Ты и я - Оливия Уэдсли

— Я бы взял, радость моя, если бы это было возможно. Но нельзя, понимаешь, нельзя. Я вернусь при первой возможности.

— Ведь я могла бы остановиться где-нибудь поблизости, в деревенской гостинице.

— Не годится это, голубка…

— Но, Ник…

— Послушай, не осложняй для меня этого… мне и так тяжело. Я должен ехать. Тут уж ничего не поделаешь. И я не могу взять тебя с собой. Видит небо, хотел бы, но не могу…

— Я думала, мы из тех людей, которые всегда поступают согласно своим желаниям. Ты сам говорил…

— У меня осталось десять минут на то, чтобы уложиться и пообедать. Видишь сама, голубка, — то, о чем ты просишь, невозможно. Я еду на похороны. На меня падает известная ответственность.

— Понимаю, милый, — мягко согласилась Тото.

* * *

Тото даже нельзя было проводить его на вокзал.

Они попрощались в маленьком холле. Тото из окна смотрела, как отъезжало такси Ника, как он затерялся в гуще экипажей, сновавших у подъезда Хайд-Парк-Отеля, Она вспомнила, что так же провожала его глазами в Вене, когда он уходил от нее в первый раз.

Теперь все было по-иному; теперь от нее словно отрывали часть ее самой. Как-то он сказал, крепко прижимая ее к себе и заглядывая ей в лицо: "Мы с тобой совсем одно, — я уже не знаю, где кончаюсь я и где начинаешься ты!"

Глаза ее налились слезами при этом воспоминании; по контрасту еще тяжелее показалось ее теперешнее одиночество. Сейчас у Ника те же мысли, он спешит от нее — все дальше и дальше.

О, если бы он взял ее с собой! Спрятал бы где-нибудь, все равно где, и приходил бы к ней только по вечерам.

Тото было неясно, что впредь Нику необходимо считаться с целым рядом формальностей и условностей; не разбиралась она и в тех причинах, которые мешали ему взять ее с собой. Она не сознавала, как ложно ее положение, поскольку у нее не было поводов задумываться над этим. Она смеялась, свернувшись клубочком в объятиях Ника, и называла себя "порочной женщиной", как называла себя "дрянцом", когда опаздывала к обеду или забывала достать для Ника что-нибудь, о чем он просил.

А между тем она не была ни глупа, ни невежественна. Она прекрасно знала, при всей неопытности, что бывают известные отношения, при которых люди, находящиеся в этих отношениях, как бы подвергаются социальному остракизму.

Но она не применяла это к себе. Она никогда не искала для себя никаких оправданий. Она любила — и этого было достаточно, как для всякой женщины, счастливой в любви; только те, что несчастны, обвиняют и оправдываются.

Да и какое значение мог иметь брак, который уже столько лет не существовал? Тото часто совершенно забывала об этом обстоятельстве.

Ее любовь к Нику, его любовь к ней заслонили для нее все остальное, и, как все мы, когда счастливы в любви, она не задавалась никакими вопросами.

Лишь немногие находят в себе силу отказаться от счастья, к которому стремились, по которому болели.

Тото не принадлежала к числу этих избранников. Она смотрела на Ника сияющими, полными страсти глазами и встречала такой же ответный взгляд.

Критическое отношение ее матери, вылившееся в такую грубую и бессердечную форму, и рассердило, и обидело ее. Но не коснулось ее любви.

Тото любила, как любит женщина, особенно счастливая в этом отношении, любит однажды в жизни, в ранней молодости, когда даешь щедро и великодушно, не раздумывая и не считая.

Тото ни за что не обидела бы другого, не причинила бы боль, но тут у нее был готовый ответ: "Любя Ника, я никому не делаю зла, менее всего какой-то мистической жене, которая никогда не любила его".

Его желания, его нужды, его переживания — вот что заполнило сейчас всю ее жизнь. Дальше, где-то в первозданном хаосе, пребывали другие люди, в том числе Верона; там была работа, которая могла отрывать Ника от нее, оттуда могла прийти угроза для их совместной жизни.

И вот теперь, когда она высунулась из окна, провожая Ника глазами, эти неприятные, "потусторонние" вещи надвинулись на нее, и защемило сердце: придется снова повидать Верону; надо будет как-нибудь заполнять свои дни.

Она растерянно думала: "Иннишаннон — красивое имя, но Нику придется отказаться от его собственного".

Она поискала Иннишаннон по карте и нашла с трудом. О, как на карте все кажется близко! Если бы так близко было на самом деле!

