Гомер: «Илиада» и «Одиссея» - Альберто Мангель

Карл Густав Юнг подкорректировал и смягчил этот метод, названный им «методом редукции». По мнению Юнга, «те присутствующие в сознании элементы, которые могут стать проводником к бессознательному, Фрейд неверно называл символами. Это не есть символы в подлинном смысле слова, в теории Фрейда они скорее играли роль знаков или симптомов процесса сублимации. Настоящий же символ должен быть понят как интуитивное выражение какой-либо идеи, когда её нельзя сформулировать или выразить никаким другим способом»[338]. Согласно Юнгу, «подлинных и истинных символов», отражающих идеи во всей сложности и противоречивости их полноты, совсем немного. К таким символам можно причислить метафоры Платона или притчи Христа. И Гомер, обладавший интуицией символического, не закончил «Илиаду» бессодержательным, по сути, образом смерти. В заключительных строфах он слил воедино скорбь побеждённых и скорбь победителей, и этот поразительный образ вызывает в нас чувство догадки об идее, заключённой в нём. Можно ли выразить эту идею лучше?

Позволяя старику Приаму забрать останки Гектора, Ахиллес сначала приказывает рабыне омыть и умастить его тело, чтобы отец не увидел тело своего сына преданным позору. А потом Ахиллес собственными руками поднимает Гектора и укладывает его на носилки, взывая при этом к своему возлюбленному другу Патроклу, за смерть которого он отомстил, убив Гектора:

Храбрый Патрокл! Не ропщи на меня ты, ежели слышишьВ мрачном Аиде, что я знаменитого Гектора телоВыдал отцу: не презренными он заплатил мне дарами;В жертву от них и тебе принесу я достойную долю[339].

В 1908 году английский поэт Роберт Брук попытался сблизить символическое (или «поэтическое») и историческое (или «реалистическое») прочтения Гомера в сонете из двух частей. Он задумал этот сонет как воображаемый финал «Илиады». Несмотря на то, что Брук вовсе не был так предан военному делу (хотя умер всё же на пути к месту сражения в Дарданеллах в 1915 году, от заражения крови), он вошёл в историю как военный поэт благодаря знаменитым первым строчкам его стихотворения «Солдат», написанного в год его смерти: «И если я умру, то думай обо мне, / что где-то там, в чужом краю, есть уголок земли, / что вечно будет Англией».　

А вот тот самый сонет, «Менелай и Елена»:

I

В горячке победитель Менелай ворвалсяВ дворец Приамов, чтоб мечом насытить и забытьДесятилетнюю к неверной ненависть.Через руины, трупы, дым он пробирался —Неумолим, решителен, жесток —К покоям внутренним: и вотОн пред дверями спальни ненавистной предстаёт.Пылающий как разъярённый бог.

Но в спальне одна, с безмятежностью грезящей девы.На ложе высоком прекрасная дремлет Елена…Как мог позабыть он изгиб её шеи желанной?Он меч уронил, вдруг охвачен усталостью странной.И целовал её стопы, встав перед ней на колени —Преданный рыцарь подле своей королевы.

II　

А что же дальше? Пой, поэт!Про путь домой, про долгие супружеские годы,Про то, как мучили Елену роды:Уж так положено в законном браке — чадо за другим!Как был порою Менелай невыносим,Когда он пьяный хвастал и болтал,Что сотню Трой в былые годы осаждал:Как стала некрасивою Елена, Менелай — бессильным и глухим.

Он часто думает — и что он делал в Трое?И как Парис мог соблазниться на такое?Елена часто плачет, вороша былое,Сухие губы шепчут имя дорогое…Так и живут — старик ворчит, Елена причитает.А что Парис? — Парис спокойно почивает[340].

Гомер как история

…Но там, где стены Илиона я искал,Пасётся мирная овца и черепаха проползает.

Лорд Байрон, «Дон Жуан»

Генрих Шлиман, археолог-любитель, умерший в тот же год, что и Ницше, считал «Илиаду» не только уникальным поэтическим произведением, но и историческим документом. Хотя он был склонен считать Гомера реальной личностью, всё же подлинность его существования интересовала Шлимана гораздо меньше, чем фактическая подлинность содержания его поэм. Шлиман был уверен, что если правильно дешифровать книги Гомера, то окажется, что порождение поэтического воображения может указать нам точный путь к реальному местоположению Трои!

