.

Ник вдруг освободился из ее объятий.

— Да, я сам так думаю, — мрачно согласился он. — Знаю, каждый рад свалить вину на другого, когда сам виноват!

Тото присела на корточки.

— Ник, в чем дело?

Он не обернулся.

Она скользнула с кровати, босая, подбежала к нему и стала ножками на его ноги, заглядывая ему в лицо, смеясь и стараясь заставить его улыбнуться.

Но все было напрасно.

Тото приняла ножки с изумрудно-зеленых домашних туфель Ника, которые она сама ему купила, — "потому что ты так любишь все зеленое", — поискала капот, надела его, всунула ножки в белые меховые туфли, закурила папироску и попыталась философски подойти к жизни.

— Мне надо быть на примерке в двенадцать часов. Ты заедешь за мной или мы где-нибудь встретимся? — Она делала вид, будто пробегает газету, и переспросила из-за четырех огромных листов: — Как же?

— В 12.45 я должен быть по деду на Стрэнде, — коротко уронил Ник.

— О, понимаю. Мне, значит, лучше завтракать дома?

Он проходил мимо нее к себе в гардеробную. Она схватила его за руку.

— Ник, дорогой, скажи мне, что случилось?

— Ничего. — Он мягко высвободил свою руку и ушел, облеченный, помимо того халата, который Тото когда-то целовала, в броню непроницаемости.

Тото молча оделась, молча причесалась. Ник в первый раз был таким. Вот он заглянул — неужели скажет? Но как мог он прямо сказать ей: "Ах, кстати, я встретил вчера Чарльза Треверса, и он спрашивал у меня твой адрес, так как видел нас вместе!"

Тото и не подозревала, что возможна такая вещь, что мужчина может ревновать без оснований. А Ник продолжал думать: "Он свободен, он может жениться на ней! Какой скотиной он сочтет меня, когда узнает!"

Как это ни странно, но до сих пор он не встречал никого, кто был бы настолько знаком с ним, что мог себе позволить интимные вопросы. И вот вчера, на Пикадилли, прямо налетел на Треверса, и тот тепло окликнул его:

— Алло, вы! Видел вас два дня тому назад на Стрэнде, с Тото. Неплохо там, а? Надеялся встретиться с вами. Не дадите ли вы мне адрес Тото? Я хотел бы навестить ее.

Он кивнул и быстро перевел разговор, а Треверс зашагал подле него, и, ничуть не догадываясь об истине, разоткровенничался: он до того обрадовался, увидев Тото, он так был рад встрече с Темпестом, который, конечно, поможет ему разыскать ее, что он говорил ребячливо:

— Я ужасно хочу поскорее увидеть Тото. Я встретился с ней в Париже, мы пили вместе чай в Арменонвилле, потом я отвез ее к "Ритцу" и заехал на другой день, но она исчезла, не оставив адреса. И с тех пор я никак не мог напасть на ее след.

Тото и в голову не пришло рассказать Нику о встрече с Чарльзом; она совсем забыла этот инцидент.

Он отделался от Треверса, лишь пообещав ему написать и сообщить адрес Тото.

— Позабыл… где-то… Посмотрю у себя и дам вам знать. Отель "Берклей"? Отлично, — про себя отметил мысленно, что нельзя возить Тото обедать в отель "Берклей".

Тото чувствовала себя не совсем хорошо в этот день и была уже в постели, когда он вернулся домой. Он долго думал, сказать ли ей, что он видел Треверса. Но, наконец, убедился, что говорить не хочется; не хотелось сознаться, что он не дал адреса, не хотелось вызывать в ней интерес к какому бы то ни было мужчине, кроме него самого.

А Треверс к тому же молод и богат и… свободен, черт возьми!

Сейчас он вернулся в комнату Тото и поцеловал ее.

Тото молчала. В любви кажущееся отчуждение ранит иногда больше серьезного повода, и она не в состоянии была говорить. В глубине души она сознавала, что нелепо так терзаться не из-за чего, но от этого ей было не легче. Ник стал другим, а в любви это уже трагедия. Это может быть от головной боли, или от скуки, или от того, что надоела любимая.