Ложиться очень не хотелось, и по всей комнате были разбросаны вещи Ника — мучительное напоминание.

Тото пустилась на уловку, на которую все мы при случае пускаемся: закрыла глаза, старалась себе представить, что ничего не случилось, что время пошло назад, что тот, кто нужен, тут близко. Свисток локомотива покрыл шум уличного движения, — Ник далеко, за много миль.

Она забыла сказать ему, что и она получила наследство. Вот завтрашний день и уйдет на всякие формальности.

Глава XXII

Ник увидел Иннишаннон впервые в мягком освещении раннего утра. Он опоздал на поезд при пересадке и последние тридцать миль сделал в расхлябанном стареньком "форде", который трясся по скверным дорогам, задыхаясь и гремя.

Дарси дремал, а О'Бриен болтал с мягким южным акцентом о всевозможных вещах.

Про себя он думал: "Что выйдет из всего этого?" Он знал о существовании боковых ветвей, а поверенный новой леди Иннишаннон приходился ему родственником.

"Мне досконально известны все "за" и "против" этого случая", — уверял он себя.

К его любопытству примешивалось и романтическое сочувствие, которое заговорило в нем, когда он был у Ника: он заметил на одном из кресел пару очень длинных белых перчаток и маленькую фетровую шляпку с ярко-зеленым пером, приколотым сзади. Почему-то эта шляпка затронула его романтическую жилку, — он и сам не сумел бы объяснить почему… Как проходит жизнь некоторых людей — этого малого, например!.. По типу совсем непохожих на старого лорда, который шагу не делал за околицу, разве иногда выезжал в церковь к обедне.

— За этим поворотом откроется замок Шаннон, — сказал он Нику.

Ник оглянулся и увидел хорошо памятную ему башню, четким силуэтом выросшую на утреннем небе.

Его охватило чувство, трудно поддающееся анализу, — ощущение близости ко всему окружающему, к этой земле.

Флаг был спущен до середины мачты и выглядел унылым темным пятном на посеребренном небе.

— Вы дома, — сказал проснувшийся Дарси. Ник хотел ответить, но голос его не слушался.

Он один переступил через порог. Дворецким по-прежнему был старый Верней. Они пожали друг другу руки. Рука Вернея дрожала.

Старик сказал:

— Завтрак приготовлен в утренней гостиной, сэр!

Ник сидел за столом один, Верней прислуживал.

Все те же красные лакированные шкафчики, которые привез с собой один из Иннишаннонов, совершивший кругосветное путешествие; и старая пуншевая чаша на том самом месте, где всегда держал ее дядя Майкл.

Еда не шла в горло. Он выпил очень горячий кофе и вышел на длинную террасу. Птицы щебетали в кустах жимолости, оплетенных плющом. Он оглянулся, окинул взглядом дом, и то же чувство шевельнулось в сердце. Он чуть не погладил в порыве ласки серые камни.

Об отдыхе нечего было и думать. Он спустился с террасы на поросшую травой дорожку и, весь запыленный, отправился на прогулку по своей земле.

Он нашел то место в парке, где он часто прятался, когда в парке охотились и предполагалось, что он еще крепко спит. Казалось, он и сейчас слышит смех, суету и топот копыт. В затененных местах в лесу еще уцелели колокольчики — в Ирландии весна была холодная. Колокольчики, почти у самого моря! Временами из-за деревьев доносился ропот волн.

Иннишаннон — это слово пело у него в груди!

Глава XXIII

Нелепо казалось возвращаться в дом с его опущенными ставнями, его суровым полумраком.

— Я приготовил для вас комнаты в западном крыле, сэр, — сказал Верней. — Позже вы скажете, какие вам угодно будет выбрать для себя.

Он продолжал говорить, но Ник его не слушал. Он поднялся уже до половины пологой лестницы.

В конце концов, он уснул. Он утомился больше, чем сам предполагал. Когда он проснулся, солнце потоками заливало комнату. Подле него стоял Верней.

Было десять часов. Он быстро оделся и сбежал вниз. Надо было проделать тысячу всяких вещей, принять интервьюеров и так далее. Родственники съедутся, должно быть, в течение дня. Согласно фамильному обычаю, глава семьи должен был быть похоронен в полночь, причем гроб к склепу должны нести на руках ближайшие родственники.

На небольшом столике лежала объемистая груда корреспонденции.

Ник перебирал ее, когда в комнату вошел Верней с блюдом в руках и ровным старческим голосом сказал:

— Миледи спустится сейчас, сэр!

Ник резко обернулся.

— Миледи приехала вчера вечером. Не приказали говорить вам, сэр, до утра об их приезде.