По словам самого Шлимана (хотя, как он сам признавался, у него была склонность привирать и преувеличивать), его страстное увлечение Гомером началось в раннем детстве, когда отец рассказывал ему перед сном о приключениях гомеровских героев. Эти истории настолько поразили воображение мальчика, что однажды на Рождество, когда ему было десять, он подарил своему отцу «плохо написанное сочинение на латыни о главных событиях троянской войны и приключениях Улисса и Агамемнона»[341]. Но семья не могла обеспечить учёбу мальчика в колледже, и вместо этого в возрасте четырнадцати лет его отдали в ученики к деревенскому бакалейщику, где он быстро позабыл большую часть из того, что учил дома.

Одной из самых ярких личностей в деревне, где жил Шлиман, был молодой человек, работавший подмастерьем у мельника, — он изучал когда-то классические дисциплины, но потом стал жалким пьяницей. Ходили слухи, что он был исключён из школы за плохое поведение, и его отец — протестантский священник — в наказание заставил его учиться мельничному делу. В отчаянии молодой человек стал выпивать, но, однако, не забыл о Гомере. Однажды вечером пьяный мельник, пошатываясь, зашёл в лавку, где работал Шлиман, и, к величайшему удивлению мальчика, прочитал добрую сотню строк на древнегреческом, выразительно и ритмично. Шлиман не понял ни единого слова, но музыкальность этих стихов настолько впечатлила его, что он расплакался и просил молодого человека повторять их снова и снова, в качестве платы подливая ему в стакан бренди. «С того самого момента, — признавался он, — я постоянно прославляю Бога, по чьей высочайшей милости я до сих пор имею счастье изучать историю и культуру Греции»[342].

Болезнь лёгких не позволила Шлиману продолжать работу в бакалее, и в поисках новой работы он отправился в Гамбург, где нашёл место дневального на судне, отправляющемся в Венесуэлу. Во время шторма судно село на мель у берегов Голландии, и Шлиман, полагаясь на милость судьбы, объявил, что будет жить в Голландии. Так он обосновался в Амстердаме и стал зарабатывать на жизнь делопроизводством. Он решил изучать языки и довольно быстро и успешно овладел английским, французским, голландским, испанским, итальянским, португальским и русским, но только в 1856 году, уже в возрасте тридцати четырёх лет, он с жаром окунулся в изучение греческого. Но через некоторое время удача в делах покинула его, и количество выгодных деловых предложений резко сократилось. Перечисляя свои многочисленные приключения, Шлиман не уточнял, что это были за выгодные деловые предложения, но из его обширной переписки выяснилось, что он был замешан в различных противозаконных предприятиях: торговле селитрой для оружейного пороха во время Крымской войны, скупке золота у калифорнийских золотоискателей в период золотой лихорадки, скупке и продаже хлопка во время гражданской войны в Америке[343]. Наконец разбогатев, Шлиман смог позволить себе осуществить свою мечту — отправиться в Грецию и исследовать места, воспетые Гомером. В этом он был на удивление удачлив. В 1873 году, используя «Илиаду» в качестве путеводителя, Шлиману удалось отыскать и раскопать легендарный город Трою под небольшим городком Хиссарлик, на северо-западе современной Турции — причём не один, а целых девять пластов троянских городов.

Открытие было поистине фантастическим. Однако, хотя сам он уверял в обратном, Шлиман не сразу нашёл верное местоположение Трои. Со времён семнадцатого века почитатели Гомера мечтали о возможности найти «Город царя Приама о шести вратах», как называл его Шекспир в драме «Тройлий и Крессида». Джон Сандерсон, посол королевы Елизаветы, писал, что он дважды пытался отправиться на поиски Трои, первый раз в 1584, а затем в 1591 годах, но, увы, безуспешно. На протяжении восемнадцатого и девятнадцатого столетий поиски время от времени возобновлялись. В 1769 году Роберт Вуд опубликовал книгу под названием «Размышление о творческом гении Гомера». Там не было точных указаний на место расположения города, но описывались возможные топографических изменения, которые могли произойти со времён Гомера[344]. Как мы знаем теперь, эта информация была вполне достоверной. Пятьдесят лет спустя археолог- теоретик Чарльз Макларен справедливо предположил, что Троя могла находиться в Хиссарлике, а первые серьёзные раскопки на этом месте начал Фрэнк Калверт, английский учёный, проживший всю свою жизнь в Турции. Поначалу Шлиман считал, что Троя находится в другом месте, но в итоге согласился с мнением Калверта, и они начали раскопки вместе.