Гвиневера. Осенняя легенда - Персия Вулли

Долго-долго ее шаловливые глаза изучали мои, прежде чем она решилась объяснить:

– Когда я собиралась к вашему двору, мать дала мне пакетик пудры и сказала, что ее щепотка творит чудеса, если надо охладить мужчину. Она считала, что среди грубых воинов пудра может мне пригодиться. Но я нашла ей лучшее применение – отвадила Боменса от постели кузины, – Линетта смущенно замолчала, а потом добавила: – Я понимаю, что это только на время, поэтому пришлось прочитать ему лекцию, как подобает вести себя главному рыцарю Круглого Стола. И она, кажется, подействовала – по крайней мере, за тс десять месяцев, что мы провели у кузины, я не заметила никаких признаков, что у нее должен родиться ребенок.

Изумленно покачав головой, я спросила, когда Боменс собирается объявить о своем прибытии.

– После обеда на турнире, – тут же ответила она. – В прошлом году он при всем Братстве просил поручить ему дело и теперь при всех хочет со славой вернуться обратно.

Ее объяснение меня развеселило. Без сомнения, появление на турнире неизвестного рыцаря, как и сражение, носило налет театральности, и я согласилась не разглашать их секрета, пока Боменс сам не раскроет своего имени.

Перед началом турнира Артур принял участие в церемонии посвящения в оруженосцы. Мальчики, несколько лет прослужившие пажами на побегушках и таскавшие на себе лошадиную сбрую, становились настоящими помощниками и учениками боевых воинов.[9] Полные внимания, они стояли впереди своих благодетелей и готовились поклясться в верности самому верховному королю.

Последним в шеренге оказался Мордред, а за его спиной возвышался Бедивер. Я приготовила ему новый плащ – из старых он вырос – и вышила на рукаве эмблему дома короля Лота, поскольку неизбежно пошли бы кривотолки, окажись там герб верховного короля. И все же я затаила дыхание, когда Артур остановился перед ним.

Глаза Пендрагона скользнули по гербу и остановились на лице Бедивера. Однорукий воин торжественно выступил вперед и положил огромную ладонь на плечо Мордреда.

– Имею честь представить младшего отпрыска династии Лота. Когда-нибудь из него выйдет замечательный боец, достойный славы своего отца.

Артур с трудом справился с волнением и опустил на мальчика глаза. Долгое мгновение они смотрели друг на друга, а я радовалась, что другие не замечают того, что было так очевидно мне: один и тот же ясный спокойный взгляд выдавал в них отца и сына.

– Ты готов мне поклясться? – спросил король. Ответ Мордреда был четким – он спокойно и не громко выговаривал слова клятвы. Артур выслушал сына, коротко кивнул и, не говоря ни слова, проследовал к возвышению, где сидела я. Я перевела дыхание, но не спускала глаз с Мордреда, стараясь понять, догадывается ли мальчик, что только что произошло. Но лицо выражало одну лишь гордость своим новым положением; никто бы не предположил, что он подозревает, как тесно связан с верховным королем, который так старательно его избегал.

Как только новоиспеченные оруженосцы и их наставники покинули поле, Артур подал знак трубить сигнал к началу турнира. Гости выслали вперед знамена, и когда на поле выехал Бедивер, рядом с ним гарцевал Мордред, сжимая в руках флаг с изображением Красного Дракона. Они остановились в центре арены и не спеша поворачивались, чтобы дать возможность другим оруженосцам склонить стяги, приветствуя знамя короля. Когда церемония окончилась, Бедивер и Мордред подвезли знамя к нашим местам и от имени народа салютовали Артуру.

– Присоединяйтесь к нам, – предложила я Бедиверу, когда он укрепил древко позади короля.

Итак, они с Мордредом оказались рядом с нами и весь день наблюдали, как лучшие воины и претенденты на это звание демонстрировали публике свое искусство. Динадан, быстрый и верткий, прекрасно управлялся с мечом против более сильного, но медлительного Гахериса. Саграмор, известный здоровяк, которого, точно быка, трудно раскачать, но так же трудно и остановить, привлек внимание зрителей новой хваткой копья. А Паломид, без сомнения, превзошел всех в седле, показывая старые и новые трюки. Но ближе к вечеру стало ясно, что лучше всех оказался Гавейн. Он готовился уже получить награду, когда на поле выехал неизвестный рыцарь и бросил вызов рыжеголовому воину.

Новый боец имел хорошее вооружение и обладал прекрасными манерами, и вскоре я поняла, что это Боменс. Воины сражались сначала на конях, потом пешими, а когда Гавейн на секунду потерял равновесие, незнакомец тут же оказался на нем и, сев поперек груди, пригвоздил его руки к земле.

– Сдавайся! – закричал он. – Сдавайся во славу Моргаузы, королевы Оркнейских островов!

Публика изумленно вздохнула, а бойцы загалдели. Потом Гавейн поднялся на ноги, а незнакомец снял с головы шлем. Луч солнца упал на его соломенную шевелюру, и рев зрителей показал, что они узнали воина. Светловолосый юноша возмужал и за год превратился в настоящего мужчину. Я с гордостью улыбнулась ему.

– Боже! Да это же Гарет! – Мордред внезапно вскочил со своего места. – Мой брат, которого мы считали утонувшим. – Мальчик перескочил через ограждение и побежал, по-прежнему выкрикивая имя брата.

Заслышав голос Мордреда, Боменс поднял глаза и бросился навстречу брату и уже через секунду тискал нового оруженосца в медвежьих объятиях.

Гавейн оторопело стоял, пораженный тем, что бился с ближайшим родственником, пока братья не повернулись к нему и не заключили и его в свои радостные объятия. Слезы счастья хлынули из глаз у всех троих.

Я вспомнила Моргаузу, представила, как она горевала, когда сообщила мне, что Гарет пропал где-то в море. А он был здесь – жив и здоров. Хоть я и не любила ту женщину, но сейчас жалела, что она сошла в могилу, так и не узнав, что ее сын не погиб… хотя ведь сам Гарет упорно отказывался поведать, откуда он родом. Может быть, он нарочно пустил слух о своей смерти, чтобы ускользнуть от матери. Если так, то это красноречиво говорит, какой властью над детьми обладала Моргауза. На секунду мой взгляд задержался на Мордреде, и я в который раз спросила себя, о чем ему рассказала мать, а что утаила.

Завершение турнира получилось на славу, и все были сильно возбуждены, когда собрались на праздник урожая.

Праздник в августе я всегда любила больше всего. Он самый веселый из четырех святых дней: радостнее Самхейна,[10] не такой бешеный, как праздник костров Белтейн, и уж, конечно, потешнее Имболка, которым начинается стылый месяц февраль. Участники приносят хлеб, испеченный из первого помола нового урожая, и складывают на столе во дворе.

Туда же кладут свежие овсяные лепешки, ячменные буханки, грубый хлеб Бог знает из какой мешанины и пшеничные ковриги из нашей собственной пекарни. Я видела, как утром над ними склонялась, покачивая головой, кухарка и разглядывала углубления в корочке, которые образовались от того, что на подходящем тесте танцевали домовые.