Ник тоже промолчал. Поколебался немного и, снова поддавшись дурному настроению, вышел, сильнее, чем надо бы, хлопнув дверью.

За дверьми первым его побуждением было вернуться, но затем мужское самолюбие одержало верх, и он пошел дальше. В конце концов…

На Пикадилли было солнечно, знойно. День весь был соткан из улыбок. Настроение Ника немного улучшилось и улучшалось по мере того, как он шел к Стрэнду.

Его приятель-адвокат отсутствовал, но юный Хедлей Килмор, очень способный малый, говорил с ним о перипетиях развода очень спокойно и оптимистично, и Ник вышел из конторы, повеселев. Хорошо, что он завтракает сегодня один. Время от времени нужна передышка. А Треверс — к черту! — какое это может иметь значение?

Еще несколько недель, и курс выровняется и все узнают автоматически.

А пока — какое дело Треверсу!

Превосходный коктейль, чуть покрепче обычного — две трети коньяку, треть куантро и лимон — еще больше примирил его с жизнью, уподобил его тем типичным мужьям, которые приходят в клуб насупившись, а выпив и перебросившись несколькими фразами с одним, другим, совершенно забывают о том, что огорчило их!

Ник прекрасно позавтракал, посмеялся вволю и направился в Найтбридж к Тото, определенно считая, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Никаких сомнений, никаких угрызений совести насчет его утреннего поведения у него не было; он думал о том, что хорошо бы прокатиться в Рамела; кстати, Тото наденет большую черную шляпу, которую они вместе купили накануне; это навело его на мысль о другом магазине — табачном, и он зашел к своему поставщику, накупив папирос и перепробовав несколько хороших сортов сигар. Далее он приобрел с дюжину новых вечерних галстуков, так как вспомнил, что прежние пообносились, после чего подозвал такси, остановил его у кондитерской, купил для Тото большую коробку сладостей — и… скорей домой, к своей красавице! Остро заговорило желание поскорее увидеть Тото.

Он открыл дверь своим ключом и свистнул. На свист не последовало ответа. Маленький холодный душ!

Показалась лунообразная физиономия Анри, который объявил:

— Мадам еще не вернулась.

Ник кивнул головой, прошел в столовую и стал ждать.

Ждал до шести часов. С шести начал сердиться и тревожиться. Анри ничего не знал: "Мадам вышла часов в двенадцать".

В семь часов Ник принял ванну; он уже неистовствовал и страшно нервничал.

Пообедал, не спуская глаз с часов и все время прислушиваясь, не звонит ли телефон.

К десяти часам он уже перестал сердиться, и страх, которого он не испытал во Фландрии, все больше овладевал им.

В половине одиннадцатого Тото открыла дверь своим ключом и свистнула.

Она подбежала к Нику, весело рассказывая, что, выходя от портнихи, она столкнулась с Чарльзом, и они совершили чудесную прогулку в автомобиле, но испортился клапан и пришлось идти пешком десять миль — пять во всяком случае, и не было нигде телефона, и — "о, ты меня любишь?".

Беззаботный свист, этот бессердечный свист — признак эгоистичного забвения всех и всего, по мнению Ника, явился своего рода бикфордовым шнуром, проведенным к пороховой бочке, а доверчивый вопрос: "Ты любишь меня?" — той спичкой, которая вызвала взрыв.

Он сказал приглушенным от бешенства голосом:

— Однако, в какую необитаемую страну вы попали, что на десять миль не нашлось ни одного телефона!

Тото спросила как нельзя более кстати:

— Ты сердишься? — на что Ник ответил коротким смехом, больше похожим на рычание.

— О, нет! Чего ради мне сердиться, скажите пожалуйста?! Ты уходишь в полдень, предупредив, что вернешься к ленчу. Я захожу за тобой и жду почти до одиннадцати, когда ты являешься и как ни в чем не бывало объясняешь, что провела день с Чарльзом Треверсом, причем, видимо, рассчитываешь, что я должен быть в восторге!