Первая мировая. Корни современного финансового кризиса. - Роман Ключник

В Ставке генерал Алексеев и князь Львов пытались убедить Ни­колая II, чтобы он, с целью ослабить влияние Распутина на царицу, отослал её на отдых в Крым или на вторую родину — в Англию. На родину в Германию по понятным причинам было невозможно. Но Николай II и слушать об этом не хотел, как же он мог остаться без подсказок свыше.

Вскоре по Распутину был нанесён серьёзный удар. В конце лета 1916 г. был арестован и обвинён в вымогательстве взяток его советник Манасевич-Мануйлов , который зарабатывал деньги на Распутине, на его банковских счетах оказалась огромная сумма — 260 000 рублей, поступившая на счета за период конца 1915 г. — начала 1916 г.

В. Шамбаров в своем исследовании отметил, что история с Мана- севичем-Мануйловым была всего лишь фрагментом большой грязной картины: «Разорвать этот заколдованный круг попытался начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев, предложив ввести диктатуру тыла. Нет, провалили!.. Единственное, чего смог до­биться Алексеев — учреждения особой следственной комиссии генерала Н. С. Батюшина для борьбы с саботажем и экономическими диверсия­ми. Одними из первых были арестованы родственники Троцкого, Абрам Животовский с братом. Загремел за решетку банкир и медиамагнат Дмитрий Рубинштейн, тесно связанный с немцами через «Ниа-банк» Олафа Ашберга. Летом в докладе кайзеру о развертывании подрывной деятельности канцлер Бетман-Гольвег назвал Рубинштейна "самой многообещающей личностью".

Также арестовали юриста Вольфсона, промышленника Шапиро, Раухенберга, Шполянского, сахарозаводчиков Бабушкина, Гепнера, Доброго. Под удар попали ещё не самые крупные фигуры — от них нити вели к настоящим "китам": Бродскому, Цейтлину, Терещенко, Гинзбургам, Манусу.

Но всё это кончилось ничем. Против комиссии подняла вой вся "об­щественность", обыски и изъятия документов объявлялись вопиющими "беззакониями", "разгулом реакции". Комиссию Батюшина очень быстро умело посадили в лужу. Нашли в ней слабое звено, некоего Манасе- вича-Мануйлова, при проверке очередного банка спровоцировали его взять «отступного» — мечеными купюрами. Поймали на взятке, и все газеты растрезвонили, что комиссия просто занимается вымогательст­вом. Что касается арестов, то иностранная пресса квалифицировала их как. "еврейский погром". В защиту "пострадавших" дружно выступили англичане, французы, американцы.

И добились своего, Николай II повелел закрыть дела. Причем даже это было использовано против него! Теперь распускались слухи — ага, дескать, сами видите, царь с царицей покрывают изменников и шпионов!» Более того, имена шпионов связали с национальностью царицы, ибо после допро­са Рубинштейна пошли слухи о том, что императрица через этого банкира переводит своим родственникам в Германию деньги. Судя по тому, как императрица старалась его освободить через своего мужа-императора и прекратить следствие, слухи были не беспочвенны. Арон Симанович:

«Царица просила Распутина указать ей для её доверительных фи­нансовых операций верного банкира. Он, конечно, обратился ко мне, и я назвал ему Рубинштейна. Распутин рассказал царице, что он нашёл для неё очень подходящего банкира, Рубинштейна, члена древней еврей­ской фамилии, родственника знаменитого композитора. Царица имела в Германии бедных родственников, которым она помогала. Поэтому она искала возможности тайным образом переслать деньги в Германию. Роль Рубинштейна в этом деле была очень деликатна и опасна, но он исполнил поручение царицы с большой ловкостью и этим заслужил её благодарность».

Эта благодарность, по свидетельству А. Симановича, имела кон­кретное выражение:

«Однако скоро Рубинштейна постиг тяжкий удар. Он скупил все акции страхового общества "Якорь" и их с большой прибылью продал шведскому страховому обществу. Планы застрахованных в "Якоре" крупных зданий он послал в Швецию. Почта и пассажиры на границе со Швецией подвергались строгому контролю. Когда контролирующие чиновники увидели посылаемые Рубинштейном планы, они вообра­зили себя напавшими на след большой шпионской организации. По распоряжению военных властей Рубинштейн был арестован. Друг Рубинштейна консул Вольфсон, находящийся в хороших отношениях с графиней Клейнмихель, был также арестован.

Я должен был добиться прекращения дела Рубинштейна, так оно для еврейского дела могло оказаться столь же вредным, как в своё время дело Бейлиса. По моему указанию жена Рубинштейна посетила Распутина. Распутин обращался с ней очень милостиво и предложил ей поехать с ним немедленно в Царское Село. Царица приняла их в лазарете. Распутин просил её помочь невинно арестованному человеку. Она расспросила г-жу Рубинштейн о всех подробностях и наконец сказала ей: "Успокойтесь и поезжайте домой. Я еду в Ставку и там расскажу о всех подробностях всё моему мужу.". И к еврейскому Новому году я получил от неё телеграмму: "Симанович, поздравляю. Наш банкир свободен. Александра".».

«На почве дела Рубинштейна Ставка санкционировала ревизию нескольких банков. Кроме того, началось и следственное дело против киевских сахарозаводчиков — Хепнера, Цехановского, Бабушкина и Доброго. Эти получили разрешение на вывоз сахара в пределы Персии, и отправили. в Турцию, союзницу Германии. А в Юго-Западном крае, центре российской свеклосахарной промышленности, сахар внезапно сильно вздорожал.» — отмечал в своём исследовании А. Солженицын. Арон Симановича разъяснял решение этой проблемы изнутри:

«Сын известного председателя петербургской синагоги Зив об­ратился ко мне с просьбой помочь его тестю Хепнеру, киевскому сахарозаводчику. Хепнер был арестован вместе с сахарозаводчиками Бабушкиным и Добрым. Осуждение их военным судом могло иметь самые нежелательные последствия для евреев, и поэтому считалось не­обходимым всеми мерами противодействовать обвинению заводчиков. Я советовался с Распутиным. Он согласился помочь арестованным. Зив согласился нести все финансовые тяготы, связанные с благополучным разрешением этого дела. Его первый расход был уплачен в "Вилла Родэ" за кутёж: пятнадцать тысяч рублей.

Далее я заинтересовал этим делом и обер-прокурора Сената Добро­вольского, который, со своей стороны, конферировал с товарищем ми­нистра юстиции. Через несколько дней Добровольский посоветовал мне подать через поверенного жалобу на неправильный арест обвиняемых. Скоро я мог установить, что наша пропаганда в пользу сахарозаводчиков при дворе возымела некоторый успех. Одновременно я предпринимал также шаги и в другом направлении. Я посылал своего друга Розена к отдельным членам комиссии, к которым он как бывший прокурор имел отношения, с поручением выведать положение дела и ход расследования, что ему без особых трудов и удавалось. Таким образом, нам удалось узнать слабые пункты обвинения».

Это был «низовой» путь, а одновременно был задействован «верх­ний» путь — убедить царицу назначить министром юстиции «своего» Добровольского, который сверху закроет дело; этот вариант почти срабо­тал, Арон Симанович: «В то время министр юстиции Макаров был уже уволен и вместо него назначен по моему указанию Добровольский. Он вызвал к себе киевского прокурора. После переговоров с прокурором Добровольский распорядился о прекращении дела. Всё же освободить арестованных мне не удалось, так как они были арестованы по распоря­жению командующего юго-западным фронтом Брусилова.

Мы старались оказать на Брусилова влияние, но совершенно без­результатно». Как видим, — обнаруживались и непродажные русские чиновники, порядочные, честные.

«Приключения» евреев в России во время Первой мировой войны продолжались. «Рубинштейн не долго оставался на свободе. — расска­зывает Арон Симанович. — Между мадам Рубинштейн и Добровольским произошла ссора, благодаря которой они сделались большими врагами. Во время своей первой аудиенции он (Добровольский) докладывал царю о необходимости вторичного ареста Рубинштейна, так по его мнению, на него падают очень сильные подозрения в военном шпионаже».

Добровольский был продажным и служил евреям, но не настолько, чтобы быть откровенным предателем-врагом России. Эта история до­вольно поучительна для многих современных продажных чиновников, которые для успокоения своей совести думают, что они продаются в меру, наполовину: и, нарушая закон, принимают противоправные дей­ствия, беря за это вознаграждения, и при этом они серьёзно не наносят ущерб Родине и своей совести. Часто такой зыбкий компромисс не по­лучается. Вероятно, аргументы приведённые Добровольским были столь убедительны, что император, зная симпатию своей жены к Рубинштейну, согласился с необходимостью ареста банкира.

«Таким поступком Добровольского мы были захвачены врасплох и не знали, что делать, — продолжает рассказывать об этой истории Арон Симанович. — Я отправился к Добровольскому и устроил ему крупную сцену. Я бранил его и объяснил ему, что он скоро вылетит из министер­ства. Я дал полную волю моей злобе (на силового российского министра. — Р. К.) и ударял даже кулаками по столу. После разговора с Доброволь­ским я немедленно отправился к царице. Она была в полном отчаянии, хваталась за голову. Царица предложила мне немедленно отправиться к нашему общему доверенному министру внутренних дел Протопопову, и спросить, что делать. Протопопов также был изменой Добровольского очень возмущен. Царица Алиса писала мужу Николаю II: